К слову, Билль-Белоцерковский в 1929 г. едва не стал директором Большого театра. Как писал С. Волков, «когда Луначарскому принесли приказ о назначении Билля, нарком просвещения, как рассказывали, побледнел и немедленно отправился в Совнарком, где добился его аннулирования. Таким образом, Билль побыл директором всего несколько часов, и ему не удалось реализовать заветную мечту о разгоне Большого театра».
Страсти по Булгакову
Изменения в политике по отношению к «попутчикам» явственно прослеживаются в жарких баталиях, которые разгорелись в 1929 г. по поводу Михаила Булгакова. В цитированном выше письме от 28 февраля 1929 г. Сталин предложил «крамольную», с точки зрения коммунистических ортодоксов, позицию:
«1) Я считаю неправильной самую постановку вопроса о „правых“ и „левых“ в художественной литературе (а значит и в театре). Понятие „правое“ или „левое“ в настоящее время в нашей стране есть понятие партийное, собственно — внутрипартийное. „Правые“ или „левые“ — это люди, отклоняющиеся в ту или иную сторону от чисто партийной линии…
2) …Или, например, „Бег“ Булгакова, который тоже нельзя считать проявлением ни „левой“, ни „правой“ опасности. „Бег“ есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, — стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. „Бег“, в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление.
Впрочем, я бы не имел ничего против постановки „Бега“, если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти, по-своему „честные“ Серафимы и всякие приват-доценты, оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа (несмотря на свою „честность“), что большевики, изгоняя вон этих „честных“ сторонников эксплуатации, осуществляли волю рабочих и крестьян и поступали поэтому совершенно правильно.
3) Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает, на безрыбье даже „Дни Турбиных“ — рыба… Что касается собственно пьесы „Дни Турбиных“, то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: „если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь“, „Дни Турбиных“ есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере „не повинен“ в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?»[452]
Об этом письме Сталина сразу стало известно в партийных и театральных кругах Москвы. И понятно желание Луначарского получить у автора разрешение на его публикацию, которое он выразил в своем обращении к Сталину, написанном, по всей вероятности, в середине февраля 1929 г. Хотя это письмо ранее публиковалось, его стоит воспроизвести полностью:
«Тов. Сталину. Уважаемый Иосиф Виссарионович.
Ваше письмо группе Билль-Белоцерковского нашло довольно широкое распространение в партийных кругах, т. к. оно, по существу, является единственным изложением Ваших мыслей по вопросу о нашей политике в искусстве. Не нашли бы Вы возможным разрешить напечатать его в журнале „Искусство“, исключив из него некоторые моменты (например, о т. Свидерском и т. д.). Это способствовало бы, в значительной степени, устранению путаницы и разноголосицы в отношении разных вопросов, связанных с искусством.
С ком. приветом А. Луначарский»[453].
Однако Сталин в 1929 г. отказался от публикации своего письма, сказав, что это всего лишь «личная переписка». По-видимому, тогда он еще не был готов выносить свои мнения в вопросах культуры и искусства на публику. Лишь в 1949 г. он сочтет нужным включить указанное письмо в свое собрание сочинений с некоторыми правками.
М. А. Булгаков. 1920-е гг.
[Из открытых источников]
Так совпало, что те же самые вопросы о Булгакове и советской литературе Сталин затронул в своем выступлении на встрече с украинскими писателями практически в те же самые дни, 12 февраля 1929 г. Для лучшего понимания его позиции приведем выдержки из неправленой стенограммы встречи, которая была впервые опубликована только в 1999 г.: «Взять, например, таких попутчиков, — я не знаю, можно ли строго назвать попутчиками этих писателей, — таких писателей, как Всеволод Иванов, Лавренев. Вы, может быть, читали „Бронепоезд“ Всеволода Иванова, может быть, многие из вас видели его, может быть, вы читали или видели „Разлом“ Лавренева. Лавренев не коммунист, но я вас уверяю, что эти оба писателя своими произведениями „Бронепоезд“ и „Разлом“ принесли гораздо больше пользы, чем 10–20 или 100 коммунистов-писателей, которые пичкают, пичкают, ни черта не выходит: не умеют писать, нехудожественно. Или взять, например, этого самого всем известного Булгакова. Если взять его „Дни Турбиных“, чужой он человек, безусловно. Едва ли он советского образа мысли. Однако, своими „Турбиными“ он принес все-таки большую пользу, безусловно.
