ему Наркомпрос долго противился. Луначарскому пришлось опять писать Ленину, что он считает «абсолютно невозможным, чтобы без всякой подготовки, без всякого запроса Наркомпроса столь важный вопрос был взят на съезде на „ура“… Глубоко протестую против такого образа действий, которому нет прецедентов. Прошу дать мне указания, в каком порядке могу я оспорить опрометчивое и одностороннее решение Съезда Советов». На этот раз в долгой «бюрократической битве» наркому удалось добиться на заседании СНК 17 марта 1922 г. отмены принятого решения, возвращения сельскохозяйственных учебных заведений в лоно Наркомпроса с координаций этой работы совместно с Наркомземом.
Политбюро 31 декабря 1921 г. приняло по этому поводу «соломоново решение» — об объявлении заместителю наркома земледелия В. А. Осинскому «строжайшего выговора за допущение к обсуждению на съезде Советов вопроса о сельскохозяйственном образовании без вызова заинтересованного ведомства», а также выговоров «Луначарскому и Литкенсу за недостаток внимания к соблюдению правовых интересов своего ведомства». Все наркомы, члены коллегий наркоматов и члены Президиума ВЦИК отныне давали подписку в том, что «они подтверждают свое обязательство не вносить (и не допускать внесения) ни на съезды советов, ни на сессии ВЦИК вопросов, не прошедших предварительно через СНК, и таких вопросов, по которым не состоялось обмена мнений с участием всех заинтересованных наркомов».
В это время Луначарский продолжал заниматься усилением своей административной работы в Наркомпросе. К лету 1922 г. на этом направлении было сделано много, но еще недостаточно, что признавал сам нарком. 7 июля 1922 г. он обратился в учетно-распределительный отдел ЦК РКП(б) к С. И. Сырцову с просьбой разрешить ему, преподавателю в Коммунистических университетах и профессору МГУ, продолжать преподавание в этих учебных заведениях истории искусства. Нарком обосновал такую возможность «еще более последовательным, чем до сих пор, укреплением моей коллегии и моего аппарата в Наркомпросе коммунистическими административными силами. До сих пор еще с администрированием наркомата дело обстояло плохо, и я уверен, что по возвращении моем из отпуска мне придется в значительной степени затрачивать свои силы на борьбу со всякими недочетами в этой области».
Предпринимавшиеся Луначарским усилия приносили свои плоды в нормализации работы наркомата, налаживании процедур согласования и принятия государственнах решений. Это развенчивает миф, что нарком был «административно слабым», скорее можно говорить о несовершенстве системы государственного управления. Случаи конфликтов наркома с руководством партии и государства множились и множились. Особо следует отметить возражения Луначарского против введения в период НЭПа платы за обучение, которое настойчиво отстаивал Литкенс при поддержке Ленина. 4 марта 1922 г. нарком в письме к Ленину не только высказался против решения Малого Совнаркома о «принятии частной платной школы», но и направил ему директиву, выработанную по этим вопросам коллегией наркомата в противовес все тому же Литкенсу. В ней четко формулировалось, что «введение платы за право обучения дало бы лишь чрезвычайно малую помощь НКП в материальном отношении», что «введение платности в государственных школах является мерой нецелесообразной и несвоевременной» и что «частная платная школа не должна быть допущена в пределах РСФСР». Вместе с тем коллегия соглашалась, что для сокращения затрат на школы следует менять налогообложение, привлекать к этому местные бюджеты, организовывать шефство над школами предприятий и кооперативов, приписывать их к профсоюзам и общественным организациям.
Вопрос никак не решался, а сокращение средств, выделяемых на школы и вузы привело к невыплате зарплат преподавателям и их забастовкам. Еще 2 февраля 1922 г. Политбюро, поручая Наркомпросу «стачку ликвидировать», обязало Наркомфин изыскать «средства для выплаты задолженности профессуре». Однако ничего не менялось. 13 марта 1922 г. нарком снова писал Ленину о проволочках с «увеличением средств» на вузы и заявил, что «Коллегия вынуждена сложить с себя всякую ответственность за могущие вновь возникнуть забастовки, если вопрос этот не будет рассмотрен в понедельник. Сегодня меня уведомляют, что он вновь перенесен на среду. Самым энергичным образом протестую против затяжки столь спешного вопроса»[255].
Протест не помог. Одним из последних писем наркома Ленину от 19 октября 1922 г. было следующее: «Наркомпрос просит Политбюро срочно рассмотреть 2 вопроса: 1) жалоба относительно перенесения элемент<арной> школы на местные (средства) и 2) о введении платности. Эти ли вопросы стоят на сегодняшней повестке? Почему же не вызвали меня, если эти? Мною подана была записка с изложением мнения Коллегии. Не заслушает ли Политбюро меня сейчас на 5 минут».
В. И. Ленин ведет заседание Совнаркома. А. В. Луначарский — сидит справа от стола, на фоне шкафа. Фотограф П. А. Оцуп. 3 октября 1922 г.
