Луначарский долгие годы был «революционным странником», и его почти четырехлетнее пребывание, с марта 1911 по май 1915 г., в Париже и Лонжюмо постоянно прерывалось его выездами то в Берлин, то в Льеж, то в Бордо, Реймс, Базель, Милан или Лугано. Все объяснялось его кипучей многосторонней деятельностью, которую он сам охарактеризовал такими словами: «Во-первых, я сделался постоянным корреспондентом трех русских периодических изданий, именно: „Киевской мысли“, „Дня“ и „Вестника театра“. Я переиздал… часть моих статей, накопившихся за этот четырехлетний промежуток… Помимо литературной работы я основал кружок пролетарской культуры, в котором работал целый ряд выдающихся пролетарских писателей… Деятельность моя заставляла меня несколько разбрасываться, но все же она давала гораздо больше удовлетворения, чем политическая работа, как таковая».
Что касается политической позиции, то она была у Луначарского и его соратников по группе «Вперед» «как бы несколько искусственной», ее основой тогда оставалось стремление избежать партийного раскола и сотрудничать с меньшевиками, с которыми группа Ленина, наоборот, полностью размежевалась. Однако вскоре, по словам Анатолия Васильевича, «внутри группы „Вперед“ опять пошел разлад. После короткой, но довольно тяжелой распри между Богдановым и Алексинским первый покинул группу „Вперед“, и после этого Алексинский развил до кульминационного пункта свои выдающиеся способности дезорганизатора: ему удалось постепенно поссориться и отколоть от нас тов. Менжинского, Покровского и в конце концов самым нелепым и довольно гнусным образом порвать также и со мной. Группа вовсе исчезла бы с лица земли, если бы ее женевская часть, очень прочная, включавшая в себя несколько преданных „впередовцев“, не спасла ее»[48].
Как рассказывал Луначарский, группа «Вперед» «на добрых 50 % жила за счет моего, так сказать, ораторского заработка». Удивительно, но Луначарский был привлечен к работе партийной школы в Лонжюмо, руководимой Лениным, он читал там лекции преимущественно по истории литературы и искусства, водил слушателей в музеи, и даже поселился с конца мая по середину августа 1911 г. в это спокойное местечко.
В то же время с Богдановым у Луначарского сохранялись теплые отношения, о чем свидетельствует их переписка, в которой фигурировали обращения «Дорогой друг», «Добрый друг», слова Богданова: «Целую Анюту, крепко жму твою руку…» и другие. О поведении Ленина и его сторонников оба отзывались весьма негативно. К примеру, Богданов в письме к Луначарскому от 22 августа 1911 г. писал о «ловкой и уничижительной комедии, инспирированной Лениным», его попытках добиться «раскола у впередовцев». Ленин действительно продолжал резко нападать на группу «Вперед» и Луначарского, которого в феврале 1912 г. в письме Г. Л. Шкловскому назвал «мерзавцем» за выступление против Зиновьева в Париже. В июле Ленин предлагал Л. Б. Каменеву, продолжавшему выступать против Луначарского, подвергнуть того критике за статьи в газете «Киевская мысль» о «научном мистицизме»: «Достаньте и посеките его публично отечески»[49]. Нападки не ослабевали вплоть до начала мировой войны.
К этому времени в издательстве «Шиповник» вышли в свет второй том «Религии и социализма» и сборник «Повести, рассказы и стихотворения», включивший пьесу «Королевский брадобрей». Правда, тираж книги был уничтожен по приговору Санкт-Петербургской судебной палаты. Творческие достижения дополнились и счастливым событием в семье: 19 августа 1911 г. родился сын, названный, как и рано ушедший первенец, Анатолием. Появление ребенка изменит весь ход жизни, Луначарскому придется еще больше писать, в том числе для российской прессы, ездить и выступать с лекциями, чтобы обеспечить семью. Он проявит себя заботливым отцом, постоянно занимающимся с любимым Тото, Тотошкой (кстати, это демонстрируют многие фотографии того времени). А мальчик Анатолий вырастет в итоге не только патриотом нового, уже советского Отечества, но и станет писателем и даже драматургом.
А. А. Луначарская с сыном Анатолием. 1910-е гг.
[РГАСПИ]
А. В. Луначарский с сыном Анатолием. 1911–1912 гг.
[РГАСПИ]
В архиве Луначарского сохранилось несколько стихотворений о сыне, в том числе «Сыну Тото», «Мой друг», наполненных «жизненным полетом», для которого «уж пара крыл растет», «надеждой», которая «будет греть сердца», сказочными сюжетами, которые перерастали в детские рисунки. В стихотворении «Мой Тото рисует» есть такие строки:
Мы сохраним, Тото, твои листочки.
Когда-нибудь приятным стариком
С тобою вместе, где-нибудь в садочке
Рассматривать я стану вечерком.
Картины детства твоего. И вместе
С улыбкой вспомним тысячу причуд.
И их расскажем мы твоей невесте.
И мама наша подойдет к нам тут[50].
Луначарскому не удастся стариком рассказывать невесте сына о его детских причудах, но рождение Анатолия пробудило в нем новые творческие силы, когда, по его словам, «покончивши с одним романом, я начинал тогда другой», когда автор задумывался: «Кем сделан магом я? / Кто талисман вручил / Венчающий меня царем несметных сил?»[51] Все эти стихи Луначарский не публиковал, а писал их для себя и своей семьи.