КАГАНОВИЧ: Украинцы не согласны (шум, разговоры).
СТАЛИН: А я вам скажу, я с точки зрения зрителя сужу. Возьмите „Дни Турбиных“, — общий осадок впечатления у зрителя остается какой? Несмотря на отрицательные стороны, — в чем они состоят тоже скажу, — общий осадок впечатления остается такой, когда зритель уходит из театра, — это впечатление несокрушимой силы большевиков… Я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения… Требовать, чтобы беллетристическая литература и автор проводили партийную точку зрения, — тогда всех беспартийных надо изгонять. …Даже и пьеса „Дни Турбиных“ сыграла большую роль. Рабочие ходят смотреть эту пьесу и видят: ага, а большевиков никакая сила не может взять! Вот вам общий осадок впечатлений от этой пьесы, которую никак нельзя назвать советской… Даже в такой пьесе, даже у такого человека можно взять кое-что для нас полезное. Почему я все это говорю? Потому, что и к литературе нужно прилагать более широкие масштабы при оценке»[454].
Как видим, Сталин подчеркивал приоритет таланта перед «правильной» идеологической позицией, что отстаивал и Луначарский. А еще одну неожиданность культурных баталий того времени демонстрирует малоизвестное письмо Луначарского Сталину от 12 февраля 1929 г., достойное, чтобы его привести полностью:
Дорогой Иосиф Виссарионович.
Вы прекрасно помните, что вопрос о постановке пьесы «Дни Турбиных» был разрешен в положительном смысле Политбюро три года тому назад. В постановлении Политбюро было сказано, что пьеса «Дни Турбиных» разрешается только для постановки в Москве и только на один год. По окончании года НКПрос, механически выполняя это постановление, воспретил дальнейшую постановку «Дней Турбиных».
Через несколько дней после этого я получил распоряжение Политбюро о разрешении «Дней Турбиных» еще на один год, что и было исполнено. В начале текущего сезона по предложению Реперткома коллегия НКПроса вновь постановила прекратить дальнейшие спектакли «Дней Турбиных», но Вы, Иосиф Виссарионович, лично позвонили мне, предложив мне снять это запрещение и даже сделали мне (правда, в мягкой форме) упрек, сказав, что НКПрос должен был бы предварительно справиться у Политбюро.
Если разного рода безответственные журналисты и демагогствующие молодые люди пытаются вешать собак на НКП за попустительство в отношении «Дней Турбиных», то НКПрос отвечает на это молчанием и охотно несет во всей полноте ответственность за исполняемое им распоряжение Политбюро, но когда Агитпроп, пользуясь этими же обстоятельствами, на страницах центрального органа партии, стало быть перед лицом всей партии, можно сказать всей страны, начинает посылать горькие укоризны НКПросу за то же попустительство, то получается нечто совершенно недопустимое. Агитпроп не может не знать о решении Политбюро. Таким образом, обрушиваясь на НКП, он косвенно, но сознательно дезавуирует распоряжение Политбюро.
Согласитесь, Иосиф Виссарионович, что совершенно невозможно терпеть такой порядок, при котором Политбюро предписывает известный акт, который потом осуждается нижестоящими органами, причем порицание за его выполнение выносится публично. В № 33 «Правды» от субботы 9-го февраля в статье «К приезду украинских писателей», подписанной заведующим подотделом печати Агитпропа тов. Керженцевым, имеется следующий абзац:
«Кое-кто еще не освободился от великодержавного шовинизма и свысока смотрит на культуру Украины, Белоруссии, Грузии и пр. И мы не делаем всего, чтобы покончить со сделанными ошибками. Наш крупнейший театр (МХАТ I) продолжает ставить пьесу, извращающую украинское революционное движение и оскорбляющую украинцев. И руководитель театра, и НКПрос РСФСР не чувствуют, какой вред наносят этим взаимоотношениям с Украиной».
Дальнейшие комментарии к этому возмутительному выпаду по адресу НКПроса излишни. Прибавлю только, что мы постоянно чувствуем такое стремление отдельных работников Агитпропа ЦК навязать нам какой-то правый уклон и недостаточную общественную чувствительность, — стремление, которое мешает нашей работе и которое так же мало оправдывается в других случаях, как и в этом, когда упрек в непонимании вреда, наносимого нашей национальной политикой, Керженцев бросает НКПросу, прекрасно зная, что через НКП он попадет непосредственно в руководящий орган нашей партии.
Если Политбюро ЦК изменило свое отношение к «Дням Тур