[70]. 5. Ленин прекратил всякие отношения с «порочащим» большевиков Парвусом (Гельфандом), с которым он встречался в последний раз в 1915 г., не поддержал он участие в организации проезда швейцарского социалиста Р. Гримма и некоторых других лиц, которые могли также скомпрометировать революционеров.
Луначарский, хотя он и занял тогда более сдержанную, осторожную позицию и не спешил ехать в Россию, тем не менее поддержал Ленина и был близок с ним в дни накануне отъезда из Цюриха первой партии революционеров. В гуле голосов против проезда через Германию, поднятом прежде всего меньшевиками и эсерами, которые вроде бы принципиально не исключали возможность такого проезда, но боялись прослыть изменниками, Луначарский высказывался лишь за отсрочку отъезда и проработку юридической стороны дела.
В первую группу революционеров вошли помимо Ленина с женой чета Зиновьевых с сыном, И. Ф. Арманд, Г. Сафаров, Г. А. Усиевич с женой, К. Радек, как гражданин Австрии, скрывавшийся под видом россиянина и доехавший только до Швеции, и другие революционеры. В группе из 32 человек было 19 большевиков, 6 бундовцев и 3 сторонника парижской интернациональной газеты «Наше слово». По уверению Ф. Платтена, денег они не имели, съестные припасы удалось тогда купить только благодаря кредиту швейцарской социалистической партии в 3000 франков, небольшие суммы выделили также шведские социалисты и ЦК РСДРП(б) из Петрограда. Луначарский с сожалением отмечал, что семейные обстоятельства не позволили ему «поехать с первым же поездом, с которым ехал Ленин. Мы торжественно проводили этот первый эшелон эмигрантов-большевиков… Ленин ехал спокойный и радостный». С приключениями и сложностями, но с соблюдением всех оговоренных условий проезда эмигранты первой группы прибыли в Петроград вечером 3 (16) апреля, открыв тем самым новый этап революции в России от Февраля к Октябрю.
Таким же путем и на тех же условиях вскоре отправились и другие эмигранты, в том числе эсеры во главе с М. А. Натансоном, а также меньшевики во главе с Ю. О. Мартовым, П. Б. Аксельродом и А. С. Мартыновым, чья партия признала тогда своим долгом «всемерно бороться против всяческих клеветнических наветов на этих товарищей за проезд через Германию». Луначарский отправился в Россию 30 апреля (12 мая) 1917 г., через месяц после Ленина, во второй группе политических эмигрантов (в количестве 257 человек!), которую сопровождал социалист Г. Фогель. На этот раз большевики не были в большинстве и даже ощущали на себе некоторое ущемление их прав в условиях проезда. Луначарский ехал вместе с Д. Б. Рязановым, М. П. Кристи, Ф. Я. Коном, Д. З. Мануильским, П. И. Лебедевым-Полянским и другими будущими активными деятелями большевистской партии. (Третья многочисленная группа эмигрантов отправилась из Швейцарии в Россию 17 (30) июня в сопровождении социалиста О. Ланга, но были и еще группы революционеров, которые, как, например, Н. А. Семашко, проехали через Германию из Болгарии и Брюсселя.)
Свою семью Луначарский решил оставить в Швейцарии, боясь трудностей и опасностей пути, и это привело к тому, что жена и сын приедут к нему в Россию только в начале 1918 г. Анна Александровна с Анатолием все время оставались в местечке Сен-Лежье, и благодаря этому о грозных событиях 1917 г. мы узнаем, что называется, «из первых уст» будущего наркома. Он писал письма жене очень часто и весьма откровенно, ничего не скрывая. В общей сложности с 21 марта (3 апреля) по 25 ноября (8 декабря) 1917 г. Анатолий Васильевич направил ей 48 писем. Они были опубликованы (к сожалению, в некотором сокращении) в трех номерах журнала «Вопросы истории КПСС», а затем, с некоторыми уточнениями и дополнениями, в Интернете[71]. Сами же письма, написанные то на открытках, то на бланках отелей, то на разномастных листках с рисунками автора, хранятся в фонде Луначарского (РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 12. Л. 1–158).
В письмах к жене Луначарский подробно описал перипетии более чем десятидневного пути в Россию, в ходе которого он убедился в правильности своего решения оставить семью: «Едем скверно, и я благодарю бога, что вы не поехали, тем более что именно на меня падает теперь такая масса политической и моральной ответственности, что вам я, должно быть, совсем не был бы в помощь». Сначала, еще в Швейцарии, эмигранты «ночевали скверно и курьезно, в своего рода ночлежке на тюфяках», когда же они въехали в Германию, по свидетельству Луначарского, «там все оказалось великолепно организованным». А вот в Стокгольме «после двух ночей в скверных вагонах (вместо 10 час. путешествия!)» революционеров привезли «в ночлежный дом, до того загаженный, заплеванный, затхлый… что на таких подушках нельзя спать без риска получить глазную болезнь».
