[565]. Это заставило Луначарского написать 21 мая еще одно письмо, теперь уже Молотову:
«Когда я писал Вам письмо касательно первого номера журнала „Искусство“, я полагал, что вопрос о нем стоит только на повестке секретариата и что решение будет вынесено только по выслушании обвиняемых. В настоящее время я получил повестку, из которой видно, что редакция, в том числе и я, получили выговор за допущение промаха. Я очень прошу Вас не только принять во внимание мое предыдущее письмо, но если можно пересмотреть решение. Я не могу считать справедливым получение мною выговора за статью, иллюстрации которой я не видел и которая вышла в свет до моего возвращения из-за границы… С абсолютной уверенностью говорю Вам, Вячеслав Михайлович, что, если бы я этот материал видел, я ни в каком случае его не допустил бы. Поэтому я ходатайствую перед секретариатом на основании этих двух писем пересмотреть решение и снять с меня выговор. Я не распространяю этой просьбы на тов. Свидерского, хотя считаю, что он имеет право возбудить такое же ходатайство. …Я же действительно был совершенно не в силах предпринять что-нибудь ни сном, ни духом, не зная об этом печальном факте»[566].
Письмо А. В. Луначарского в Секретариат ЦК ВКП(б) В. М. Молотову по поводу вынесения ему выговора, связанного с публикацией в журнале «Искусство» (1929. № 1/2) иллюстрации «Беседа Сталина с женщинами-нацменками». Машинописная копия. 21 мая 1929 г.
[РГАСПИ]
Просьбы наркома ни к чему не привели, выговор оставили в силе, и это был очередной «тревожный звоночек» для Анатолия Васильевича. Кстати, почти одновременно с Луначарским в сентябре 1929 г. из Наркомпроса уйдет Свидерский, став полномочным представителем СССР в Латвии, где погибнет в автомобильной катастрофе. А журнал «Искусство» будет закрыт после выпуска № 7/8 за 1929 г.
Удивительно, что скандальный номер не был изъят из библиотек. Иллюстрация, из-за которой разгорелся сыр-бор, принадлежала кисти художника из АХР А. И. Михайлова. Она была помещена в статье Е. Поволоцкой «О плакате и лубке», которая язвительно критиковала слабые в художественном и идейном плане агитки, ставшие столь популярными в период индустриализации и коллективизации. Автор писала, что «агитация плаката и лубка идет во вред социалистического правительства» и старается «замазать» стоящие перед страной трудности. Автора лубка со Сталиным она буквально громила: «Сталин среди делегаток» (Михайлов) — мог быть назван «Магометом в раю». Сталин окружен жгучими восточными красотками в маскарадных костюмах, смотрящими на него влюбленными глазами, на первом плане какая-то гогентотка. Проникновенно звучит вложенная АХРом в уста тов. Сталина речь. С делегатками в беседе Сталин говорит: «Мы все близимся к победе, обновится быт».
Досталось от автора статьи и другим авторам. «Крестьяне у Ленина» — тупое бессмысленное лицо Ленина. Ходоки в лаптях с сумами. «Калинин среди узбеков»: в костюме Али-бабы из 1001-й ночи Калинин беседует с пышно разодетыми узбеками. На первом плане огромный кальян и фруктовый натюрморт. Подпись — халтурные стихи.
«Вообще говоря, портреты вождей даются художниками или в виде слащаво раскрашенных фотографических рисунков (Бубнов, Микоян), или в виде тоскующих буржуа (Луначарский, Семашко), или в виде рубак-вояк (Ворошилов, Буденный)[567]. Что касается лубка-рисунка художника Михайлова, то в нем не было ничего особенного: обычная агитационная иллюстрация того времени. Видимо, она не понравилась самому Сталину, который изображен на ней чересчур „возбужденным“ и „восторженным“, будто бы самим фактом общения с „восточными красотками“»[568].
«Беседа Сталина с женщинами-нацменками». Иллюстрация из журнала «Искусство» (1929. № 1/2) художника А. И. Михайлова, из-за которой А. В. Луначарскому был объявлен выговор
Политическое реноме Луначарского в конце 20-х явно оставляло желать лучшего. Однако «в массах» он по-прежнему был популярен, и это явно льстило его самолюбию. В архиве наркома сохранилась дело «Письма организаций А. В. Луначарскому о присвоении его имени фабрикам, заводам, школам, дворцам культуры, пионерским отрядам, об избрании его почетным председателем и членом комитетов обществ, советов и т. д.». Действительно, в стране строящегося социализма многие связывали достижения советской культуры с его именем. В 1920-х гг. в его честь были названы десятки, если не сотни учреждений, от провинциальных школ и рабочих клубов до педтехникумов и Рабфака искусств в Москве[569]. На сегодняшний день его имя носят 565 географических объектов (проспекты, площади, улицы, переулки, проезды), семь театров, множество библиотек, образовательных учреждений.
