[99]. Уже 1 декабря 1917 г. наркому пришлось обращаться в Военно-следственную комиссию при ВРК с возмущением по поводу «бесцельного» и «положительно вредного» ареста «нескольких учителей и учительниц»: «Я просил бы распорядиться о немедленном освобождении всех таких лиц» и сообщить ему «о наличии каких-либо специальных препятствий к освобождению»[100].
Записка А. В. Луначарского «обходу Красной гвардии» с просьбой «квартиру не обыскивать». Петроград, 2 ноября 1917 г.
[РГАСПИ]
К концу 1917 г. ситуация стала немного улучшатся. В письме к жене нарком признается: «Значительно улучшается отношение интеллигенции ко мне лично. Конечно, клеветы и грязи еще предостаточно, и идет дикая забастовка учителей. Но, с другой стороны, на днях готовится митинг с участием выдающихся интеллигентских сил, которые будут выступать вместе со мной… Народный дом, Михайловский театр, технический персонал государственных театров и солисты Мариинского театра меня признали, и дело это, надеюсь, пойдет и дальше».
Что же было сделано за прошедшее время? Очень многое. Начинать пришлось с создания аппарата новой власти в сфере культуры и просвещения. И здесь первоначально значительная роль отводилась демократизации власти. Государственной комиссии по просвещению, учрежденной декретом ВЦИК и СНК 9 (22) ноября 1917 г., предстояло осуществлять общее руководство народным просвещением и выполнять все функции Министерства просвещения. Она должна была состоять из представителей различных выборных организаций, включая ВЦИК, Государственный комитет по народному образованию, Всероссийский учительский союз, Академический союз, Центральный совет профсоюзов, ЦК пролеткультов и творческие союзы деятелей искусств. Председателем комиссии назначался нарком просвещения, в ее состав предполагалось включить заведующих 15 отделов по различным областям культуры — от школьного и высшего образования до отделов науки и искусства. Сами же отделы должны были создаваться при Наркомпросе, что создавало первое время путаницу: кто из этих органов важнее и кто за что отвечает.
Процесс создания Государственной комиссии по просвещению затянулся на несколько месяцев, прежде всего в связи с тем, что огромное количество либерально настроенных интеллигентов стали на путь открытого саботажа мероприятий Советского правительства. Уже в середине ноября 1917 г. стало ясно, что многие организации отказываются от сотрудничества, как, например, Всероссийский учительский союз, который возглавлялся меньшевиками и эсерами и объявил бойкот новой власти. Чиновники министерства, которые по замыслу Луначарского должны были играть «роль исполнительного аппарата при Государственной комиссии по просвещению», покинули ведомство, полностью дезорганизовав производство.
«Я помню, — писала позднее Крупская, — как мы „брали власть“ в Министерстве народного просвещения. Анатолий Васильевич Луначарский и мы, небольшая горстка партийцев, направились в здание министерства, находившееся у Чернышева моста. Около министерства был пост саботажников… В министерстве никаких служащих, кроме курьеров да уборщиц, не оказалось. Мы походили по пустым комнатам — на столах лежали неубранные бумаги. Решено было, что Анатолий Васильевич скажет речь техническому персоналу, что и было сделано».
Об этой же истории сам Луначарский рассказал забавные подробности: «Мы приехали на нескольких автомобилях гуськом. От всякого участия воинских сил я наотрез отказался… Однако оказалось, что никакого сопротивления нам оказано не было. Наоборот, группа приблизительно в полсотни лиц стала на лестницу у подъезда министерства и довольно шумным „ура“ приветствовала наркома и его коллегию. Мы прошли по совершенно пустым комнатам в кабинет министерства и устроили там первое заседание. Я произнес речь моим товарищам и собравшемуся низшему техническому персоналу…»[101]
В ноябре 1917 г. ситуация, по словам Луначарского, действительно была «жуткая»: «Надо управлять народным просвещением гигантской страны, а чиновников-то никаких нет!.. Я старался как можно скорее найти новый персонал, который мог бы заменить старый… Я обратился с особым, одобренным на одном из заседании тогдашнего ВЦИК, обращением к… Комитету по народному образованию… При личной встрече председатель этого комитета… отказался подать мне руку, как врагу отечества… (по иронии судьбы этот комитет тогда возглавлял педагог, народный социалист с созвучной для наркома фамилией В. И. Чарнолуский, которого позднее нарком будет спасать от высылки из страны. — С. Д.). В Наркомпросе началась жизнь, сначала не очень громкая. Заседала коллегия, члены коллегии завладели соответствующими кабинетами… Персонал рос, но сравнительно медленно… Конечно, многое в первое время было убого, робко, но в то же время это были дни колоссального по своей широте творческого размаха».
