м контактам Ленина и Луначарского не могли не завидовать многие партийные деятели. И дело здесь состояло не только в широте обязанностей наркома просвещения, но и в особых «товарищеских» отношениях между ними, сложившихся еще с 1904 г.
Работа Луначарского в Петрограде и его успехи на ниве Наркомпроса укрепили его авторитет в партии как одного из «вождей революции», о чем свидетельствовали хотя бы широко тиражировавшиеся его изображения в ряду руководителей Советской России. На VIII съезде партии в марте 1919 г. Ленин, выступая о результатах выборов в ЦК и Ревизионную комиссию, назвал цифры по выборам в последнюю: Курский — 191, Цивцивадзе — 139, Луначарский — 129 голосов. Прошедшие в состав члены ЦК набрали: 262 голосов за Ленина, 258 — за Сталина и Бухарина, 255 — за Зиновьева, 219 — за Троцкого, 152 — за Калинина и 115 — за Радека. Трудно сказать, набрал бы нужное количество голосов Луначарский на голосовании в состав ЦК, но, видимо, пройти бы мог.
А вот почему Луначарский так никогда и не входил в ЦК партии, остается загадкой. Возможно, главную роль здесь играло то, что и Ленин, и другие руководители большевиков понимали тот неизмеримо широкий круг обязанностей наркома просвещения и поэтому не хотели вменять ему новые обязанности. И он сам, думается, не спешил взваливать на себя дополнительную ответственность. Напомним, что Луначарский, будучи наркомом, состоял членом ЦИКа и ВЦИКа, выполняя в этих органах важные функции.
На страже культурного наследия
До революции Луначарский не мог себе представить, что на его новом посту самым главным и важным с первых же дней Советской власти станет дело охраны культурного наследия, которое оказалось не только под дамокловым мечом разграбления и уничтожения в вихре революции, но и под ударом пролетарских и левацких идеологов, утверждавших, что наследие прошлого в новую эпоху должно просто исчезнуть. А примеры вандализма принесли не только события в Москве, чуть не окончившиеся отставкой наркома, но и захват Зимнего дворца с последовавшими событиями в Петрограде в дни Октябрьского переворота.
6 ноября 1917 г. в «Известиях» был опубликован приказ по бывшему Министерству двора за подписью Луначарского и председателя Военно-революционного комитета И. С. Уншлихта, в котором объявлялось: «…а) с сего числа Зимний Дворец закрытым для всякого рода частных посещений, впредь до окончания работ Художественно-Исторической Комиссии, занятой описью и приемкой находящихся во дворце предметов, б) искреннюю благодарность помощнику начальника дворцового управления князю Ратиеву за самоотверженную защиту и охранение народных сокровищ Зимнего Дворца в ночь с 25-го на 26-ое октября 1917 года, а также благодарю тех из дворцовых служителей, кои в эту ночь были и оставались на своих постах, охраняя общенародное достояние дворца».
Во время и после штурма Зимнего «распоясавшиеся» красногвардейцы, солдаты и матросы начали громить дворец, ломая и переворачивая все подряд, и только усилиями «старослужащих» были спасены основные реликвии дворцового ансамбля. Главную роль в этом сыграл полицмейстер Зимнего дворца и заместитель начальника дворцового управления князь Иван Дмитриевич Ратиев (Ратишвили), который еще в дни Февральской революции спас Зимний от разгрома, добившись вывода из него воинских частей. В октябрьские дни Ратиев вместе с дворцовыми гренадерами перенес наиболее ценные предметы в бронированную кладовую, а когда опасность миновала, передал их большевикам. Сразу после переворота Художественно-историческая комиссия при Зимнем дворце осмотрела помещения и зафиксировала разрушения, произведенные толпой. Тогда было отмечено, что «политическая ненависть занимала здесь гораздо более значительное место, чем жажда грабежа… Похоже, что толпа вдохновлялась духом мести, который временами преобладал над жаждой наживы».
Апартаменты управляющего князя А. В. Долгорукова после взятия Зимнего дворца большевиками. Петроград, октябрь 1917 г.
[Из открытых источников]
Квартира самого Ратиева в Зимнем была почти полностью разграблена, из нее исчезли свитки и старинные книги, которые он долгое время собирал. Вскоре полицмейстер дворца был отстранен от своей должности как «социально чуждый элемент». И хотя та самая «охранная грамота» Луначарского и Уншлихта не раз помогала Ратиеву (в 1924 г. его и членов его семьи арестовали, приговорили к 5 годам лагерей, но все-таки заменили лагерь ссылкой), в 1938 г. он был расстрелян.
