— Будущее — это футуризм, — раздался громовой голос Маяковского.
— Если будет правильно отражать великие перемены, — парировал Луначарский.
Диспут, как и ожидали, протекал бурно. По существу, это было состязание в остроумии между Луначарским и Маяковским».
С осени 1918 г. нарком стал настоящим завсегдатаем расположенного на набережной Мойки, 7 «Привала комедиантов». Здесь 19 ноября в присутствии Горького, Блока, Бенуа, Кузмина, Добужинского он впервые выступил с чтением своих переводов поэта К.-Ф. Мейера. В этот день Блок записал в своей «Записной книжке»: «… Мы с Любой пошли в „Привал комедиантов“ слушать Луначарского. Друзья и знакомые. Радловы. Горький и Тихонов. Маяковский… Люба читает „Двенадцать“… Ночные часы у Прониных с Луначарским и Мейерхольдом».
Когда комиссар петроградских театров гражданская жена Горького М. Ф. Андреева попыталась было остеречь наркома от посещений литературных кафе, он направил ей едкую записку: «Дорогая Мария Федоровна. 1. Я не считаю унизительным для себя читать свои вещи там, где их читает Блок и другие поэты. 2. Мне 43 года, и я человек довольно самостоятельный. Жму Вашу руку. А. Луначарский».
Легкая пикировка не помешала Луначарскому и Андреевой в феврале 1919 г. вместе хлопотать в ЧК об освобождении Блока. Вскоре на вечере в «Привале» Луначарский слушал стихи в исполнении Блока, М. Кузмина, В. Рождественского, В. Маяковского, а потом сам читал свою новую пьесу «Маги», которую оценил Кузмин: «Мне кажется, больше удалась неофициальная, для избранной публики, часть вечера, когда А. В. Луначарский читал свою новую пьесу „Маги“».
Понятно, что вхождение Луначарского в писательскую среду не могло проходить гладко. Интересные воспоминания о «боевом», а отнюдь не «либерально-мягком» характере наркома оставил К. Чуковский: «Он нисколько не обиделся на Ал. Блока, когда тот сказал ему в присутствии трех-четырех человек (Александра Бенуа, Лебедева-Полянского и других), что не любит его стихов и не считает его поэтом. Не обиделся он и на художника Бродского, обвинявшего его, по словам очевидца, в том, что он не мешал „левакам“ разрушать Академию художеств, и в том, что не сумел пресечь демагогию формалистов… Такой запальчивый, полемический тон никогда не возмущал Анатолия Васильевича. Но сильно ошибся бы тот, кто из-за его благодушных, деликатных и учтивых манер забыл бы, что основную черту его духовного склада составляют воинственность, воля к борьбе… Как-то в Зимнем дворце профессор консерватории Б… сказал Тихонову (Сереброву), сидевшему рядом со мною в приемной, что Луначарский — богема, добряк, податливый и мягкий, как воск.
— Воск? — ухмыльнулся Тихонов, знавший Луначарского с давних времен. — Не вернее ли будет: кремень?»
После возвращения в Москву нарком особенно сблизился с Валерием Брюсовым, который стал его правой рукой в литературных делах. В декабре 1918 г., когда в Наркомпросе было утверждено положение об особом отделе ЛИТО, председателем ее стал сам нарком, а Брюсов его заместителем. Он один из немногих писателей старого поколения, кто вступил в 1919 г. в партию, стал членом Моссовета, с 1919 по 1921 г. являлся председателем Президиума Всероссийского союза поэтов, а позднее возглавил по инициативе Луначарского первый в мире Литературно-художественный институт его имени.
В. Я. Брюсов. 1910-е гг.
[Из открытых источников]
Луначарский обеспечил Брюсову пенсию и так откликнулся на 50-летний юбилей поэта:
Как подойти к Вам, многогранный дух?
Уж многим посвящал я дерзновенно слово…
Не обойму я Вас, не уловлю я нить
Судьбы логичной и узорно странной.
И с сердцем бьющимся я буду говорить
Пред входом в храм с завесой златотканой.
Луначарский как-то сделал очень показательную запись в «Чукоккале» К. И. Чуковского: «В области политики и экономики коммунизм есть борьба против частной собственности и всей его уродливой надстройки, а в области духа — это стремление сбросить жалкую оболочку „я“ и вылететь из нее существом, окрыленным любовью, бессмертным, бесстрашным, стать великаном ВСЕЧЕЛОВЕКОМ. А. В. Луначарский. К своему несчастью, народный комиссар». Что в этой записи интересно? То, что Луначарский мечтал стать «всечеловеком» или что он называл себя наркомом «к своему несчастью»?
Можно только удивляться тому, как Луначарскому удавалось сочетать общение на языке поэзии с решением повседневных задач на бюрократическом уровне. А ведь от этого зависело физическое выживание многих деятелей культуры. Показательна его докладная записка Зиновьеву от февраля 1919 г. с предложением «дать НКП право выбрать не более 100 лиц, выдающихся по своим заслугам перед культурой и нуждающихся в дополнительном питании, и перевести их на красноармейский паек…». Такое разрешение было получено, а 23 декабря 1919 г. СНК в присутствии Луначарского рассматривало новое ходатайство Наркомпроса об улучшении положения ученых и писателей. Он постановил «определить число ученых, на которых распространяется данное постановление, в 500 человек… Распространить действие этого постановления, кроме 500 ученых, еще на 50 литераторов»[147].