Дело осложнялось тем, что Комитету общественной безопасности и Союзу союзов служащих государственных учреждений Петрограда удалось собрать значительные суммы для выплаты жалованья служащим, поддерживавшим саботаж. Уже 20 ноября (3 декабря) Совнарком вынужден был издать декрет о роспуске Государственного комитета по народному образованию, созданного еще при Временном правительстве. Из состава комиссии были исключены и другие антисоветски настроенные организации, преодолевая саботаж министерских работников, делопроизводство все больше брал в свои руки Наркомпрос. Его первое постановление за подписями Ленина и Луначарского было принято 11 (24) декабря, при этом рядом с названием наркомата в скобках еще указывалось «бывшее министерство народного образования». В конце декабря правительственными комиссарами при Наркомпросе были утверждены в СНК Н. К. Крупская, П. И. Лебедев-Полянский, В. М. Познер, Л. Р. Менжинская, И. Б. Рогальский. Секретарем был назначен Д. И. Лещенко, а помощником наркома Г. Д. Закс.
Как позднее вспоминал Луначарский, «это была полная разруха центрального аппарата… Это было тяжелое и невероятно мучительное состояние, когда нельзя было ничего сделать в ответ на получающиеся сотни телеграмм, что учительство голодает и что школы закрываются, когда здесь, в Петрограде, нельзя было войти ни в одну школу, учителей-интернационалистов травили… Была даже попытка к устройству подпольного Комиссариата Народного Просвещения рядом с нашим и к этому комиссариату учительство тяготело больше, чем к нам».
25 декабря Луначарский в письме к жене упомянул о той особенности, что в Наркомпросе работают многие жены вождей революции, в том числе жена Л. Б. Каменева и сестра Троцкого Л. Д. Троцкая, а также жена. В. Д. Бонч-Бруевича В. М. Величкина, заведовавшая школьно-санитарным делом. Нарком писал жене: «Когда же приедешь тебе сейчас же надо отыскать себе работу в моем министерстве». Так в итоге и получилось.
Главным в этот период для Луначарского была работа, как он писал, «по приручению интеллигенции». В дело здесь шли и его обращения к ее представителям через газеты с предложением прийти на прием в Зимний дворец, где располагалась канцелярия наркома, или в Смольный, где поначалу работал «отдел просвещения», и выступления наркома в разных аудиториях, в том числе перед многочисленной публикой в цирке «Модерн» с отчетами о деятельности наркомата по рекомендации Ленина. 13 (26) ноября нарком писал об этом жене: «Вчера я делал мой первый… отчет народного комиссара народу. Было 5000 человек; какая близость, какое единение, какая овация, сколько любви!!»
Шли в ход и демонстрации в поддержку новой власти. Одна из самых мощных состоялась 30 декабря 1917 г. (12 января 1918 г.). Луначарский писал жене: «Вчерашний день принадлежал к числу счастливейших. Демонстрация наша была решена всего за день… В демонстрации приняло участие не менее полумиллиона людей!.. Сегодня пришли сказать мне, что Ал. Блок, Мейерхольд, Петров-Водкин и Рюрик Ивнев устраивают митинг на тему: „Народные комиссары — представители подлинных масс. Интеллигенция, возвращайся на службу народу!“ Все это очень недурно».
Пока в поддержку Советской власти высказывались только единицы. Так, на заседании Союза деятелей искусства в ноябре из 70 присутствующих только двое отнеслись благожелательно к предложению Луначарского о сотрудничестве: архитектор А. А. Стаборовский и поэт В. В. Маяковский, заявивший: «Нужно приветствовать новую власть и войти с ней в контакт». Сразу отметим, что «факт прекращения саботажа в области народного культурно-просветительного дела» и удовлетворительной работы Наркомпроса в этом отношении был зафиксирован только в середине апреля 1918 г. на заседании ВЦИК после доклада Луначарского.
Писатель Рюрик Ивнев, с энтузиазмом бросившийся на помощь новой власти, так описал причуды первых месяцев революции, когда можно было запросто в одночасье стать секретарем наркома: «Чем глубже я узнавал Анатолия Васильевича, тем больше изумлялся его работоспособности, эрудиции, остроумию и необыкновенной доброжелательности при строгой принципиальности». Ивнев оставил очень много важных или просто интересных деталей своей работы с Луначарским: то, как нарком сначала жил на Большом проспекте Петроградской стороны в небольшой трехкомнатной квартире, где у него постоянно толпился народ, а потом переехал на Литейный проспект; то, как Ивнев без оформления в штат наркомата и получения зарплаты выполнял различные поручения наркома и при этом мог пользоваться парным дворцовым экипажем из Конюшенной базы Зимнего дворца; то, как Ивнев получил в холода в награду перчатки, которые выписать можно было только после оформления заявления за подписью наркома и начальника канцелярии, которым тогда был будущий писатель К. А. Федин.
А. В. Луначарский. 1 января 1918 г.
[РИА Новости]
По свидетельству Ивнева, «Лариса Рейснер одно время была секретаршей у Луначарского. Когда она заболела, Луначарский меня привез в Зимний дворец. Вход был с набережной. Там у него было две комнаты: в одной — кабинет, в другой — приемная. И столовая еще была, куда в известные часы царские лакеи, в перчатках, подавали завтраки всем сотрудникам советским. Ели за круглым столом, подавались обыкновенные вещи, но сервировка была прекрасная».