одцев — человек 600». Подобная атмосфера привлекала знатока культуры и литературы Луначарского, нашедшего на Капри «русскую среду».
Здесь наступил период еще большего сближения Луначарского с Горьким. М. Ф. Андреева писала об этом Н. А. Тихонову: «Живет здесь Луначарский, и — боже мой — какие беседы они ведут… недавно А. М. рассказывал о новом Фаусте…» Сам Горький находил для Луначарского все более яркие эпитеты: «Приходит ко мне приятель мой Луначарский, говорим мы с ним о разных премудростях»; «Здесь находится милейший Луначарский… Сей талантливый и любимый мой человек…».
Ленин тянул с приездом на Капри и писал Горькому письма о его готовности воевать с «русскими махистами», выпустившими сборник «Очерки по истории философии марксизма», в том числе Луначарским, но при этом просил последнего писать статьи для «Пролетария». А тот откликался как-то лениво и даже отказывался от прямых просьб Ленина написать статьи об Э. Ферри или Парижской коммуне. Ленин вынужден был удрученно сообщать по этому поводу Горькому: «Его отказ писать о Коммуне получил с сожалением…» Ленин просил в конце марта 1908 г. Горького: «Закажите и Анат. Вас. писать в „Пролетарий“! Дайте мне полаяться по-философски, помогите пока „Пролетарию“!» Самому же Луначарскому, который, как и раньше, был очень нужен вождю партии, прежде всего как публицист, он сообщал 3 апреля, что у него разошлись, «и, должно быть, надолго», дороги с проповедниками «соединения научного социализма с религией», со всеми махистами, но «смотрите же, не забывайте, что Вы — сотрудник партийной газеты, и окружающим не давайте забывать»[41]. Это письмо оказалось последним из 26, сохранившихся в переписке Ленина и Луначарского с июня 1905 г. по апрель 1908 г. До следующего письма Ленина своему «старому товарищу» в середине марта 1917 г. пройдет… почти 9 лет! Время преподнесет Луначарскому важный период испытаний и почти полного отдаления от Ленина.
В. И. Ленин в гостях у А. М. Горького на острове Капри играет в шахматы с А. А. Богдановым. 15 апреля 1908 г.
[РИА Новости]
Правда, в начале апреля 1908 г. Ленин еще высказывался о недопустимости смешивать споры о философии с партийным делом и потому продолжал цепляться за Луначарского. Он в итоге все-таки приехал на Капри в середине апреля 1908 г. на своеобразный «философский съезд», в котором участвовали вместе с ним Горький, Богданов, Луначарский, Базаров и еще несколько партийных деятелей. Этот драматический эпизод в истории не только партии большевиков, но и российской философии, длившийся несколько дней и разыгрывавшийся на шикарной вилле Блезус, описан во множестве источников, в том числе в оригинальной и насыщенной документами книге венгерского писателя Иштвана Ороса «Шахматы на острове. Повесть о партии, повлиявшей на судьбы мира» (М., 2018).
На острове предстояла «большая драчка»: Ленин, не очень-то желавший «разговаривать и спорить» с проповедниками идеализма, «трепать зря нервы», потом даже пожалел, что попал на Капри «в ловушку». Горький вроде бы выступал за примирение сторон, но если оно не получится, то он скорее готов был остаться на стороне Богданова и Луначарского. Так и получилось. На Капри Ленин заявил «философской троице» о своем расхождении с ними по вопросам философии, предложил им «употребить средства и силы на большевистскую историю революции», но каприйцы отвергли это предложение, «пожелав заняться не общебольшевистским делом, а пропагандой своих особых философских взглядов».
К тому же Ленин дважды позорно проиграл Богданову в шахматы, о чем засвидетельствовали многочисленные кадры проводившейся на вилле фотосъемки. Вождь партии впоследствии старался не вспоминать о Капри, а, вернувшись в Женеву, представил Крупской события уже как открытый разрыв с товарищами: «Он говорил Богданову, Базарову: придется годика на два, три разойтись, а жена, Мария Федоровна, смеясь, призвала его к порядку».
В апреле 1908 г. Луначарский познакомился на Капри с Федором Шаляпиным, а в мае почти на месяц уехал в Женеву, Берн и Париж, где с аншлагами выступал с рефератами на тему религии и социализма, а также при содействии Шаляпина пытался организовать издание «Энциклопедии для изучения России», в которой на тот момент со своими работами по разным отраслям знаний, что было весьма показательно, готовы были участвовать и Ленин, и Троцкий, и Луначарский, и Базаров, и Скворцов-Степанов. По возвращении на Капри Луначарского ждала настоящая трагедия. 24 июня умер его сын Анатолий. На следующий день Горький написал Е. П. Пешковой: «Вчера умер ребенок Луначарского, мой крестник. Шесть дней умирал. Был такой крепкий, красивый мальчик. Глядя на него, невольно думал о Кате. Жалко, сейчас иду хоронить». Как вспоминали очевидцы, обезумев от горя, «атеист и богостроитель» Луначарский не мог прибегнуть на похоронах к услугам священника и сам отпел мальчика, прочитав над его гробом не молитву, а какой-то стихотворный отрывок из книги «Литургия красоты. Стихийные гимны» (1905) К. Бальмонта, что впоследствии вызывало многочисленные кривотолки.