[РИА Новости]
Отчаявшись, нарком решился на публичные выступления в печати. Цикл его 10 статей-фельетонов был опубликован в «Известиях» с 22 октября 1922 по 10 января 1923 г. Самой яркой в этом ряду стала статья «Как Наркомпрос стал головастиком и как его лечить», вышедшая в газете 5 ноября, но посланная Ленину 31 октября с примечательной запиской: «Я посылаю Вам мою статью, которая на днях появится в „Известиях“. Я трактую в ней очень важные вопросы, на которые Вы обратили сугубое внимание. Трактую я очень ясно и, как мне кажется, доказываю, что тот хирургический метод, к которому Вы стали энергично примыкать, народное образование не вылечит, а только искалечит. Убедительнейше прошу Вас эту статью прочесть».
Нарком прямо упрекал Ленина, что тот примкнул к сторонникам «хирургического метода», который калечит образование, и привел в конце письма на латыни показательный афоризм из сатиры Горация, который Маркс цитировал в предисловии к «Капиталу»: «Не твоя ли, Учитель, история эта!»
В самой статье, напоминавшей «крик души», Луначарский поведал, как постоянно урезали смету на Наркомпрос «те самые люди, которые это решение принимали», а ныне говорят «о непропорциональности сметы Наркомпроса и о том, что Наркомпрос… вырастил слишком большую голову». Нарком бросал упрек всему руководству страны: «Наркомпрос все время морили невероятным голодом. Голодала, конечно, вся страна, голодали все наркоматы. Но если вы сравните цифры, получаемые Наркомпросом с получавшимися до войны Министерством народного просвещения, или те же цифры с остальным нашим собственным бюджетом, то тогда вы увидите, что Наркомпрос потерял». Свой наркомат с его «уродливым бюджетом» Луначарский называл «заморышем», отмечал, что на постоянный «писк о грамотности и о пище» для школ ничего не происходило, что «с переходом на местные средства» обеспечения образования было зарезано «почти до смерти» все внешкольное дело. По его словам, 40 % бюджета Наркомпроса, выделяемых на вузы, — это результат безысходности, чтобы они не закрывались и чтобы не было забастовок преподавателей. В качестве примера он указал, что в Высшем техническом училище, лучшем в России, количество студентов «поднялось за революцию в два раза, а сумма, отпускаемая на него государством, по сравнению с довоенной, пала в 70 раз». Самое же вопиющее происходило с театрами: «Раз десять уже заносился над ними нож и каждый раз останавливался потому, что выяснялась ничтожная экономия, которую может получить государство, отняв у них субсидию и тем самым пустив их на дно»[256].
Ленин 4 ноября 1922 г. просил Горбунова направить статью Луначарского в Наркомфин Свидерскому со следующим письмом: «Секретно. Владимир Ильич просит Вас прочесть статью т. Луначарского и прислать ему через меня свое мнение (по существу вопроса). Статью прошу вернуть с отзывом. Управделами СНК Горбунов». Однако обращение так и осталась «без движения» в бумагах Свидерского, Ленин вскоре вообще отошел от дел, оставив Луначарского один на один с бюрократическим аппаратом.
Вообще переход к НЭПу привел к серьезному ухудшению ситуации во многих областях просвещения. Осенью 1922 г. Луначарский подготовил записку о «жгучих вопросах» народного образования для доклада во ВЦИК, где констатировал, что плата за обучение уже введена в 25 губерниях и она за одного ученика может доходить в месяц до 30 млн рублей. За неимением средств на содержание всех школ (а это не менее 8 трлн рублей на квартал!) он писал о необходимости сократить общее количество школ с 75 тысяч до 40 тысяч, а количество учителей — со 150 тысяч до 100 тысяч. При этом школами 1-й ступени (1–4-й классы) будет охвачено только 50 % детей соответствующего возраста, а 2-й ступени (5–7-й классы) — не более 6 % детей. Нарком заявлял: «Мы считаем самым лучшим, что можем ждать в ближайшие годы, это отстоять, по крайней мере, эту сеть, могущую пока пропустить менее половины русских детей»[257].
Луначарский писал также о необходимости хотя бы сохранить без изменения количество детей в детских садах в 225 тысяч человек, «сократить сеть ВУЗов до минимума», количество студентов рабфаков уменьшить с 40 тысяч до 30 тысяч человек, а также резко урезать субсидирование Пролеткульта, который объединяет более полумиллиона человек, но «сейчас отчасти распадается, отчасти переходит в новые формы» в условиях, когда многие считают излишним существование пролетарских организаций рядом с государством, «во главе которого все равно стоит пролетариат»[258]. Если в 1923 г. доля Наркомпроса в общем бюджете РСФСР составляла 3,9 %, то в 1924 г. она поднялась только до 4,2 %[259].
В 1924 г. нарком вспоминал: «Наркомпрос иногда называют головастиком с чрезмерным Профобром и слабым Соцвосом. Это недоразумение может усугублять вышеуказанный кризис. Дело в том, что почти все издержки по Соцвосу возложены на местные средства, издержки же по Профобру в подавляющем большинстве идут по сметам самого Наркомпроса. Отсюда иллюзия их чересчур большого места. В свое время в эту иллюзию впал даже Владимир Ильич и только после подробного моего разъяснения убедился в своей ошибке»