Анатоль. Но что сказать? и как?
Макс. Ну, очень просто: все кончено.
Анатоль. Такого рода правдой нечего особенно хвастать; к тому-же это ничто иное, как грубая прямолинейность людей, уставших обманывать.
Макс. Конечно! Вы предпочитаете посредством тысячи хитростей скрывать друг от друга, что вы уже не те, какими были раньше, вместо того, чтобы с быстрой решительностью разойтись друг с другом. Только к чему это? —
Анатоль. Потому что сами мы не верим в это. Потому что среди этой бесконечной пустоты агонии бывают особенные, обманчивые моменты расцвета, когда все прекраснее, чем когда-либо было раньше!.. Никогда нет у нас такой огромной жажды счастья, как в эти последниe дни любви, — и если тут случится какое-нибудь настроение, какое-нибудь случайное опьянение, что-нибудь почти ничтожное, переодетое в костюм счастья, мы не хотим срывать маску… Тогда приходят минуты, когда делается стыдно, что ты считал все блаженство оконченным — тогда, без слов, выпрашиваешь друг у друга прощенья за многое. — Так устаешь от страха смерти — и вот жизнь вдруг опять берет свои права — жизнь более горячая, более пылкая, чем прежде — и более обманчивая, чем когда-нибудь.
Макс. Не забывай только одного: конец этот наступает часто раньше, чем мы предчувствуем! — Бывает счастье, которое начинает умирать с первым поцелуем. — Разве ты не знаешь, что тяжело-больные до последнего момента считают себя здоровыми? —
Анатоль. Я не принадлежу к этим счастливцам! — Это факт! — Я всегда был гипохондриком любви… Быть может, чувства мои не были никогда такими больными, как я думал — тем хуже! — Иногда мне кажется, что вера в дурной глаз оправдывается на мне… Только он у меня обращен внутрь, и мои лучшие ощущения чахнут от него.
Макс. Тогда нужно гордиться своим дурным глазом.
Анатоль. Ах, нет, я завидую другим! — Знаешь, тем счастливцам, для которых каждый новый шаг жизни — новая победа! — Я всегда должен быть наготове с чем-нибудь покончить; я останавливаюсь, — размышляю, отдыхаю, тащу за собою! — Те, другие, покоряют играя, при самом переживании… Это для них одно и то же.
Макс. Не завидуй им, Анатоль — они не покоряют, они только проходят мимо!
Анатоль. А разве это тоже не счастье? — У них нет, по крайней мере, своеобразного чувства вины, которое составляет тайну наших страданий при расставании.
Макс. Какой же вины?
Анатоль. Разве мы не обязаны ту вечность, которую мы обещаем женщине, вложить в те два года или те два часа, в течение которых мы ее любим? Мы никогда не могли этого, никогда! — С этим сознанием вины мы расстаемся с каждой — и наша тоска обозначает только тихое признание. Это и есть наша последняя крупица порядочности!
Макс. Иногда же наша первая…
Анатоль. И все это причиняет столько страданний!
Макс. Дорогой мой, для тебя все эти длительные связи вообще нехороши… У тебя слишком тонкое чутье.
Анатоль. Как я должен понимать тебя?
Макс. Твое настоящее всегда тащит за собою целый тяжелый багаж неперебродившего прошлого… И вот первые годы твоей любви начинают вновь тлеть и в твоей душе нет сил, чтобы оттолкнуть воспоминания. — Какие же естественные следствия этого? — Они заключаются в том, что даже в наиболее здоровые, наиболее цветущие мгновенья твоего настоящего слышится запах этой тлении — и атмосфера твоего бытия непоправимо отравлена.
Анатоль. Это может быть и так.
Макс. А потому в тебе вечная смесь из прошлого, позднейшего и настоящего; все это постоянные, неясные переходы! Прошлое не является для тебя простым, застывшим фактом, оно не отрешилось от тех настроений, которые вызвали его существование — нет, настроения остаются, давят своим тяжелым бременем, они становятся только бледнее, блеклее — и только мало помалу отмирают.
Анатоль. Пусть так! И из этой туманной области поднимаются болезненные испарения, которые так часто портят мои лучшие мгновения. От них-то я и хотел бы спастись.
Макс. Я замечаю, к величайшему моему изумлению, что человеку иногда хочется изречь нечто глубокомысленное!.. И вот у меня сейчас язык чешется — будь тверд, Анатоль — излечись!
Анатоль. Ты сам ведь смеешься, даже когда произносишь эти слова!.. Возможно, что я был бы способен на это! — Мне не хватает, однако, самого главного — потребности в этом! — Я чувствую, как много я бы потерял в тот день, когда я вдруг нашел бы себя «твердым»!.. Есть так много болезней и только одно здоровье! Здоровье все ощущают одинаково, болезнь всякий по-своему.
Макс. Разве? Что это — тщеславие?
Анатоль. А если бы и так? А ты уж так уверен, что тщеславие недостаток, что ли?…
Макс. Из всего этого я заключаю только, что ты не хочешь уехать.