Однако этот факт не следует рассматривать как пример кощунства и показательного атеизма, а лишь как избыточное доказательство привязанности Луначарского к поэзии. Он и сам откликнулся стихами на смерть своего сына. В его архиве сохранились такие печальные, непритязательные, но пронзительные строки:
Потеря уже второго ребенка оказалась очень чувствительной: пришли апатия и бессилие. Луначарский тогда, по его словам, «отошел от политической работы, потому что меня постигло большое семейное несчастье: умер мой ребенок, — и в связи с этим и рядом других обстоятельств, о которых я сейчас не буду ничего говорить, я покинул окончательно Капри и пространствовал некоторое время вместе с моей женою по разным местам Италии». Супруги жили в Неаполе, маленьких городках Франкавилле, Интродакве, Абруццах, где Анатолий Васильевич «для отдыха» переводил стихотворения Леконта де Лиля, набрасывал «маленькие фантазии-пьесы», в том числе «Юный Леонардо», работал над будущей драмой «Фауст и город», писал статьи об искусстве — «итальянских камнях и красках», либретто к опере «Минестрель», короче, проявлял свое непроходящее пристрастие к творчеству.
В мире поэта «перед сном» его «ласкает моя Богиня, Гений мой», смерть от него отступает, и, как утверждает автор, «мы верим тебе, Спаситель Дионис». Эти стихи как-то не очень вяжутся с «нарочитым атеизмом» автора, они скорее становятся элементами того самого богостроительства, которым в то время был так увлечен Луначарский.
Тем временем Ленин активно работал над трудом «Материализм и эмпириокритицизм», где подвергал оппонентов разносной критике. Его сестра А. И. Ульянова-Елизарова, помогавшая в корректуре, предлагала смягчить тон, в частности, заменить как-нибудь: «Луначарский даже боженьку себе примыслил…» В ответ он согласился изменить формулировку на «примыслил себе религиозные понятия».
Однако принципиальная позиция против богостроительства не изменилась, и первый громкий залп прозвучал в статье Л. Б. Каменева «Не по дороге», опубликованной в газете «Пролетарий» 12 февраля 1909 года. Удар стал для Луначарского «крайне неожиданным»: «Я был глубоко огорчен и раздражен. Субъективно, мне казалось, что я делаю полезное для партии дело, и некоторое время я продолжал сопротивляться, настаивая на том, что моя концепция есть тот же марксизм, только одетый в особые одежды, рассчитанные на эффект в определенной среде, и что мои определения социализма, мое выражение „богостроительство“ — нисколько не лишают моей концепции характера самого последовательного атеизма»[43].
В чем же обвинял Луначарского Каменев? «Основную фальшивую ноту» он услышал в «стремлении придать социализму более приемлемую для непролетарских слоев форму». Каменев и вовсе обвинил своего оппонента в «мании величия», в «фальсификации марксизма для удовлетворения сидящего еще в нем попа» и «луначаризировании» Маркса. Понятно, что такие выпады надолго вселили в Луначарского, мягко говоря, настороженное отношение к одному из вождей большевиков Каменеву, хотя в будущем им придется немало работать вместе.
В июле 1909 г. начала свою фактическую работу Каприйская школа. Луначарский приехал из Неаполя на Капри в середине марта и поселился на вилле Горького Спинолле. По воспоминаниям В. Н. Буниной, «при Луначарском, тогда очень худом, все превращалось в его монолог, он умел заставлять молчать Горького. Обычно он ходил по диагонали, говорил то на политические темы, то на литературные. Он хорошо знал итальянских поэтов, владел в совершенстве итальянским языком». Иван Бунин приехал тогда в гости к Горькому с женой, и они пышно отпраздновали 17 марта именины Горького вместе с Луначарскими: «Этот праздник был еще более пышен и многолюден… Пели, плясали тарантеллу еще талантливее, чем в прошлый раз». Тогда Бунин успел подружиться с Луначарским, который посвятил ему позднее ряд статей.
Замысел Каприйской школы принадлежал Н. Е. (Михаилу) Вилонову, уральскому рабочему, приехавшему на Капри по настоянию и на средства партийной организации, чтобы спастись от мучившей его чахотки, заработанной в тюрьме. Идея устроить партийный университет для трех-четырехмесячного обучения рабочих сначала показалась фантастической (только на одного слушателя требовалось до 500 золотых рублей, всего же их было больше двадцати). Однако нашлись партийные средства, в том числе полученные за счет пресловутых «эксов» большевиков, а также щедрых пожертвований на это Горького, Андреевой, Шаляпина и других. Вилонов сам отправился в Россию за рабочими и вернулся с представителями организаций в разных концах России. Занятия в школе продолжались с 23 июля по начало декабря 1909 г. Преподавателями школы являлись Горький, Луначарский, Богданов, Г. А. Алексинский, М. Н. Лядов, В. А. Десницкий-Строев, Л. Б. Красин, М. Н. Покровский, П. И. Лебедев-Полянский, Ст. Вольский.