30 марта 1918 г. СНК принимает решение о выделении вдове Л. Н. Толстого С. А. Толстой пенсии в размере 10 000 рублей в год, расходуемой на поддержание «Ясной Поляны», с указанием местному Совету на его государственную обязанность охранять имение «со всеми историческими воспоминаниями, которые с ним связаны». Позднее, в июне 1921 г., Ясная Поляна будет объявлена национальной собственностью и передана в ведение Наркомпроса. Она станет одним из первых литературных музеев-усадеб, созданных в стране. Луначарский постоянно занимался вопросами сохранения наследия Льва Толстого, редактировал выпуск его Полного собрания сочинений и в Ясной Поляне бывал неоднократно.
25 апреля 1918 г. охранная грамота была выдана Русскому музею: «Настоящим удостоверяется, что все помещения Русского музея… равно как и старинный парк, прилегающий к Музею, являются национальными памятниками высокого художественного значения, и находятся под охраной и попечением. Поэтому никакие организации не могут занимать ни помещении Музея, ни, в особенности, старинного парка, прилегающего к Музею, без предварительного на то согласия народного комиссара по просвещению и Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины».
30 мая 1918 г. СНК постановил: «Ввиду исключительного значения картины Боттичелли, принадлежащей в настоящее время гражд. Е. П. Мещерской, предполагающей, по имеющимся сведениям, вывезти картину за границу… картину эту реквизировать, признать ее собственностью РСФСР и передать в один из национальных музеев РСФСР… Поручить Комиссариату по народному просвещению разработать в 3-дневный срок проект декрета о запрещении вывоза из пределов РСФСР картин и вообще всяких высокохудожественных ценностей…» 31 мая 1918 г. был принят декрет СНК о национализации Третьяковской галереи и передаче ее в ведение Наркомпроса, и уже в августе она была открыта для посещения посетителей. 19 сентября 1918 г. был принят декрет о запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины, подписанный Лениным и Луначарским: «Воспретить вывоз из всех мест Республики и продажу за границу, кем бы то ни было, предметов искусства без разрешений, выдаваемых Коллегией по делам музеев и охране памятников искусства и старины в Петербурге и Москве…»
К лету 1918 г. Луначарский имел полное право заявлять, что «у нас существует музейный отдел и отдел по охране памятников старины и предметов искусства… Мы сохранили дворцы Царскосельский, Павловский, Гатчинский и превратили их в музеи…» Музейный отдел был утвержден 28 мая 1918 г. Им были разработаны основы государственной музейной политики, которая предусматривала национализацию дворцов и музеев, создание новых музеев и пополнение музейных коллекций. Для этого создавался Национальный музейный фонд. Частные коллекции ставились на учет с последующей передачей их в государственную собственность. Музеи открывались для массового посещения трудящимися. На местах стали создаваться губернские коллеги по делам музеев и охраны памятников искусства и старины. С их участием только в 1918 г. было учтено более 1000 частных коллекций и 550 старинных усадеб. Всякая продажа и перемещение коллекций и памятников, которым были выданы «охранные грамоты», без ведома коллегий по делам музеев запрещались.
Показательной в ряду попыток сохранения культурного наследия представляется история с коллекцией Музея декабристов, которая вместе с домом в Борисоглебске, где жил потомок декабриста С. М. Волконский, была реквизирована местной ВЧК. Хозяин коллекции обратился с письмом к наркому, в котором просил помощи: «Припоминаю тот вопль негодования, который Вы издали после повреждения Кремля, и думаю, что, может быть, личная отзывчивость к вопросам культуры и административные возможности, сосредоточенные в Ваших руках, сумеют спасти эти ценности…» Луначарский переслал это письмо Ленину, тот распорядился передать все конфискованное в Управление делами СНК для дальнейшего размещения в музеях.
Тогда же были сделаны шаги по организации реставрационного дела в России. В мае 1918 г. была создана Всероссийская комиссия по реставрации памятников искусства (позже Центральные реставрационные мастерские во главе с Грабарем). Это комиссия взяла под свой контроль ремонтные работы в поврежденном Кремле и в соборе Покрова на рву, началась реставрация фресок Успенского собора в Звенигороде и в Троицком соборе Троице-Сергиевской лавры. Многие бывшие собственники ценных коллекций (А. А. Бахрушин, И. С. Остроухов) шли на сотрудничество с советской властью и становились хранителями национализированных собраний.