Нередко нарком сам ходатайствовал об издании произведений. К примеру, в письме к руководителю Госиздата Воровскому в ноябре 1919 г. он сообщал об «ужасающем материальном положении» поэта К. Бальмонта, «немедленном» приобретении у него рукописи книги «От острова к острову», уплате вперед всего гонорара, рассчитав поэта «со всей щедростью, на которую закон дает Издательству право». Вскоре вопрос был решен положительно.
Приходилось Луначарскому заниматься также помощью наследникам и родственникам писателей: Гоголя и Чернышевского, Пушкина и Толстого. В конце1918 г. Наркомсобес, идя навстречу ходатайству Луначарского и «учтя заслуги поэта Пушкина перед русской художественной литературой», назначил М. А. Гартунг, старшей дочери поэта, персональную пенсию. Тогда ей было выдано единовременное пособие в сумме 2400 рублей, она продолжала сотрудничество с московской библиотекой имени Пушкина, и утверждения о ее смерти от голода в марте 1919 г. далеки от действительности. Дочери Пушкина на тот момент было почти 87 лет.
Авторитет Луначарского в литературной среде возрос настолько, что в ноябре 1918 г. коллегия Наркомпроса решила «в целях ознакомления мест с деятельностью Наркомпроса признать организацию специального поезда, наподобие поезда имени В. И. Ленина, необходимой, присвоив этому поезду имя А. В. Луначарского». В марте 1919 г. сообщалось, что в поездке изъявили «желание на участие целый ряд писателей, поэтов, художников, критиков: 1) С. Есенин, 2) С. Гусев-Оренбургский, 3) Р. Ивнев, 4) Г. Колобов, 5) В. Шершеневич, 6) А. Серафимович, И. Рукавишников, В. Полонский». И хотя из-за недостатка средств и «ввиду расстройства железнодорожного движения» в июле 1919 г. от затеи пришлось отказаться, писателей включили в состав поезда ВЦИК.
Командировка в Кострому и Ярославль
После переезда 3 мая 1919 г. в Москву Луначарский с женой и сыном поселились в Кремле, в Большом Кремлевском дворце, где раньше проживали дворцовые служащие. В Детской половине дворца находились квартиры Я. Свердлова, А. Рыкова, В. Осинского, на Собственной половине — К. Цеткин, в Белом (Фрейлинском) коридоре поселились Л. Каменев, Д. Курский, С. Петропавловский, Л. Сосновский, Д. Бедный, в Желтом коридоре — В. Менжинский, Ф. Дзержинский — в нижних апартаментах дворца, на 2-м этаже разместилась семья Луначарского, на 3-м этаже — К. Радек и Е. Стасова. Позднее Луначарский, по свидетельству посещавших его гостей, переселился в Потешный дворец на 2-й этаж, где всех поражала великосветская обстановка квартиры наркома.
В Потешный дворец к Луначарским нередко заглядывали гости. Писатель Борис Пильняк даже как-то ночевал у наркома и оставил такую зарисовку: «В комнате, где, должно быть, молился Иван Грозный, — стол, диван, стул, шкаф с книгами — и больше ничего, а за окнами конюшьи башни, вот в этой комнате — мне спать. Мы говорим… Но человек устал, и так много в нем человеческой нежности. Надо спать.
— Спите, голубчик.
Кремль, сад. Соборы в Кремле стоят музеями… А другим утром он, в первой пятерке синодика революции, ранним утром, разбудил меня шелестом бумаг…»
А. В. Луначарский с участниками 8-го Рыбинского уездного съезда. 12 января 1919 г.
[РГАСПИ]
Именно здесь, в Кремле, сразу после покушения на Ленина 30 августа 1918 г. Луначарский посетил квартиру раненого вождя. Как вспоминал нарком, «почти ночью я прибежал в квартиру Ленина… Я сначала поколебался. Я вошел в полутемную комнату и увидел Владимира Ильича… Он услышал, что кто-то вошел в комнату и, не открывая глаз, спросил: кто здесь. Я назвал свою фамилию. Тогда Владимир Ильич сказал: „Что же, любоваться нечем. Штука неприятная“».
Постоянное пребывание в Кремле, общение с партийной верхушкой еще глубже вовлекали Луначарского в водоворот политических событий. Гражданская война вступила в самую острую фазу, и Луначарский потребовался для «военных нужд». 13 апреля 1919 г. Оргбюро ЦК РКП(б) приняло предложение Реввоенсовета республики командировать крупнейших деятелей партии, в том числе наркомов и членов коллегий наркоматов, в края и области. Основные задачи — борьба с дезертирством, организация призыва в Красную армию, решение вопросов с местными властями. Командируемых наделяли полномочиями выступать от имени ЦК, Совнаркома и ВЦИКа.
Нарком направился в Костромскую губернию, но по дороге должен был заехать в Ярославль. В городе и всей губернии сложилось особенно тяжелое положение после подавления белогвардейского восстания и нескольких попыток антисоветских выступлений. Луначарский отбыл из Москвы 8 мая 1919 г. и, проведя в Ярославле всего день, успел немало. Он доложил Ленину, что познакомился с руководителями, принял их доклады о мобилизации, продовольственном положении и борьбе с оппозицией, сделав вывод, что «дело в губернии, однако, обстоит не так-то благополучно». В доказательство нарком привел свежий факт: «В Пошехонском уезде… в день моего пребывания в Ярославле был убит председатель волостного исполкома, причем телеграфное донесение гласило, что убит он крестьянами, во