Дополнение к завещанию А. В. Луначарского о его обязанности помогать своей бывшей жене А. А. Луначарской и сыну Анатолию. 9 марта 1925 г.
[РГАСПИ].
Смог ли сам автор выполнять эти заветы на деле — это вопрос спорный, однако несомненно то, что и после развода, произошедшего, вероятнее всего, не только по вине наркома, он сохранил хорошие отношения со своей первой семьей и участвовал в воспитании сына. В этом отношении показательно признание наркома из письма сыну 13 февраля 1932 г.: «Я никогда не молюсь богу, потому что я в него не верю. Но у меня есть мои боги: наш общий Аполлон, а потом мои боги: МАМА и ТОТО». Итак, богами до конца жизни наркома оставались искусство, его бывшая жена и сын.
Пьесы и стихи наркома
Свою творческую ипостась, проявлявшуюся в разных жанрах, нарком не смог затушить в себе даже в периоды самого напряженного положения первых лет революции. Удивляет, что в суматохе непрерывной наркомпросовской работы, командировок и напряженной публицистической деятельности нарком находил время для стихотворного творчества, которое играло роль активного отдыха, переключения интеллектуальной и творческой энергии автора. По свидетельству Луначарского, именно в часы усталости в его сознании рождались стихи, появлялась потребность в поэтическом творчестве на смену обычной работе и обычному мышлению. В одном из стихотворений он писал:
Я устал… Не оттого ли
Так столпилися стихи?
Напирают, жмут до боли
На светящие верхи.
Что за бог иль что за демон
Их рождает в темноте?
То годами жутко нем он,
То, страдая в полноте,
В час, когда устало тело —
Мысли, звуки тучей целой
Шлет сознанью моему… [293]
В архиве Луначарского сохранилось крупное собрание стихотворений, особенно с середины 1920 по начало 1921 г. В отличие от дореволюционных, они звучали агитационно и политически. В них «земля дрожит», и «грянул священный бой, последний бой», «И словно Феникс выйдет из пожаров / Свободный обновленный мир», «Два года власть рабочая стояла, / Стоит и устоит…», «Идем вперед, сыны Отчизны, / День нашей славы наступил», «Я влюблен в революцию! Да здравствует наша Красавица, / Наша Красная Дама», «Богиня, ты! Тебе молиться надо», «Ты грязна, грозна, и красна, и черна…»[294].
Луначарский старается и в своих стихах принимать «богиню-революцию» целиком, как она есть, со всеми ее «черными и грязными» сторонами. Особенно интересно написанное им в это время стихотворение «Разговор с чертом», которое напоминает некоторыми моментами прочтение образа дьявола в «Мастере и Маргарите» Булгакова. В начале стиха торжествует черт, которого «блажь разобрала», который наслал все напасти, и «грянул хаос дикий», и «беснуется чернь»:
Я свищу, смеюсь, катаюсь,
Кувыркаюсь, кувыркаюсь!..
Голод, холод, страх и злоба,
Труп на трупе, гроб у гроба:
Небо красное пожаром,
Воздух мреющий угаром,
Разрушенье и развал…
Сатана там правит бал!..
И автор отвечает «глупому чертушке», что это вовсе не «его игра»: «Между тем ты сам игрушка / И слепой слуга добра». «Крашен лучшей кровью нашей» постепенно в мире «зреет пурпурный цветок», и «развернется из бутона» «гармоничная Коммуна»:
«Ты все веришь?» — черт осекся,
Круглый глаз кошачий светит…
«Строим, дьявол, бурно строим,
Грязен двор постройки нашей,
Но усилья мы утроим,
Подожди же враг не страшный
Вавилонской нашей башни:
Скоро мы алмазным шпилем,
Тучи серые пронзая,
Завоюем наше солнце,
Солнце вечных роз и Мая».
Взявши хвост больной рукою,
А другой чеша затылок,
Уменьшился черт, растаял,
Сгинул в прахе, средь опилок[295].
Стихотворение А. В. Луначарского «Мне Лермонтова, Пушкина не жаль…». Машинописная копия. 1920-е гг.
[РГАСПИ]
Апокалиптические и провидческие нотки звучат и в других стихах наркома этого периода, в которых он сам себя называет: «Я бог крутящийся, дервиш неугомонный», признает, что в его груди «бьется вещий дух», что его мечта летит «в иное бытие куда-то», что он «вдевает ногу в стремя Коня истории» и стал уже пророком:
Мне скоро 45. Но если полным сил,
Как мужа я себя считаю, как поэт
Почти что мальчик я. Мой гений светлокрылый
Огромный видит путь и слышит муз привет…
Как в куколке крылатой мотылек,
Так бьется у меня в груди певучей
И вещий дух. Вскормили тучи
Годов грозы его: и я теперь пророк!
А вот стихотворение, точно помеченное автором «Кремль, 22.01.1921 г.» и потому вдвойне любопытное, ведь автор пишет в нем о своем одиночестве, что «все ушли», а улыбка «сбегает» с его губ, что «я не обманывал друзей», но все из них «носят маски»:
О, как я один. Один с собою…
Ты слышишь — там далеко
Гудит огромный город. Много там
Людей, твое произносящих имя.