Созданная по инициативе Луначарского Художественно-историческая комиссия действовала во всех дворцах и помещениях, входивших в управление бывшего Министерства двора. Ей предписывалось «по дворцам Петрограда, Царского Села, Гатчины и Петергофа прошу продолжать начатую работу по проверке, описи, приемке дворцового имущества и составлению художественно-исторического каталога всех выдающихся… предметов, находящихся в Зимнем дворце и др. государственных дворцах Петроградского района, при участии Правительственных комиссаров т.т. Ятманова, Мандельбаума и Игнатова». Луначарский долгое время лично контролировал всю эту работу и, по воспоминаниям современников, даже водил тогда одновременно экскурсии по залам дворца в Павловске. 11 ноября он провел в Зимнем дворце «совещание по искусству всех комиссаров придворных дворцов… для выяснения вопроса об управлении и сохранении дворцов», уже тогда предложив создать «особый Государственный Совет по искусству»[117].
Что касается Зимнего дворца, то по распоряжению ВРК та же самая комиссия под личную ответственность Луначарского была уполномочена 5 ноября «производить розыски похищенных из Зимнего дворца ценностей в ломбардах, на рынках, у антиквариев с правом отбирать эти вещи, доводя об этом каждый раз до сведения Воен. — рев. комитета». Если привести краткую хронику событий и решений Наркомпроса по этим вопросам, то станет понятен смысл принимавшихся мер. Уже в ноябре 1917 г. при Наркомпросе создается Коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины во главе с Г. С. Ятмановым, в которую вошли крупные ученые С. Ф. Ольденбург, Н. Я. Марр, И. А. Орбели. После переезда правительства в Москву создание аналогичной коллегии в столице было поручено И. Э. Грабарю.
20 ноября Луначарский обратился в Петроградский ВРК с просьбой предварительно согласовывать именно с ним вопрос о реквизиции зданий художественного или исторического значения любыми ведомствами, и 4 декабря 1917 г. Военно-революционный комитет довел до всеобщего сведения, «что помещения, занятые под культурно-просветительные учреждения — театры, кинематографы и т. п., — могут быть реквизированы исключительно по особому ордеру ВРК… лишь по соглашению и с утверждения народного комиссара по просвещению тов. А. В. Луначарского»[118].
5 января 1918 г. по распоряжению Наркомпроса Кремль был объявлен собственностью республики: «Все находящиеся в пределах московского Кремля сооружения, памятники искусства и старины, независимо от принадлежности их или нахождения в пользовании того или иного ведомства или учреждения, включая сюда церкви, соборы и монастыри — составляют собственность Республики. Никакие перестройки или переделки, исправления и реставрации не могут быть производимы в них без надзора и контроля Московского художественного совета».
В феврале 1918 г. Луначарский обратился к деятелям искусства: «На Комиссариат по просвещению падает огромной важности и, при нынешних условиях, огромной трудности задача по охране музеев и дворцов, памятников старины и художественных ценностей как в Петрограде и его округе, так и по всей России. Механическая охрана всего этого несметного достояния вообще невозможна, и надежду на сохранение полностью доставшихся народу сокровищ можно питать только в том случае, если нам удастся превратить их в подлинно народное достояние… Видя перед собой столь трудную задачу, Комиссариат по просвещению счел необходимым создать Государственный совет по охране дворцов и музеев Республики…»
В условиях угрозы немецкого наступления на Петроград именно Луначарский поднял перед Лениным и СНК вопрос об эвакуации наиболее важных художественных и исторических ценностей из Петрограда в Москву, в том числе из Эрмитажа, и получил полную поддержку: на работу соответствующей комиссии по эвакуации в составе 17 человек и осуществление самой эвакуации по решению СНК были выделены нужные средства. Пройдет чуть менее года, и 4 февраля 1919 г. Луначарский сообщит Ленину, что по его разрешению начинается постепенное возвращение ценностей и «перевозка картин Эрмитажа в Петроград».
Правда, процесс этот затянется из-за организационных сложностей вплоть до конца 1920 г. Дело в том, что эвакуация ценностей из Эрмитажа, Русского музея, Академии художеств и дворцов-музеев в Москву началась в больших масштабах еще при Временном правительстве (тогда в Первопрестольную была отправлена, к примеру, почти половина картин Эрмитажа). Все перевезенное хранилось в упакованном виде в Оружейной палате, в Большом Кремлевском дворце и в Историческом музее. Понятно, что это усложняло работу и этих музеев и не позволяло работать в полной мере ни Эрмитажу, ни Русскому музею. После повторных обращений Луначарского к Ленину от лица Совета Эрмитажа 23 июня 1920 г. СНК принял наконец решение об окончательном возврате ценностей в Петроград, в середине ноября эшелоны направились в Северную столицу, а в декабре 1920 г. Эрмитаж был открыт для посетителей.
16 марта 1918 г. в газете «Петроградский голос» появилось сообщение о встрече Луначарского с настоятелем храма Спаса на Крови и о следующем важном заявлении наркома: «Комиссар заявил, что поддержка Исаакиевского собора является обязанностью коммунального управления… Что касается храма в память Воскресения Христа, то он… как памятник искусства может рассчитывать на поддержку со стороны государства. Но деньги будут отпускаться только на ремонт здания и на оплату… сторожей, дворников, истопников. Содержание причта должно быть делом прихода».