Анатоль. Быть может, я еще и уеду, — допустим! — Но я должен сам себя огорошить этим — тут не должно быть предвзятости, — предвзятость портит все! — Самое ужасное в этом то, что нужно укладывать вещи в чемодан, велеть позвать извозчика — сказать ему: пошел — на вокзал!
Макс. Я позабочусь о всем этом! (В это время Анатоль идет быстро к окну и смотрит на улицу). Что с тобой такое?
Анатоль. Ничего…
Макс. Ах, да… я было забыл совсем… Сейчас ухожу.
Анатоль. Видишь ли — в настоящее мгновение у меня такое опять настроение, будто?
Макс. —
Анатоль. Будто я обожаю ее!
Макс. Этому есть одно простое объяснение: что ты действительно обожаешь ее — в это мгновение!
Анатоль. Прощай пока — но извозчика еще не нанимай!
Макс. Не будь таким малодушным!.. Скорый поезд в Триест отходит еще через четыре часа — багаж можно и после прислать.
Анатоль. Очень благодарен!
Макс(у дверей). Не могу никак уйти без афоризма!
Анатоль. Пожалуйста?
Макс. Женщина — загадка!
Анатоль. О!
Макс. Дай же кончить! Женщина загадка: — так говорят! Какой загадкой были бы мы для женщины, если бы она была достаточно умна, чтобы подумать об этом.
Анатоль. Браво! браво!
Макс делает низкий поклон и уходит…
Анатоль (некоторое время один, ходит по комнате взад и вперед; затем садится к окну и курит папироску. Звуки скрипки раздаются с верхнего этажа — пауза — слышны шаги в коридор… Анатоль настораживается, встает, кладет папироску на пепельницу и быстрыми шагами идет навстречу входящей глубоко лавуалированной Эльзе.
Анатоль. Наконец-то!..
Эльза. Да, уже поздно… да, да! (Снимает шляпу и вуаль) — Я не могла раньше — никак невозможно!
Анатоль. Не можешь ли ты объяснить мне?… Ожидание делает меня таким нервным! Зато — ты останешься?..
Эльза. Не надолго, друг мой — мой муж…
Анатоль с досадой отворачивается.
Эльза. Видишь — какой ты опять!.. Ведь я же ничего тут не могу поделать!
Анатоль. Ну, да — твоя правда!.. Раз это так — нужно приноравливаться… Иди, сокровище мое, сюда!.. (Они подходят к окну).
Эльза. Меня могут увидеть!..
Анатоль. Теперь темно — кроме того эта занавеска закрывает нас! Так досадно, что ты не можешь остаться подольше!.. Я не видал тебя уже целых два дня!.. Да и последнее свидание продолжалось всего лишь несколько минут!
Эльза. Разве ты любишь меня?…
Анатоль. Ты же знаешь — ты для меня все, все!.. Быть вечно с тобой…
Эльза. Я так же очень люблю бывать у тебя!..
Анатоль. Иди… (притягивает ее к себе на кресло)... Твою руку! (подносит ее руку к своим губам)… Слышишь, там наверху старик играет?… Чудно… неправда ли?…
Эльза. Дорогой мой!
Анатоль. Подумай только — быть вот так с тобой, где-нибудь на озере Комо… или в Венеции…
Эльза. Там я была во время моего свадебного путешествия…
Анатоль(со скрытым раздражением). К чему тебе теперь об этом говорить?
Эльза. Ведь я же люблю только тебя! Я и любила то только тебя! Никогда, никого другого не любила — и ни капли не любила своего мужа…
Анатоль(складывая руки). Молю тебя!.. Неужели ты, хоть в течение нескольких секунд, не можешь вообразить себя незамужней?… Упейся же прелестью этой минуты — вообрази себе, что мы двое — одни на свете… (Бьют часы).
Эльза. Который час?..
Анатоль. Эльза, Эльза — не спрашивай!.. Забудь, что есть другие люди на свете — ведь ты со мной!
Эльза(нежно). Разве я недостаточно еще забыла для тебя?…
Анатоль. Дорогая моя… (целует ей руку).
Эльза. Мой дорогой Анатоль…
Анатоль(мягко). Что там еще, Эльза?…
Эльза показывает знаками, улыбаясь, что ей пора уйти.
Анатоль. Ты думаешь?
Эльза. Я должна идти!
Анатоль. Ты должна?
Эльза. Да.
Анатоль. Должна?… Теперь… теперь?.. Так ступай же! (Уходит от нее).
Эльза. С тобой нельзя говорить…
Анатоль. С тобой нельзя говорить! (Ходит взад и вперед по комнате). И ты не понимаешь, что такая жизнь должна доводить меня до исступления?…
Эльза. И это благодарность!
Анатоль. Благодарность, благодарность!.. За что благодарить?… Разве я не платил тебе тем же, чем ты мне?… Разве я тебя меньше люблю, чем ты меня?… Разве я тебя не делаю столь же счастливой, как ты меня?… Любовь… безумие… страдание!.. Но благодарность?… При чем здесь это глупое слово?…
Эльза. Значит никакой… ни капли благодарности я не заслужила от тебя?… Я, которая всем для тебя пожертвовала?
Анатоль. Пожертвовала?… Я не хочу никакой жертвы. А если здесь была жертва, то ты никогда не любила меня.