И. Э. Грабарь. Фото С. А. Лобовикова. 1920. [Вятский художественный музей им. В. М. и А. М. Васнецовых]
Грабарь, узнав о смете музейного отдела Наркомпроса в 15 млн рублей, писал 1 августа 1918 г. брату: «В первый раз в истории России такие деньги власть отдает на искусство, притом на небольшую его часть: смета Коллегии изобразительных искусств — 20 миллионов, сметы Коллегий театральной, музыкальной — тоже огромные… Если когда-нибудь мечта была близка к осуществлению. То только теперь. При царях все это были только бессмысленные мечтания, разные кадеты и октябристы только „всею душой сочувствовали…“» Еще шел только 1918 г., а основы музейной политики уже закладывались всерьез и надолго…
Чуть позднее в ответ на публикации в американской прессе, обвинявшей большевиков «в вандализме по отношению к музеям, дворцам, являющимся великолепными памятниками старины», Луначарский в статье «Советская власть и памятники старины» с достоинством отвечал: «Мы можем с гордостью и уверенностью отвести от себя это обвинение и сказать, что мы совершили чудеса в деле охраны таких памятников. Конечно, я отнюдь не хочу этим сказать, что за время революционных восстаний и боев не погибли отдельные художественные ценности. Мы знаем о некоторых сожженных барских усадьбах, разрушенных библиотеках, раскраденных коллекциях и т. п. Но ведь надо же понять, что такое великое потрясение, как революция, не может не сопровождаться отдельными эксцессами… Это разрушение не приняло широких размеров и было превращено силой народа, силой рабоче-крестьянского правительства в мощную охрану народного достояния»[119].
Парадокс в том, что в стране даже в суровые 1918–1919 гг. отмечались свойственный революционным периодам духовный подъем и тяга людей к знаниям, культуре, в городах работали музеи, библиотеки, а театры и концертные залы были часто переполнены публикой из рабочих и крестьян. Луначарский позднее сообщал, что посетивший Петергоф консервативный английский дипломат и знаток музейного дела сэр Конвей «посчитал своим долгом, кроме выражения чрезвычайно лестного мнения своего о сохранении под руководством Советской власти наших историко-художественных достопримечательностей, сделать об этом специальный доклад английскому парламенту»[120].
Луначарский во многих публикациях, подобных статьям «Почему мы охраняем церковные ценности» о древнерусских храмах Новгорода, «Почему мы охраняем дворцы Романовых», отстаивал необходимость популяризации классического искусства как важнейшей задачи культурной жизни страны. Он разъяснял, что под классическим искусством разумеются «бесспорно ценное в произведениях во всех отраслях искусства. Говорить же, что все старое искусство лишено всякой ценности, что на земле не было великих эпох искусства, великих художников и великих произведений, можно только по лицемерию или по невежеству». Утверждать, что пролетариат должен отказаться от всей прошлой культуры, «может только оголтелый анархист, случайно принявший себя за коммуниста и за марксиста».
Луначарскому пришлось вести войну с идеологами Пролеткульта и так называемого «левого фронта», которые призывали отбросить как чуждые пролетариату ценности старой культуры и начать строить здание новой культуры с нуля. Некоторые, как, например, поэт В. Кириллов, призывали «сжечь Рафаэля», другие предлагали выбросить из лексикона слова «эстетика и красота» как сугубое порождение паразитических классов, а Н. Н. Пунин в газете «Искусство коммуны» (1918. № 1) заявлял: «Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы — как не мечтать об этом новому художнику, новому человеку». Казимир Малевич утверждал: «Скорее можно пожалеть о сорвавшейся гайке, чем о разрушившемся Василии Блаженном».
На претензии «левых» художников, в том числе футуристов, что они со своим формализмом и экспериментами представляют «пролетарское искусство», Луначарский отвечал: «Не подлежит никакому сомнению, что пролетариат и крестьянство получат гораздо больше от полных человеческого содержания произведений глубоко идейного, глубоко содержательного искусства лучших эпох прошлого, чем от искусства, которое заранее заявляет, что оно бессодержательно, что оно чисто формально, и которое доходит, наконец, до пропаганды абсолютной бессюжетности»[121].
Отметим важное обстоятельство: в первые месяцы после революции существовал Комиссариат имуществ республики, созданный решением Совнаркома от 9 декабря 1917 г. и призванный принять под свой контроль учреждения бывшего Министерства двора, которому подчинялись не только дворцы, парки с оранжереями, императорские театры, Певческая капелла и Придворный оркестр, Дворцовая ферма, но и императорские театры. С момента своего возникновения этот небольшой по численности комиссариат (не более 15 человек) начал иметь дело с Наркомпросом, взявшим под свой контроль и управление все ведомства Министерства двора еще в ноябре 1917 г. Уже в декабре два наркомата принимают решение о совместном управлении всеми смежными учреждениями. Постепенная ликвидация или переподчинение старых учреждений, в том числе переход их в ведение других комиссариатов и местных советов, позволили в апреле 1918 г. наркому по делам имуществ П. П. Малиновскому поставить вопрос об организационном слиянии двух комиссариатов. Этот вопрос был окончательно решен летом 191