Из поездки, насыщенной впечатлениями о положении в стране на переломе эпох, Луначарский вернулся 6 января и сразу дал интервью «14 000 километров по Сибири»: «Мне пришлось посетить по основной линии Омск, Новосибирск, Тайгу, Яшкино, Красноярск, Черемхово и Иркутск, по боковой линии — главные центры Алтая, наконец Кузбасс. Всего я проделал 14 000 км… Общее впечатление от Сибири как в смысле индустриализации, так и в отношении просвещения, что край неимоверно растет. Но все же этот рост местное население совершенно не удовлетворяет»[546].
Как видно по сибирской поездке, Луначарский чувствовал себя, что называется, «на коне». Это же показала очередная командировка, на этот раз в Поволжье. С 16 по 27 марта он посетил Оренбург, Самару, Сызрань, Пензу, где занимался больше культурными вопросами. Заехал он и в несколько станиц, где знакомился с ходом коллективизации и развитием сельского хозяйства. Впереди Луначарского ждали 2 трехдневные поездки в Ленинград — в апреле и июне 1929 г., две поездки такой же продолжительности в июне в Ростов-на-Дону и в Орехово-Зуево, связанные в целом с вопросами образования, а главное, почти месячная командировка в Женеву и Берлин с 12 апреля по 10 мая на Конференцию по разоружению. В целом за первую половину 1929 г. нарком провел в командировках более 50 дней, показав свои «мобилизационные способности».
В апреле 1929 г. Луначарский должен был выехать в Женеву для участия в работе 6-й сессии Подготовительной комиссии к Конференции по разоружению. И так же как в августе — сентябре прошедшего года, решил взять с собой жену, которая нуждалась в лечении. В соответствии со строгим порядком, принятым в то время, разрешение на совместный выезд за границу могло дать Луначарскому только Политбюро, но многое зависело от позиции по этому вопросу лично Сталина. К нему 14 марта 1929 г. он и обратился с личным секретным письмом:
«Дорогой Иосиф Виссарионович.
Посылаю Вам копию моей просьбы в Политбюро ЦК и копию медицинского свидетельства относительно состояния здоровья моей жены. Конечно, это дело личное, но я знаю, что Вы умеете принимать во внимание и чисто человеческие обстоятельства частного порядка. Для меня здоровье жены вещь необычайно дорогая и тревога о состоянии ее здоровья, конечно, тяжело ляжет на исполняемую мною работу, очень сложную, требующую большого напряжения и известного внутреннего спокойствия. Вот почему я очень нуждаюсь, чтобы Вы, который уже несколько раз поддерживали меня в трудные для меня минуты и на этот раз согласитесь оказать содействие в моей просьбе Политбюро. Еще раз подчеркиваю, что поездка моей жены не будет стоить государству ни копейки, т. к. моя жена после курса лечения несколько недель будет работать в кино и согласно подписанному контракту получит уже авансом сумму денег, достаточную для покрытия всех ее расходов.
С коммунистическим приветом. Нарком по просвещению Луначарский»[547].
Письмо А. В. Луначарского И. В. Сталину об отказе его жене Н. А. Розенель выехать за границу для лечения. Машинописная копия с резолюциями по данному вопросу И. В. Сталина и членов Политбюро. 28 марта 1929 г.
[РГАСПИ]
В тот же день Луначарский направил письмо также в Политбюро и секретариат ЦК, где убедительно просил разрешения выехать вместе с женой. Приложив свидетельство Лечебной комиссии при ЦК о состоянии ее здоровья, нарком отметил, что промедление «может иметь роковые последствия, превратив ее острое заболевание в хронический ревматизм». Обратился Луначарский и к Рыкову, надеясь на его поддержку не только в возникшей проблеме с отпуском, но и в назревших делах Наркомпроса: «Вернусь. Хочу встретиться»[548].
Письмо И. В. Сталина А. В. Луначарскому с отказом в поездке его жены за границу. Машинописная копия с факсимиле подписи И. В. Сталина. 2 апреля 1929 г.
[РГАСПИ]
Так совпало, что именно 14 марта Луначарский выехал с инспекционной поездкой по Среднему Поволжью и вернулся в Москву только 27 марта, где был огорошен отказом в поездке ему вместе с женой. Это вынудило наркома написать Сталину 28 марта еще одно личное, довольно эмоциональное письмо, которое, с одной стороны, свидетельствует о глубокой обиде, с другой — об особых отношениях со Сталиным:
«Дорогой Иосиф Виссарионович.
Только вчера вернулся я из Среднего Поволжья. Думаю, что тамошние товарищи подтвердят, что я проделал в целом ряде городов большую работу.
По возвращении узнал, что мне отказано в просьбе разрешить моей жене полечиться заграницей на свой счет, на свою валюту, кот. она может там заработать.
Этим мне наносится глубокий удар.
За что?
Этим выбивается у меня 3/4 моей энергии.
Для чего?
Неужели нельзя по-товарищески войти в мое положение? Принять во внимание заявление врачей?
Я убедительно прошу Вас заступиться за меня, выручить меня из положения для меня бесконечно тяжелого.
Ведь хочется работать, отдавая все силы партии. А отказ делает меня больным, ушибленным человеком. Я очень жду Вашего ответа.
