[РГАСПИ]
Из письма видно, что Луначарский ранее уже обращался к Сталину и надеялся хотя бы на телефонный разговор. Однако, по-видимому, разговор не состоялся, и приглашения на пленум не последовало. В начале 1931 г. положение Луначарского оказалось совсем шатким. «Черным лебедем» стало выступление Молотова 5 марта 1931 г. на вечернем заключительном заседании ХV Всероссийского съезда Советов с обвинением Луначарского, отсутствовавшего на съезде из-за болезни, в связях с Троцким. Основанием послужило направленное тем письмо наркому. Молотов предложил не избирать Луначарского во ВЦИК, и впервые за почти 14 лет он не вошел в его состав членов. Комиссия в составе Кирова и Орджоникидзе, созданная на съезде для проверки сведений, уже через день выяснила, что письмо Троцкого оказалось в ЦК партии нераспечатанным, и Луначарский просто не мог его видеть. Однако выборы уже состоялись, а прозвучавшие на съезде предложения об «общей проверке» бывшего наркома «осадок», что называется, оставили[634].
Письмо А. В. Луначарского И. В. Сталину с заявлением о поддержке «линии партии» и желании присутствовать на заседаниях пленума ЦК ВКП(б). Автограф. 10 ноября 1930 г.
[РГАСПИ]
Эти данные содержались в статье дочери наркома И. А. Луначарской «Компромат на Луначарского». В стенографическом отчете съезда данный сюжет вообще отсутствует, однако он мог был изъят при публикации отчета. Осталась только информация о том, что Луначарский не был избран во ВЦИК[635]. Уточним, что Луначарский не был на съезде из-за поездки в Ленинград, а не из-за болезни. И понятно, что произошедшее не могло не оказать на него удручающего влияния, он вновь будет безуспешно добиваться встречи и разговора со Сталиным, чтобы прояснить недоразумение.
В очередном письме Сталину от 29 марта 1931 г. он сообщит о двухнедельном ожидании ответа на предыдущее присьмо, о желании получить комроментирующие его документы (письмо Троцкого Луначарскому, ставшее причиной конфликта, пока обнаружить в архивах не удалось, поэтому содержание его неизвестно, ясно только, что оно могло быть элементом какой-то «хитрой игры» Троцкого того времени). Главное, Луначарский напишет о перемене в отношении к нему руководства и падении своего авторитета: «Мне кажется вряд ли полезным удерживать меня на работе в ученом комитете ЦИКС. Когда я был членом президиума ЦИКС у комитета начал создаваться авторитет. Верили, что лицо возглавляющее может похлопотать и т. п. Сейчас этой веры нет. Комитет не имеет большого доверия к себе своих учреждений, стремительно упало настроение сотрудников. Конечно, оставить здесь — буду работать, как только могу, но не лучше ли изменить положение?»
Луначарский фактически сообщал от готовности покинуть свой пост и впервые просил перевести его на работу в Наркомат иностранных дел, вспомнив о своей обиде и ухудшении здоровья: «Я приложил бы все старания оказаться на месте. Может быть это стыдно, но мое здоровье заметно пошатнулось в результате знака недоверия ко мне партии»[636].
Сталин хранил молчание. Сигналом к новым нападкам на бывшего наркома стала его статья «О некоторых вопросах истории большевизма». Письмо в редакцию журнала «Пролетарская Революция», которая была опубликована в этом журнале № 6 за 1931 г. Самое удивительное, что в этой статье Луначарский не упоминался ни разу, она была направлена против «полутроцкистской» статьи мало известного историка А. Г. Слуцкого, в которой вождь усмотрел попытку реабилитировать оппортунистов и центристов. В статье был упомянут давний оппонент Луначарского Ярославский, «книжки которого по истории ВКП(б), несмотря на их достоинства, содержат ряд ошибок принципиального и исторического характера». По непонятному сценарию критика с «тезисами из статьи Сталина» обрушилась именно на бывшего наркома просвещения. Сначала против него выступила «Правда», обвинявшая журнал «Литература и искусство» за публикацию в нем статьи Луначарского «Горький — художник». После этого статью осудила партийная ячейка редакции этого журнала. Отметим, что издавался он Институтом литературы, искусства и языка (ЛИЯ) Комакадемии, директором которого являлся Луначарский. Ответственный редактор журнала, заместитель Луначарского по руководству Институтом ЛИЯ С. Динамов заверил тогда «центральный орган» партии, что критику считает «безусловно правильной» и обязуется «исправить допущенные ошибки»[637].
