Квартира А. В. Луначарского находилась на 5-м верхнем этаже дома в Денежном переулке.
[Фото автора]
Когда мы жили в верхнем этаже музея-усадьбы Остафьево, к Анатолию Васильевичу иногда приезжал И. Уткин. Луначарский отправлялся с ним на первый этаж, где помещался музей, и часами играл на старинном маленьком бильярде, на котором, по преданию, гостя у Вяземских — бывших владельцев Остафьева, — играл Пушкин. Тщетно я уговаривала их пойти погулять, поиграть в крокет, городки…
— Пойми, ведь Пушкин, сам Пушкин играл здесь, — убеждал меня Анатолий Васильевич».
Отметим, что семья Луначарских несколько лет проживала летом на втором этаже музея-усадьбы Остафьево, которая принадлежала князьям Вяземским и только в 1915 г. перешла к новому владельцу, графу П. С. Шереметеву, который оставался там при Советской власти в качестве хранителя музея и с которым Луначарский наладил прекрасные отношения. Жена Луначарского, увлекавшаяся, как и он, пушкинской эпохой, вспоминала, что «второй этаж, кроме трех музейных комнат, занимала наша семья, и, хотя эти жилые комнаты не имели музейного значения, они все же были строго выдержаны в стиле первой половины прошлого века. Единственное новшество там — телефон и электричество. Анатолий Васильевич потребовал от домашних, чтоб не переставляли мебели и не вбивали в стены ни одного гвоздика».
Луначарскому вообще несвойственно было отдыхать в обычном понимании этого слова. Сохранилась его заметка, предназначенная для журнала «Огонек», «Как я отдыхаю». И она начиналась словами: «Строго говоря, я вовсе никогда не отдыхаю. Даже в праздничные дни у меня чрезвычайно редко выпадает что-нибудь похожее на то, что обыкновенно называется отдыхом, о будних же днях вовсе не приходится говорить». Комментируя эту цитату, литературовед Н. А. Трифонов писал: «И недаром жизнь этого человека сравнивали со свечой, зажженной с двух концов».
Об отдыхе Луначарского в Сестрорецке в августе 1927 г. интересно рассказывал Чуковский, посетивший наркома вместе с Зощенко: «Тут же была и Розинель — стройная женщина с крашеными волосами — и прелестная девочка, ее дочка, с бабушкой… Третьего дня был я с Розинелью в лодке. Она в сногсшибательном купальном костюме, и вместе с нею ее 8-летняя дочь, которая зовет Луначарского папой. У Розинели русалочьи зеленые глаза, безупречные голые руки и ноги, у девочки профиль красавицы… Они были этим летом в Биаррице, потом в каком-то немецком курорте — и все им здесь казалось тускловато».
Отметим, что россказни и мифы о частом и долгом пребывании Луначарского с женой за границей в фешенебельных местах и отелях — явное преувеличение. Достаточно сказать, что первый раз за 8 лет после приезда в Россию в 1917 г. Луначарский выехал с женой в Берлин, Париж, на юг Франции и в Ригу меньше чем на два месяца только в конце 1925 г., хотя многие другие вожди партии делали это еще со времен Гражданской войны. Перед отъездом нарком дал интервью о предстоящей поездке: «Я буду за границей около 2-х месяцев и посещу Берлин и Париж. В Берлине я предполагаю посоветоваться с врачами о состоянии своего здоровья. Мой приезд в Берлин совпадает с постановкой моей пьесы „Освобожденный Дон Кихот“, которая ставится в Берлине впервые. В Париже я пробуду недели две, чтоб ознакомиться с последними достижениями западноевропейской культуры… Ведь я не был за границей 8 лет и многое, конечно, за это время изменилось. Остальное время, с месяц, я буду отдыхать»[288].
После возвращения в январе 1926 г. из-за границы Луначарские в этом году за рубежом больше не были, а отдыхали на Кавказе. В 1927–1928 гг. они выезжали за границу, в том числе по отдельности, когда Луначарский несколько раз участвовал в Женевской конференции по разоружению, а его жена снималась в фильмах в Германии. В 1929 г., накануне отставки наркома, его жене решением Политбюро вообще было запрещено ехать за границу. Так что оставалось налаживать семейный быт в квартире на Денежном переулке. И Луначарский ничуть не лукавил, когда писал жене из Женевы: «Как я был все время счастлив в прекрасно тобой устроенной нашей квартире. Как мне, в сущности, там уютно, когда есть хоть капля свободного времени. Я люблю горячо и глубоко квартиру № 1 в Денежном переулке 9 а. Хочу, чтобы и близкие мои, и будущие читатели моих мемуаров знали, какой красивый, многозначительный и светлый кусок жизни я прожил в этих стенах». Это признание дорогого стоит…
В гостиной комнате Мемориального кабинета А. В. Луначарского. Москва, Денежный переулок.
[РИА Новости]
В 1965 г. в квартире наркома в Денежном переулке в старом доходном доме (1910 г., архитектор А. Н. Зелигсон) разместился Мемориальный кабинет А. В. Луначарского (отдел Государственного литературного музея). Его архитектурный и историко-культурный облик сохранился: два этажа с шестью комнатами на первом этаже и комнатами антресолей, деревянной лестницей и нависающей с антресолей балконом, мемориальные предметы, мебель, картины, книги, личные вещи, фотографии и документы. Жаль, что мемориальный кабинет давно уже закрыт для ремонта и реэкспозиции и выпал из музейного пространства столицы.