Я нужен им,
Я — вождь…
Там есть такие, что меня сердечней
И сильно любят. Есть такие там,
Что умерли б за жизнь мою…[296]
Вот так — ни много ни мало — вождь, за которого умирают… В стихотворении «Моя старость» Луначарский вообще представляет себя стариком-дедушкой на юге, в «белом доме, где мирта и алоэ», где цветут «розы, альпийский луг и сад лавровый», где он «жадный жить» «радостно творит» и где его уже взрослый сын Тото, фантазер, «кипящий жизнью чуткой», появляется уже с 10-летней дочуркой Анютой, похожей на бабушку:
«Четверостишия» А. В. Луначарского в подражание персидской лирике. Машинописная копия. 1920-е гг.
[РГАСПИ]
Таким «романтиком и фантазером» Луначарского мы еще не видели. Напомним, что все это написано на переломе Гражданской войны и НЭПа, когда все кругом трещит по швам, а нарком просвещения находит себе отдушину в грезах о будущем и в полетах в страну богов. В 1921 г. в Москве небольшим тиражом была издана книга автографов писателей, в которой были напечатаны пророческие и наполненные надеждой строки Луначарского:
Счастливая земля!
На крови поколений
Жизнь расцветет, невинна и мудра,
И будешь ты чиста, моя планета-гений,
Зеленая звезда с луной из серебра.
Нарком, несомненно, был творческой натурой, и его деятельность на ниве просвещения, и его поступки в смутное время невозможно понять без глубокого анализа его творческих поисков, в том числе в поэзии и драматургии. И этот анализ еще впереди, потому что он требует значительных усилий, прежде всего по поиску и сбору всего, что написано Луначарским в этих жанрах.
Первая страница пьесы А. В. Луначарского «Освобожденный Дон Кихот» с посвящением жене наркома А. А. Луначарской. 1922. Машинописная копия.
[РГАСПИ]
Достаточно сказать, что стихотворения наркома, за исключением небольшой статьи Н. А. Трифонова «О Луначарском-поэте»[298], никто и никогда в целом не представлял, они не были ни разу изданы в каком-либо авторском сборнике. В декабре 1925 г. Луначарский признался в печати, что он задумал составить книгу «Стихи Декламатора», но она так и не увидела свет. Из этой книги лишь три стиха — «К революции», «Декламатор» и «Картина» — вошли в сборник стихов московского цеха поэтов «Стык», и нарком признавался, что отданные им стихи, «разумеется, это не образцы, а просто кусочки работы»[299]. Понятно, что так происходило потому, что нарком не был уверен в высоком уровне своих поэтических творений и не считал нужным во что бы то ни стало их публиковать, хотя, конечно, имел для этого все возможности.
Иначе складывалась судьба пьес Луначарского, которые он старался не только публиковать, но и ставить в театрах. Правда, и с ними все было не так гладко: из его более чем 45 пьес (половину из них он написал, находясь на посту наркома) около десяти до сих пор не обнаружены, а часть осталась незавершенной, как, например, пьеса о трагедии Лермонтова. В самых крупных изданиях пьес наркома «Драматические произведения» (2 тома, 1923) было включено 14 пьес автора, а в сборнике «Пьесы» (1963) — только 6 его основных пьес[300]. Что уж говорить о 10 киносценариях автора, которые совсем неизвестны читателям и исследователям.
Свои самые значительные и яркие пьесы Луначарский, как это ни странно, написал именно в самые тяжелые, первые годы революции. Это видно из авторского предисловия к двухтомнику «Драматические произведения». Луначарский 20 января 1923 г. кратко описал хронологию создания и постановок его пьес, которая показывает, как «плотно» приходилось автору работать именно в 1918–1922 гг.: «Первая моя пьеса, увидевшая свет, была „Королевский брадобрей“, написанная в тюрьме в январе 1906 г. Затем последовала серия маленьких комедий… Написаны они были во время заграничной эмиграции в 1912 г. Во время революции они были переизданы Петербургским Госиздатом уже без рассказов под названием „Комедии“. „Фауст и Город“ был задуман в 1906 году, закончен был в 1910 г., и потом основательно переработан в 1916 г., издан он был в 1918 г. в Петербурге Госиздатом, затем вторично центральным Госиздатом. Пьеса „Маги“ написана была в Москве зимой 1918 г. Писал ее по ночам в течение 8–9 суток. В том же порядке, несколько позднее написана была и „Василиса Премудрая“… „Иван в раю“ был написан во время моей поездки на фронт летом 1919 г. Во время такой же поездки на фронт был написан и „Оливер Кромвель“ в начале 20 года. Первая часть „Фомы Кампанелла“ — „Народ“, была написана мною непосредственно после „Оливера Кромвеля“, а вторая часть — „Герцог“, в конце 20-го года. Тогда же я написал первый акт третьей части — „Солнце“, но вся трилогия остается еще незаконченной, и я не могу даже приблизительно сказать, когда смогу вернуться к этой работе… „Канцлер и слесарь“ был написан зимой 1921 г. „Освобожденный Дон-Кихот“ начат был мною давно, первый набросок относится к 1916 году. Первые шесть картин были готовы уже зимой 1919 г. Кончена пьеса была в начале 22 года. „Медвежья свадьба“ написана была во время моего отдыха в Кисловодске летом 1922 г.