Постепенно общий расклад в партии и трения в группе «Вперед» стали вселять в Ленина надежду на сближение со старыми партийными товарищами. Он интересовался у Каменева разладом «впередовцев»: «Только склока… или сближение…» А через месяц, 26 декабря 1912 г., он написал Горькому на Капри важное письмо с прогнозом своих действий по отношению к Луначарскому и «впередовцам»: «Помните весной 1908-го года на Капри последнее наше свидание с Богдановым, Базаровым и Луначарским? Помните, я сказал, что придется разойтись годика на 2–3… Оказалось — 4 ½, почти 5 лет. И это еще немного для такого периода глубочайшего развала, какой был в 1908–1911 годах. Не знаю, способны ли Богданов, Базаров, Вольский /полуанархист/, Луначарский, Алексинский научиться из тяжелого опыта 1908–1911?.. Я очень рад, что нашлась дорога к постоянному возврату впередовцев именно через „Правду“, которая непосредственно их не била. Очень рад. Но именно в интересах прочного сближения надо теперь идти к нему медленно, осторожно…»[52] Иными словами, вождь партии теперь готов был «замести под ковер» философские разногласия ради политического объединения. Луначарский позднее отмечал «быстрое сближение между впередовцами и большевиками».
В Берлине 12 февраля 1914 г. после одного из рефератов о Верхарне Луначарский был арестован, просидел несколько дней в камере берлинской тюрьмы, но при содействии самого Карла Либкнехта был освобожден и выслан из Пруссии с запретом въезда. Вот как шутливо и стоически оценил этот инцидент пострадавший, и тогда не потерявший своих боевых качеств: «Выслан я в срок двенадцати часов, без права проживания в Пруссии в течение 49 лет! Прощай, прекрасный Берлин, лишь 87-летним стариком увидишь ты меня! А буде я окажусь в Пруссии, то поступлено со мной будет по всей строгости законов. Затем я свободен…»[53]
На закате Belle Époque Луначарский активно вкушал ее плоды: посещал театры и выставки, встречался с видными деятелями культуры, включая Метерлинка, Габриэле д’Аннунцио и футуриста Маринетти, принимал у себя в гостях приезжавших из России, писал статьи о «Русских сезонах» С. Дягилева. В преддверии мировой войны, в июле 1914 г., Луначарский уехал с семьей в маленький городок Сен-Бревен. Как он вспоминал, «несмотря на то, что черные тучи быстро собирались над Францией… никто не ожидал, что раскат военного грома грянет над головой так быстро». Когда же это произошло, многие, по словам Луначарского, «оставались на позициях интернациональных, осуждая самоё войну».
Дети русской колонии в Париже (слева направо): Леонид (Бобос) Кристи, Вика Некрасов (будущий писатель В. П. Некрасов), Елена Пятницкая и Анатолий (Тотошка) Луначарский. 20 мая 1914 г.
[Из открытых источников]
После возвращения в Париж, отгоняя «патриотический туман, сильнейшим образом обнявший нашу эмиграцию», Анатолий Васильевич быстро обрел равновесие и «стал на решительную интернационалистскую позицию», нацеленную на «объявление во что бы то ни стало всеобщей социальной революции против всех правительств». В начале 1915 г. в Париже «сделалось душно»: за антивоенную позицию Луначарский грозила высылка из Франции, и группа «Вперед» приняла решение перенести свой центр в столицу нейтральной Швейцарии. Луначарский с женой и сыном поселяются в Сен-Лежье, близ Веве, где им всем пришлось столкнуться с ухудшением материального положения семьи. По воспоминаниям Анатолия Васильевича, «пребывание мое в Швейцарии в течение двух лет (1915–1916 гг.) оставило во мне самые приятные воспоминания, но не в силу политической ситуации… Пожалуй, я с семьей мог бы при существующей тогда дороговизне совсем помереть с голоду, но к этому времени я получил небольшое наследство и при поддержке моих друзей я перемогался. Живя около города Веве на даче, мое свободное время я расходовал на усиленные занятия… Скажу только, что мне и моим друзьям кажется, что те три драмы, которые мне удалось написать уже во время революции („Маги“, „Василиса Премудрая“, „Иван в раю“. — С. Д.) прямо или косвенно останутся… любопытным памятником.
Виза А. В. Луначарского для въезда во Францию. 26 сентября 1914 г.
[РГАСПИ]
Поэтические занятия мои я считал подготовкой к той работе, которую придется, может быть, когда-нибудь сделать… Меня интересовали вопросы народного образования: в течение этих двух лет я обложился всякими книгами по педагогике, объезжал народные дома Швейцарии, посещал новейшие школы и знакомился с крупными новаторами в области воспитания». В одной из более поздних статей Луначарский вообще признавался, что он специально готовился к своей будущей сфере деятельности: «Я начал лихорадочно заниматься вопросами педагогики и школьного строительства на всех ступенях народного образования, а равно рабочими клубами и т. п., ибо пришел к полной уверенности, что скоро придется поехать на родину и что работать надо будет, конечно, в этой наиболее близкой мне области»