В Торнео, в Финляндии, Луначарский и его товарищи пересели в военно-санитарный поезд. П. И. Лебедев-Полянский, возглавлявший позднее Главлит Наркомпроса, вспоминал о том, как Луначарский, в отличие от других революционеров, стойко сносил все превратности пути: «Грязь и пылища в вагонах были невообразимые… Принесли в больших медных ведрах — позеленевших, просаленных, грязных — на обед какую-то баланду вроде тюремной, — все отвернулись, поморщив носы; Луначарский берет ложку и, похваливая, ест всем на удивление». Да, все-таки первая группа в «пломбированном вагоне» доехала до России намного комфортнее. Прибытие же второй группы, в которую входил Луначарский, включавшей вождей меньшевиков и эсеров, тоже стало заметным событием в жизни России. Ленин откликнулся на него такими словами: «Во вторник 9 мая из Швейцарии приехало свыше 200 эмигрантов… Этот проезд еще раз доказал, что из Швейцарии нет другого надежного пути, кроме как через Германию».
Через Германию в Россию в «пломбированных вагонах» весной и летом 1917 г. проехало в целом около 500 революционеров-эмигрантов и членов их семей, и неудивительно, что большинство из них были люди, выступавшие за развертывание мирной пропаганды на своей родине. Сторонники же продолжения войны доставлялись в Россию с помощью стран Антанты, как это было, к примеру, с Г. В. Плехановым и сорока его приверженцами, прибывшими на родину на английском линкоре в сопровождении противоторпедного истребителя. Война превратила революционеров-эмигрантов различных направлений в могучее оружие, и Троцкий был, безусловно, прав, когда назвал переезд Ленина и других большевиков в Россию «перевозкой „груза“ необычайной взрывной силы». Уже 17 (30) апреля 1917 г. в донесении представительства Генерального штаба в Берлине Верховному главнокомандованию сообщалось: «Въезд Ленина в Россию удался. Он действует в полном соответствии с тем, к чему стремится», или, другими словами, в соответствии с тем, что устраивало в тот момент германских политиков[72].
Историк Мельгунов, исходя из имевшихся в его распоряжении материалов, пришел к выводу: немцы большевиков финансировали, и это не могло не содействовать будущей победе пролетарской революции. При этом автор утверждал, что ему «версия официальной или полуофициальной „договоренности“ Ленина с германским империализмом представляется совершенно невероятной… конечно, ставить Ленина в ряды обычной агентуры было бы достаточно наивно». В другом месте историк констатировал: «Никогда, очевидно, не было момента, чтобы Ленину хотя бы в символическом виде в какой-то кованой шкатулке передали 50 миллионов немецких марок»[73]. Кстати, и сама эта сумма представлялась автору преувеличенной.
Отметил Мельгунов в своей книге и такой любопытный факт: «Дискредитировали перед общественным мнением серьезность предъявленного обвинения и те легко опровергнутые сообщения, которые стали появляться в газетах о службе видных большевиков (Каменева, Луначарского) в Охранном отделении. И невольно многие спрашивали себя: не окажутся ли и „немецкие деньги“ таким же пуфом?» Из историков только Мельгунов упоминает о ложных обвинениях Луначарского в сотрудничестве с охранкой.
До сих пор остается неясным, мог ли знать Луначарский о финансовых операциях между большевистской партией и германскими властями, насколько серьезно он мог быть вовлечен в них. Поскольку он еще не находился тогда в кругу особо доверенных лиц руководства большевистской партии, трудно представить, что он был посвящен во все тайны «немецкого золота».
Особенно наглядно объективность Мельгунова проявилась при его оценке так называемых «документов Сиссона», изданных в октябре 1918 г. в США и игравших важную роль в построении обвинений против большевиков. Серьезный анализ документов, в которых фигурировало, кстати, и имя Луначарского, привел автора к выводу, что «без всяких колебаний нужно отвергнуть все эти сенсации, как очень грубую и неумно совершенную подделку».
После Мельгунова к теме «немецкого золота» обращались многие зарубежные и отечественные историки. Отметим здесь книгу В. И. Старцева «Немецкие деньги и русская революция», которая была впервые издана еще в 1994 г. В ней писатель несколько раз упоминал имя Луначарского, особенно в том месте, где разоблачал фальсификации польского писателя, журналиста и авантюриста Антона Мартыновича (Фердинанда Антония) Оссендовского (1878–1945), который и был автором подделок (всего около 150 документов), часть из которых известна как так называемые «документы американского журналиста Эдгара Сиссона». Тот был правительственным агентом «Комитета общественных связей» США и просто выкупил документы, опубликованные в его стране в конце 1918 г.
Старцев привел мнимый циркуляр Имперского банка от 2 ноября 1914 г. о том, что «в настоящее время закончены переговоры между полномочными агентами Имперского банка и русскими революционерами гг. Зиновьевым и Луначарским», которые-де «обратились к некоторым финансовым деятелям… Мы согласны поддержать проектируемую ими агитацию и пропаганду в России, при одном непременном условии, чтобы агитация и пропаганда, намеченные вышеупомянутыми гг. Зиновьевым и Луначарским, коснулась армий, действующих на фронте».