Не стараясь оправдывать уход из семьи Луначарского, следует отметить, что он продолжал вплоть до последних месяцев жизни помогать Анне Александровне и сыну Анатолию, стараясь поддерживать особенно тесные контакты с мальчиком, которому предстояло пойти по стопам отца и в смысле литературного творчества, и в отношении верности Отечеству и революции. Усилиями наркома его бывшая жена с сыном еще несколько лет проживали в Кремле и были выселены оттуда комендантом Кремля А. Я. Ведениным по распоряжению Сталина лишь в 1927 г. Причем переехала Анна Александровна с сыном и матерью в квартиру в доме на Кремлевской набережной, 1/9.
Весьма показательно, что развод с первой женой Луначарский оформил только 9 марта 1925 г., через три года после ухода из семьи. В дополнение к заявлению в народный суд о разводе, поданном обоими супругами, Луначарский оставил с «согласия» Анны Александровны следующее обязательство: «Оставляю за собой право принимать моральное участие в воспитании моего сына Анатолия и рассматриваю это в то же время, как мою обязанность предоставить в полное распоряжение Анны Александровны Луначарской третью часть моего ежемесячного заработка и всех моих доходов и в то же время сумму не меньшую триста рублей.
Одновременно с настоящим моим обязательством я составляю завещание, в коем наследником моим по всему авторскому праву назначаю моего сына Анатолия с тем, что до совершеннолетия его все гонорары по авторскому праву должны поступать в распоряжение Анны Александровны Луначарской. Настоящим обязуюсь этого завещания ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не менять»[289].
В самом завещании, оставленном наркомом «на случай своей смерти», значилось: «Все принадлежащие мне авторские права и вообще все поступления, какие будут причитаться мне за мои авторские сочинения, я завещаю сыну моему Анатолию Анатольевичу Луначарскому, в единоличную собственность. Опенкуншею при недостижении моим сыном Анатолием Луначарским совершеннолетнего возраста, я назначаю и прошу быть жену мою и его мать Анну Александровну Луначарскую»[290].
Это был «царственный подарок» наркома своим близким, ведь его гонорары за все публикации и постановки в театрах пьес, особенно при жизни наркома, достигали внушительных размеров. Неизвестно точно, соблюдалось ли это обязательство Луначарского на практике и в каких масштабах, действовало ли оно в 1930–1960-х гг., но то, что оно резко ограничивало достаток новой семьи наркома и не могло не вызывать в ней трения, несомненно. Известно, что Анна Александровна обращалась с письмом-жалобой о конфликте с Н. А. Розенель из-за авторских прав на наследие Луначарского к Н. С. Хрущеву[291].
Жена Луначарского Анна Александровна работала с 1918 г. на разных должностях в Наркомпросе, в том числе в детских дошкольных учреждениях, закрепившись в итоге в управлении цирков: она станет главным редактором журнала «Цирк» (1925–1927) и первым директором Училища циркового искусства (1927–1929), затем, последовав призывам партии и энтузиазму «строителей социализма», пойдет учиться на курсы трактористов, осваивая модель «Фордзон». После прохождения практики она получит в июне 1931 г. удостоверение об окончании курсов, но вернется вскоре в госпартаппарат.
В 1920-х гг. Анна Александровна еще сильнее увлечется литературным творчеством, написав «фантазии» «Отсветы Ренессанса» (1924), романы «Жизнь», «Сама мера» и «Город пробуждается», последний из которых увидит свет в издательство «Никитинские субботники» в 1927 г. Вторым мужем Анны Александровны стал Этьен Лакост (Лякост), приехавший в СССР французский пролетарский поэт и писатель, член Бюро Ассоциации международных пролетарских писателей. Жена наркома доживет до 76 лет и будет похоронена в 1959 г. на Новодевичьем кладбище с надписью на надгробии: «Литератор».
Завещание А. В. Луначарского о передаче авторских прав в пользу его сына А. А. Луначарского. 9 марта 1925 г.
[РГАСПИ]
В связи с описанием семейных дел Луначарского следует опровергнуть миф, что он якобы публично выступал в те годы за «свободу любви», поддерживая известную формулу «стакана воды». Наоборот, нарком постоянно в своих выступлениях ратовал за «прочные семейные отношения», особенно в связи с ростом в стране «брошенных», беспризорных детей, которыми Наркомпрос занимался ежедневно. В одной из статей на эту тему — «Вопросы пола» — в «Красной газете» в 1922 г. Луначарский указывал, что государство уже взяло на обеспечение 180 тысяч «государственных детей», притом что беспризорных остается около 300 тысяч человек. Утверждая, что аборт — это преступление, что дети «должны рождаться», что нельзя «закрепощать мужчин и женщин» в семье домостроевского типа, что между супругами должны быть отношения «в духе полного равенства и товарищества», он писал: «Для нашего времени мы приходим к выводу, что прочная парная семья есть с общественной точки зрения наиболее рациональное разрешение вопроса». Нарком утверждал, что «легкомысленный развод… есть с точки зрения устройства нашего быта огромное преступление и должен был бы караться общественным призрением», а «теория стакана воды» «есть глубоко буржуазная, эксплуататорская теория». Луначарский призывал к защите такого «торжественного явления», как любовь, и призывал к «полноте семейной жизни, т. е. к счастью, глубоко товарищеской красивой системе отношения между полами»