С комм. Приветом. А. Луначарский»[549].
Это письмо в машинописном виде было представлено членам Политбюро, и показательны их резолюции на копии письма: «Чл. ПБ. Поручить т. Молотову разъяснить т. Луначарскому невозможность отменить постановление ЦК. Ст.». Молотов написал: «Прошу не поручать». Ворошилов: «Поручить т. Молотову разъяснить». Куйбышев: «За». Калинин: «Поручить». Томский: «Согласен». А кто-то неопределенный написал: «Предлагаю поручить т. Сталину»[550]. Можно видеть, насколько щепетильным оказался вопрос, ведь даже Молотов не захотел на себя брать объяснения с наркомом. Не дождавшись ответа, Луначарский 2 апреля вновь пишет Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович, с большой тревогой ожидаю Вашего ответа на мое личное письмо. Очень прошу Вас ответить хотя бы напр. по телефону через т. Товстуху. С комм. приветом. А. Луначарский»[551].
Тянуть дальше было нельзя, и в тот же день 2 апреля Луначарскому ответил сам Сталин, проявив тем самым уважение к адресату и, пожалуй, впервые обратившись к нему в письме по имени-отчеству: «Уважаемый товарищ Анатолий Васильевич! Ваше письмо, посланное на мое имя, прочли все наши руководящие товарищи и единогласно признали невозможным удовлетворение Вашего требования. Придется Вам примириться с этим фактом. С комм. приветом. И. Сталин»[552].
Просьба наркома о поездке за границу жены будет еще раз рассматриваться на Политбюро в июле 1929 г. Удовлетворить ее товарищи по партии не сочли возможным. Видимо, учли критику, которая постоянно звучала в адрес жены наркома, а также некую двусмысленность семейной поездки за границу государственного деятеля в год «великого перелома». Кстати, Луначарский оказался не единственной жертвой: такой же отказ по постановлению Политбюро от 8 июля 1929 г. получил Демьян Бедный, собиравшийся с женой на зарубежный отдых: «Демьяну поехать за границу одному, без жены; выдать ему 1500 долларов».
Письмо племянницы П. И. Чайковского А. Л. Мекк А. В. Луначарскому с благодарностью за возвращение копий писем композитора, отобранных органами ОГПУ. 26 апреля 1929 г.
[РГАСПИ]
В итоге Луначарский 12 апреля 1929 г. уехал почти на месяц в заграничную командировку один. Правда, при этом получил (помимо довольно скромных командировочных в размере 220,8 доллара США) около 200 долларов дополнительно на лечение. По этому поводу наркому пришлось 4 апреля обращаться напрямую к наркому финансов СССР Н. П. Брюханову (тогда таков был уровень решения о выдаче даже незначительных сумм в валюте): «Я болею сердцем и не могу не использовать моего проезда через Берлин, чтобы не посоветоваться с профессором Краузе и по его указанию, может быть, подвергнуть себя осмотру консилиума»[553].
После возвращения наркома из Женевы и Берлина он не оставлял надежд на то, что ему все же удастся еще раз отправиться в Европу на лечение с женой. Чтобы подтвердить необходимость выезда, 27 июня он получил соответствующий документ, заверенный консультацией профессоров при Санитарном управлении Кремля, которое входило тогда в Управление делами СНК СССР:
«УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано сие тов. ЛУНАЧАРСКОМУ А. В. в том, что он страдает артериосклерозом, миокардитом с явлениями расширения сердца и аорты и с припадками стенокардии и симптомами очень резкого переутомления. В течение всего года т. ЛУНАЧАРСКОГО невозможно поставить в условия какого бы то ни было режима по условиям его работы и лечение возможно только во время летних отпусков. В прошлом году больной провел курс лечения в Висбадене (Германия), давший очень хороший результат. В этом году необходимо повторить курс лечения там же (в Висбадене)»[554].
По всей видимости, организм Луначарского на фоне «резкого переутомления» действительно требовал лечения, и по возможности именно за границей. Руководство партии вновь пошло ему навстречу. Если 4 июля 1929 г. Политбюро по вопросу «Об отпуске т. Луначарскому» приняло решение «Отложить», то 8 июля постановило: «Обеспечить т. Луначарскому лечение заграницей. Признать ненужным поездку жены т. Луначарского заграницу»[555]. Правда, полученным разрешением нарком воспользоваться не сумеет.
Так совпало, что к 1 июня у жены Луначарского случилось обострение хронического заболевания. Это очень его обеспокоило, да еще накануне двух намеченных командировок, в Ленинград и Ростов-на-Дону. В доверительном письме В. Н. Яковлевой 11 июня нарком сообщал об одном «щекотливом вопросе»: «Поймите меня, болезнь Натальи Александровны очень серьезна, врачи говорят, до 42 дня она никак не обеспечена от осложнения. Сейчас прошло только 11 дней, а к 19 грозят 20 дней. Здесь я могу работать совершенно спокойно, т. к. имею возможность бывать у нее и получать справки по телефону. Уехать же далеко на несколько дней будет для меня чрезвычайно тяжело, думаю, что всякая работа будет валиться у меня из рук»