Уже во втором номере газеты «Искусство коммуны» было помещено знаменитое стихотворение В. В. Маяковского «Радоваться рано»:
Выстроили пушки по опушке,
глухи к белогвардейской ласке.
А почему не атакован Пушкин?
А прочие генералы классики?..
Белогвардейца найдете — и к стенке.
А Рафаэля забыли? Забыли Растрелли вы?
Время пулям по стенкам музеев тенькать.
Стодюймовками глоток старье расстреливай.
Ленин, узнав о подобных выпадах, уже в середине декабря 1918 г. беседовал об этом с Луначарским, потребовав «пресечь выступления такого рода в органах НКП». В результате нарком написал статью «Ложка противоядия. На правах письма в редакцию», в которой обратил внимание на две опасности: «Две черты несколько пугают в молодом лике той газеты: разрушительные наклонности по отношению к прошлому и стремление, говоря от лица определенной школы, говорить в то же время от лица власти». Нарком заявил: «Мы не можем позволить, чтобы официальный орган нашего же Комис[сариа]та изображал все художественное достояние от Адама до Маяковского кучей хлама, подлежащей разрушению».
Луначарский особо отметил, что Наркомпрос «должен быть беспристрастен в своем отношении к отдельным направлениям художественной жизни. Что касается вопросов формы — вкус народного комиссара и всех представителей власти не должен идти в расчет. Предоставить вольное развитие всем художественным лицам и группам! Не позволить одному направлению затирать другое, вооружившись либо приобретенной традиционной славой, либо модным успехом!» «Художники-новаторы», по мнению наркома, не должны воображать себя «государственной художественной школой»[136].
Любопытно, что часть статьи, касающаяся уничижительной критики Маяковского, была отвергнута редакцией газеты и впервые опубликована только в 1958 г.: «Что такое лирика Маяковского? Рядом с молодым самомнением лирическое подвывание насчет неудавшейся любви и непризнания юного гения жестокой толпою… Я понимаю, что уродство самовосхваления и оплевания высоких алтарей, что беготня с осиновым колом между могилами великанов — могли произойти оттого, что слишком долго запирали молодой талант. Но всему есть мера. Если Маяковский будет продолжать тысячу раз голосить все одно и то же, а именно — хвалить себя и ругать других, то пусть он мне поверит: кроме отвращения, он ничего к себе не возбудит»[137].
Позицию наркома стали резко оспаривать и в ИЗОотделе, и в газете «Искусство коммуны», так что ему пришлось доказывать, что политика ИЗОотдела должна быть «строго выдержана в смысле ровного отношения к различным течениям в искусстве». Категорически не согласный с деятельностью малограмотных, но рьяных и амбициозных поборников «нового пролетарского искусства», Луначарский писал: «Крайних представителей этого заблуждения сравнительно мало, но вред, приносимый ими, мог бы быть велик. Замечательно, что некоторые не по разуму усердные сторонники пролетарской культуры поют здесь в унисон с футуристами, которые тоже время от времени признаются в желательности чуть не физического истребления всей старой культуры и самоограничения пролетариата теми, пока еще совсем неубедительными опытами, к которым сводится искусство для них самих». Обосновывая необходимость изучения культурного наследия, нарком отмечал: «Отбросить науки и искусство прошлого под предлогом их буржуазности так же нелепо, как и отбросить под тем же предлогом машины на заводах или железные дороги»[138]. Однако недостаточно решительные действия Луначарского так и не рассеяли подозрений Ленина в благоволении наркома к футуристам.
От «кафейной литературы» до поезда имени Луначарского
В сфере литературы, наиболее близкой Луначарскому, страсти подобного накала не достигли. Еще в середине ноября 1917 г. был создан литературно-издательский отдел Наркомпроса во главе с П. И. Лебедевым-Полянским, призванный «немедленно приступить к широкой издательской деятельности», прежде всего к выпуску дешевых изданий классиков. Тогда была принята стратегия по постепенной концентрации в руках государства издательского дела с правом реквизировать частные типографии, а также объявлять монополию на издания произведений классиков, что через год вылилось в итоге в подписанное Луначарским распоряжение: «Наследственное авторское право уничтожается полностью. Авторское право живущих драматургов и композиторов, равно как всех писателей и художников, остается полностью в силе»[139].
С мая 1918 по май 1919 г. было издано более 140 книг русской классической литературы тиражом более 8 млн экземпляров, в том числе собрания сочинений более 15 писателей. В «Отчете о деятельности литературно-издательского отдела» приводились такие данные: «Полка, на которой можно было бы установить выпущенные книги, протянулась бы от Петербурга до Москвы, т. е. на 500 верст». Приводя эти сведения, Луначарский писал: «Пусть с этой колоссальной полки снимают мозолистые руки крестьян и рабочих тома, написанные когда-то именно для них великими русскими писателями, до сих пор еще до них не дошедшие».