Примерно такую же реакцию вызвала и статья Луначарского «Очередные задачи литературоведения», открывавшая первый номер журнала (1931) Института новой русской литературы АН СССР «Литература» и призывавшая к «относительной терпимости» в литературной среде. Руководитель РАППа Л. Л. Авербах квалифицировал эти высказывания как проявление «гнилого либерализма»: «…Перед нами также стоит задача самой основательной критики т. Луначарского. Тов. Сталин в статье „О некоторых вопросах истории большевизма“ поставил вопрос о гнилом либерализме. Я должен сказать, что если в литературе поискать человека, который в очень многом соответствует этому определению, то это будет, к сожалению, т. Луначарский». Позднее Авербах вообще договорился до того, что «Луначарский содействует протаскиванию враждебных нам теорий»[638].
Луначарский все это время находился в заграничной командировке. 13 октября 1931 г. он сообщил Сталину из пригорода Дрездена, что получил приглашение на «частную конференцию по вопросам разоружения», которая пройдет в Париже в ноябре 1931 г. с участием видных политиков, в том числе бывшего премьера Франции Эррио, лорда Сесиля, Вандервельда и делегаций разных стран. По мнению Луначарского, участие представителя СССР весьма желательно в конференции, которая заявит о необходимости разоружения и создания «международной организации, способной предупредить всякое нападение», об упразднении целого ряда «родов оружия, имеющих исключительно наступательный характер». Луначарский предлагал развернуть на этой конференции «наши собственные идеи на этот счет» и «повторить то, что говорилось Литвиновым в Женеве». Он просил «дорогого Иосифа Виссарионовича» после своей поездки в Данию и Норвегию для чтения докладов, посещения Турции для выступления в меджлисе и встречи с Ататюрком разрешить ему поездку в Париж[639].
Однако Сталин эту идею не поддержал, и Луначарскому пришлось ограничиться выступлениями в Берлине, Осло, Стокгольме, Копенгагене и Гамбурге. А после возвращения в Москву Луначарский попал под каток партийной критики. Собрание партячейки Института ЛИЯ 19 декабря 1931 г. после доклада Динамова приняло уничижительную резолюцию: «Тов. Луначарский, взгляды которого на искусство и литературу должны быть подвергнуты решительной критике, сделал на партсобрании только первый шаг на пути самокритики, признав ряд крупных ошибок и проявление „гнилого либерализма“… Парторганизация ставит перед т. Луначарским задачу дальнейшей решительной самокритики»[640].
О деталях этого показательного собрания очень колоритно рассказал его участник А. Исбах: «Мы получили задание райкома: проработать Луначарского. Вскрыть его махистские ошибки и вынести собственную резолюцию. Для чего это было нужно, мы не знали. Говорили, что предложение исходит „с самого верху“, от Сталина… В день собрания конференц-зал института был переполнен. Анатолий Васильевич пришел точно вовремя и сидел в президиуме. Доклад своего обвинителя, изобилующий старыми цитатами, он выслушал внимательно, не перебивая и ничего не записывая. Раза два снимал и протирал пенсне». Выступая с ответом, Луначарский вспомнил притчу «У попа была собака» и иронически продолжил: «У меня тоже была своя собака. Махизм. Я ее давно убил. И в землю закопал. Но должной надписи я, может быть, еще не сделал… (Общий смех.) Так вот, молодые друзья, я уже не так молод. И в моих творческих планах одна пьеса, несколько исследований и статей… Как вы считаете — продолжать ли мне работу над этими новыми темами или отвлечься от всего и делать надписи на могиле махизма?.. (Смех.)»[641].
Однако не все было так весело. Текст выступления Луначарского с ответным словом не сохранился, но один важный отрывок был все-таки записан, и он свидетельствует о подлинном драматизме происходившего: «Я сделал… чрезвычайно дурной шаг… Я решился выбрать из моей книги „Религия и социализм“ лучшие главы, которые казались мне непредосудительными, и опубликовать их под новым названием („От Спинозы до Маркса“. — С. Д.)… Я считаю это переиздание старых ересей безусловно недопустимой ошибкой»[642].
Примерно такая же самокритика прозвучала чуть ранее в выступлении Луначарского, вспомнившего о своем богостроительстве: «…Моя вина в том, что я называл это материалистическое мировоззрение — новой религией… Ленин совершенно правильно мне указал, что я здесь совершил грубую, опасную ошибку, потому что с этими затхлыми словами, как „религия“, „бог“ и т. д., нужно быть осторожным… Только потому, что я осознал эту ошибку, возможно было то, что Владимир Ильич призвал меня на пост наркома просвещения… Если бы я и сейчас придерживался подобных ошибочных взглядов, то вряд ли возможно было бы мне поручить руководство воспитанием нового поколения»[643].
Луначарскому пришлось каяться, и собрание в Институте ЛИЯ постановило создать особую бригаду для «более полного выяснения положительных и отрицательных сторон» трудов Луначарского. Однако ее работа оказалась вскоре ненужной, поскольку главная цель была достигнута: он публично начал признавать свои ошибки, без сомнения, теряя при этом свой авторитет.