В конце 1928 — начале 1929 г. ЦК провел глубокую ревизию деятельности и руководящего состава Наркомпроса (вспомним желание Л. М. Кагановича «перетрясти» его кадры). «Доклад комиссии ЦК ВКП(б) об итогах обследования состава руководящих работников центрального аппарата Народного комиссариата просвещения РСФСР», появившийся во второй половине мая — июне 1929 г., выявил «идеологическую устойчивость» и отсутствие «чуждой идеологии» у работников наркомата, а также выяснил структуру и кадровый состав на 15 марта 1929 г. В обследование из 547 штатных сотрудников центрального аппарата Наркомпроса попало 285 человек, остальные, как технические и хозяйственные работники, не рассматривались: нарком и два его заместителя, заведующие и помощники заведующих управлениями, инспекторы, консультанты, научные специалисты. Они были распределены по следующим подразделениям таким образом: нарком и замы — 3, Главпрофобр — 58, Организационно-плановое управление — 42, Главлит — 40, Главсоцвос — 35, Главполитпросвещение — 33, Главискусство — 30, Главнаука — 22, Управление делами — 11, Главный ученый совет — 8, Учраспредотдел — 3 человека.
Из всех этих работников 199 человек были коммунистами (60 % общего состава, 0,3 % работников были комсомольцами). По социальному составу в процентном отношении получился такой итог: из рабочих — 11,8, из крестьян — 28, из служащих — 42,8, из духовного звания — 4, из торговцев — 6,7, из кустарей — 6,7 %. Высшее образование имели 58,3 %, среднее и незаконченное высшее — 32,2 %, низшее — 9,5 %[425].
Среди недостатков комиссией было выделено: много совместительств (72 работника) в вузах, научных учреждениях, различных организациях, что отвлекает сотрудников от основной работы; большая текучесть кадров: за период с 1927 по 11 мая 1929 г. из аппарата Наркомпроса выбыл 231 человек, а прибыло — 178 человек. В целом комиссией были признаны удовлетворительными общие итоги проверки, подтверждавшие, что Луначарский и руководство наркомата ведут правильную политику: «классовая линия в работе НКП в основном обеспечивается», наркомат «может обеспечить проведение партийной линии в области народного образования».
Комиссия, по сути, признала, что работе наркомата мешают не зависящие от него причины и основные затруднения вызваны «совершенно недостаточным бюджетом просвещения, исключительными размерами и разветвленностью сети его учреждений и большой слабостью его местных руководящих кадров». Эти обстоятельства и мешали НКП «полностью стать комитетом культурной революции, удовлетворяющим все потребности партии, которая резко критиковала и будет критиковать НКП в целом и его отдельные мероприятия». И наконец, «НКП поставлен в худшие, по сравнению с другими наркоматами, условия оплаты беспартийных специалистов, предоставления квартир привлекаемым работникам»[426].
Это именно то, что постоянно заявлял Луначарский и другие руководители Наркомпроса. Масштабная проверка ЦК партии не нашла оснований для каких-либо серьезных перемен в Наркомпросе и тем более не выявила ничего, что могло навредить самому наркому. Сделаем предположение, что такой «мягкий исход» деятельности комиссии буквально за месяц-полтора до отставки Луначарского «смягчил» его уход с поста: если бы положение в наркомате было намного хуже, то и последствий следовало ожидать более тяжелых.
Комиссия в итоге потребовала лишь «орабочивания аппарата» Наркомпроса, борьбы с недостатками, улучшения работы с кадрами и привлечения новых специалистов и до 1 января 1930 г. обязала наркомат доложить в ЦК о проведенных мероприятиях. Интересно, что из всего состава руководящих работников комиссия потребовала снять с работы только 6 человек [427].
Луначарский в этот период действовал с постоянной оглядкой на возможные обвинения в поддержке «правой оппозиции», борьба с которой приняла самые острые формы. Анатолий Васильевич не случайно делал акцент на том, что «мы постоянно чувствуем такое стремление отдельных работников Агитпропа ЦК навязать нам какой-то правый уклон и недостаточную общественную чувствительность», и этим бросается вызов «через НКП» «непосредственно в руководящий орган нашей партии». Об этом же нарком писал 25 февраля 1929 г. в ЦК партии Зимину: «Надеюсь, что всякие россказни о правом курсе НКП и Главискусства в художественной области вы не разделяете»[428].
Очередное внушение Луначарский получил от Е. М. Ярославского 10 мая 1929 г., когда тот письменно просил его не сотрудничать более с газетой правых «Берлинер тагеблатт» и опровергнуть заметку в газете «Лейпцигер фольксцейтунг», связавшую Луначарского с Троцким. Наркому пришлось оправдываться, что он написал 3–4 статьи для немецких газет по просьбе полпредства СССР для разъяснения позиций Советской России, что это никак нельзя приравнять к «совершенно недопустимому использованию буржуазной печати со стороны Троцкого». Также он заверил, что примет «к сведению и исполнению всякие указания», которые будут ему даны[429].