Выпускались и научно-популярные издания, и учебники, и детские книги. Особую активность проявлял А. М. Горький. Его попытки создать издательство «Русская литература» закончились ничем, не стал он и заведующим Литературно-издательским отделом Наркомпроса, хотя именно его кандидатура была утверждена коллегией. Отметим, что права на издание русской классики с февраля того же года принадлежали исключительно Наркомпросу. Однако в сентябре 1918 г. Горький подписал с Наркомпросом договор об организации издательства «Всемирная литература». Под контролем, при поддержке и за счет наркомата оно должно было издавать зарубежную художественную литературу. Первоначально планировалось выпустить 200 брошюр и 60 томов, однако это благородное дело, несмотря на поддержку Ленина, так и не развернулось.
В результате работы специальной комиссии ЦК РКП(б) во главе с Луначарским в феврале 1919 г. произошло объединение всего издательского дела, насчитывавшего более 100 издательств и около 200 контор различных журналов, сначала в виде Центрокниги, а затем, к маю 1919 г., Государственного издательства РСФСР во главе с В. В. Воровским. Этому предшествовал конфликт Луначарского с Московским Советом, который попытался муниципализировать и подчинить себе все частно-кооперативные издательства и книжную торговлю в городе. Ленин тогда поддержал наркома.
Литературно-издательский отдел Наркомпроса вливался в Госиздат, который должен был объединить все государственные, партийные и ведомственные издательства страны. И здесь у Луначарского возникли разногласия с Воровским о праве Наркомпроса контролировать деятельность Госиздата. Совнарком, рассмотрев 15 октября 1919 г. письмо наркома, дал разъяснение, что «Госиздат… есть отдел Наркомпроса на общих со всеми другими отделами основаниях»[140].
В условиях нехватки материалов у Горького родилась идея использовать частное издательство З. И. Гржебина для выпуска книг за границей. Издательству выделили средства, но окончилось все скандалом, в котором оказался замешан и сам Луначарский. В числе первых книг в серии «Жизнь мира» оказалась его книга «Великий переворот», которая впоследствии сыграет злую шутку с автором из-за очерков о Троцком, Каменеве, Зиновьеве, Свердлове, Плеханове, Мартове и отсутствием очерков о Сталине, Дзержинском и других «канонизированных» руководителях. В приложении к книге был напечатан список готовящихся к изданию мемуаров «выдающихся деятелей революции», а именно Ф. Дана, М. Либера, Л. Мартова, А. Потресова, В. Чернова. В «Правде» 9 ноября 1919 г. за подписью «Коммунист-рабочий» появилась заметка «Странное недоразумение» о том, как Луначарский мог попасть «в эту почтенную теплую компанию» открытых врагов советской власти, почему его книга должна была выйти у частного издателя, а не в Госиздате и что Гржебин использовал имя «популярнейшего партийного литератора» в своих корыстных целях: «Виноваты, очевидно, работники Государственного издательства, которые не дают возможности даже видным коммунистам, как тов. Каменев и Луначарский, издавать свои произведения через это издательство и заставляют этим коммунистов попадать в сомнительную кампанию господ Либеров, В. Черновых и т. п., знакомство с которыми уже давно хочет свести чрезвычайка»[141].
Каталог издательства З. И. Гржебина. Петербург, Берлин, 1921
Выглядело так, что Луначарский ради гонорара связался с сомнительным проектом, и ему пришлось не раз объясняться потом по этому поводу. Многое говорит сам факт его оправданий в письме к Г. Е. Зиновьеву 12 февраля 1923 г.: «С Гржебиным вышло чистейшее недоразумение. Когда он был еще в России, мы сговорились с ним о печатании моих мемуаров, причем я предполагал, что мемуары эти начнут печататься только через пару лет минимум… Каково же было мое возмущение, когда эта первая глава через две недели после этого оказалась напечатанной отдельным томом»[142].
О позиции Луначарского в отношении «остатков свободы» в издательском деле, когда царил «военный коммунизм», многое может прояснить его конфликт с заведующим Госиздатом Воровским и заведующим Петроиздатом И. И. Ионовым по поводу их стремления провести сплошную национализацию издательств в Северной столице. 24 февраля 1920 г. в письме Воровскому и Г. Е. Зиновьеву нарком писал: «Мне кажется, что сейчас отнюдь не своевременно закрывать последние большие книгоиздательства… Между тем, т. Ионов в Петрограде проводит все ту же сказывающуюся огромным разрушением политику насильственной и спешной централизации, от которой я долгое время удерживал Петроград своим личным присутствием, и которая вряд ли совпадает с об