Сам Луначарский благосклонно реагировал на просьбы присвоить его имя тому или иному учреждению. К примеру, когда крестьяне села Ново-Хуторцы захотели назвать в честь его свой клуб, нарком поблагодарил сельчан, «что вы решили связать с моим скромным именем. Я горячо благодарю за эту вашу мысль и хотел бы поставить себя в постоянную связь с Вашим клубом». Как правило, он старался помогать «подшефным» организациям книгами, организацией экскурсий или финансами. Колоритное письмо, показывающее настроения того времени, прислали Луначарскому дети школы I ступени хутора Отрадный Хакуринского района Северокавказского края: «Учитель Иосиф Спиридонович нам говорил, что Вы добрый человек, стоите за бедный народ и что Вы умеете писать хорошие книги, но только для взрослых. Мы хотим по Вашему имени назвать школу. Просим ответ и Ваше согласие на это. И мы большими буквами на вывеске напишем „Школа имени А. В. Луначарского“. Вы умрете, а имя Ваше у нас не умрет. Мы устроим грядки: посадим 300 штук желудей и 600 штук конских каштанов. Пришлите Ваш портрет. Напишите, каких у Вас нет продуктов, и мы Вам пошлем посылку»[570].
Удивительно, но причины и обстоятельства отставки Луначарского до сих не были выяснены. Достаточно сказать, что в самых крупных биографиях наркома в серии ЖЗЛ — А. Елкина (1967) и Ю. Борева (2010) — этой теме посвящено лишь по нескольку строк. Вот как, например, это описано у Борева, твердо следовавшего антисталинской парадигме: «Наступил 1929 год, жестокая насильственная коллективизация сотрясала страну. Последнее время Луначарского преследовали невзгоды. Сегодня он последний день исполнял обязанности наркома. Он был смещен с этого поста. Заканчивался какой-то значительный период его жизни…»[571]
Американский историк-славист Т. Э. О’Коннор тоже ограничился малозначащими и спорными рассуждениями: «Летом 1929 года Луначарский и несколько других членов коллегии Наркомпроса отказались участвовать в акциях культурной революции и подали в отставку. Сообщалось, что отставки вызваны не только неспособностью противостоять сталинскому руководству в проведении чисток в вузах по социальным мотивам, но также потерей шести втузов и ремесленных училищ»[572]. Как видим, два последних автора, трактуя отставку Луначарского как его «борьбу со сталинской диктатурой», вообще обходятся без фактов и документов. Довольно забавно выглядит версия о потере «шести втузов и ремесленных училищ». Напомним, что часть втузов и ремесленных училищ из ведения Наркомпроса была передана под контроль ВСНХ еще летом 1928 г.
А. В. Луначарский с приемной дочерью Ириной. 15 августа 1929 г.
[РИА Новости]
Известно утверждение приемной дочери наркома И. А. Луначарской, что его отставка напрямую связана с его отношением к «ломке в Кремле» и что Политбюро приняло ее именно 4 июля 1929 г. Сразу отметим, что само заявление наркома об отставке не найдено, но оно точно не могло быть сделано в этот день. На заседании Политбюро было принято всего лишь решение «отложить» отпуск Луначарского. Самого наркома, согласно протоколу заседания № 87, на нем не было, а значит, написать заявление об отставке, как утверждала И. А. Луначарская, он никак не мог. К обсуждению отпуска наркома Политбюро вернулось 8 июля по пункту № 28 повестки и постановило: «Обеспечить т. Луначарскому лечение заграницей. Признать ненужным поездку жены т. Луначарского заграницу»[573].
Об отставке здесь опять ни слова… Однако после критики Луначарского на заседании 4 июля по поводу его письма о «ломке в Кремле» ситуация была сильно накалена. Все запуталось, в том числе на фоне нерешенного вопроса об отпуске наркома и постоянных переносов того важного совещания по вопросам образования при ЦК партии, которое планировалось организовать еще с 1928 г. О некоторой неуверенности и растерянности Луначарского свидетельствует его письмо от 10 июля 1929 г. председателю СНК РСФСР С. И. Сырцову, назначенному на этот пост вместо А. И. Рыкова только 18 мая. Будто оправдываясь, он ссылался на «интенсивную работу» в последнее время, на десятки своих выступлений, в том числе в Среднем Поволжье, на то, что он «непрерывно пишет всякого рода статьи во всевозможные журналы и газеты» и этот список «просто парадоксален». «Я не пропустил решительно ни одного (конечно, за исключением времени моих командировок) заседания Коллегии или Президиума, присутствовал на большей половине заседаний Совнаркома», — заключал свое письмо Анатолий Васильевич[574].
В этот же день, 10 июля, Луначарский обращается с письмом к Сталину с просьбой о встрече:
«Тов. Сталину.
Дорогой
Иосиф Виссарионович!
Независимо от беседы, которую тов. Молотов обещал иметь со мною и с В. Н. Яковлевой, я настоятельно прошу вас о совершенно конфиденциальной беседе лишь со мною лично и при этом как можно скорей. Мне нужно поставить целый ряд вопросов, связанных с НКП, причем от решения этих вопросов в значительной степени зависят некоторые ближайшие действия неотложного порядка. Тов. Сырцов, с которым я на днях имел беседу, тоже пришел к выводу, что разговор с вами необходим в настоящее время.