Дела театральные
Будучи человеком широких взглядов, Луначарский чутко улавливал течения в мировой культурной жизни и стремился представить их в СССР. Это стоило ему нервов и немалых неприятностей. Так, 5 апреля 1926 г. Центральная контрольная комиссия в присутствии Г. Ягоды объявила Луначарскому и Яковлевой выговор за «необоснованное» приглашение управлением Госцирков джазовой «негритянской оперетты», что привело к «нецелесообразной трате валюты» и сомнительному идеологическому результату. Все оправдания наркома, что такое культурное событие имеет право на жизнь, а в случившемся он не виноват, не смягчили партийных «контролеров». ЦКК поручила Наркомпросу наказать виновных исполнителей, выработать «плановые начала в деле обмена работниками искусства с иностранными государствами» и создать для этой работы особые комиссии. ЦКК решила вникнуть в дела культуры поглубже и потребовала Наркомпрос прояснить, «кем разрабатывается и утверждается программа для закупки заграничных фильмов?.. Кто разрабатывает и утверждает программу советских фильмов?»[430]
Ладно бы дело касалось только мюзиклов. Надзор за действиями Луначарского центральных партийных органов постепенно только усиливался. Особенно усердствовал Е. М. Ярославский, который не только возглавлял Антирелигиозную комиссию при ЦК ВКП(б), но являлся председателем «Союза воинствующих безбожников», членом президиума и секретарем партколлегии той самой ЦКК, перед которой трепетали все чиновники.
Луначарский в Антирелигиозной комиссии не состоял, но его часто приглашали на ее заседания. Контактировал он и с Союзом воинствующих безбожников, и с его изданиями, такими как «Безбожник». Ярославский и его сотрудники пристально приглядывали за выступлениями Луначарского еще со времен его диспутов с митрополитом Александром Введенским. Мало того что поглядывали. Ярославский мог прямо указать наркому, какие темы желательны, а какие нет. Так, в телефонном разговоре в начале ноября 1927 г. он настоятельно рекомендовал не касаться религиозных взглядов Анри Барбюса. Луначарский согласился вовсе «не упоминать о Барбюсе» и даже «совершенно изменить тему» на диспуте в Ленинграде, но продолжил: «Для Москвы это сделать очень трудно. Я думаю, что можно будет в виду Вашего предупреждения поставить вопрос так, чтобы сразу установить пропуск, отделяющий заблуждения Барбюса от каких-либо поповских тенденций. Ведь Вы же знаете, что как ни ложны и общи выводы Барбюса, они все же сделаны в антиклерикальном духе. Я думаю, что тех невыгодных последствий, о которых Вы говорили, не будет»[431].
Упоминание о Москве не случайно. Луначарский намеревался осуществить постановку новой редакции пьесы «глубоко симпатичного» ему Барбюса «Иисус против Бога» в театре Мейерхольда. Однако и здесь он потерпел фиаско. В письме к автору нарком вынужден был униженно ссылаться на «непреложные положения»: «Мы с Мейерхольдом весьма внимательно сами прочли пьесу „Иисус против Бога“, а затем посоветовались в этом вопросе с некоторыми руководящими товарищами. Общее мнение таково, что при существующей у нас линии борьбы с религией эта пьеса, как бы ее ни переделывать, непременно вызовет разного рода нарекания. Вы, может быть, это считаете узостью, но у нас держатся, как за одно из непреложных положений нашей антирелигиозности, за легендарность Христа… вот почему по зрелом размышлении мы с Мейерхольдом решили просить Вас отказаться от мысли о переделке этой пьесы и постановки ее в русском театре. С другой стороны, она настолько хороша по своей сценической конструкции и так прельщает Мейерхольда в этом отношении, что мы решили просить Вас написать другую пьесу в таком же жанре»[432].
«Легендарность Христа…» Это ничего не напоминает? Будто Луначарский угадал главную фабулу будущего романа Булгакова «Мастер и Маргарита» с известным спором на Патриарших и сценами в Ершалаиме. Или сам Булгаков, «варившийся» в театральной среде, знал и пьесу Барбюса, и страсти, разгоревшиеся вокруг ее постановки в Москве?
В апреле 1927 г. ЦКК обратилась к Луначарскому и заместителю наркома иностранных дел Литвинову с запросом, что они знают о деятельности некоего «Русско-Азиатского акционерного общества», членами которого они являются. В ответе члену президиума ЦКК Розейнману 19 апреля 1927 г. Луначарский заявил, что подписать документы общества, наряду с другими чиновниками, его попросил Л. Б. Красин, сказав, что это чисто формальный акт и что он больше о деятельности этого общества ничего не слышал и никаких финансовых операций с ним не вел