С большой любовью я вспоминаю свою первую школу и своих первых учителей. Мама с папой уже жили в Новых Черемушках, где они получили двухкомнатную квартиру от театра, но регулярно меня навещали. Я привыкла жить без родителей и совершенно без них не скучала. Свою бабушку Марию Васильевну Каратаеву я считаю второй мамой. Она была очень близким мне человеком. Учителя в школе общались только с Марией Васильевной, она ходила на все родительские собрания. Педагоги знали, что у Леночки Папановой родители – артисты, и что живут они отдельно. Больше о них никто ничего не знал. И только в 1963 году, когда на экраны страны вышел фильм «Живые и мертвые», все узнали, что генерала Серпилина играет мой отец. На меня в школе стали обращать внимание. С последующими фильмами популярность актера Папанова стала возрастать, а я все больше комплексовала. Мне казалось, что со мной дружат из-за отца. Что благодаря ему я получаю хорошие отметки. Что когда со мной разговаривают, то в первую очередь видят во мне дочку известного артиста, и эти первые плоды славы мне не очень нравились. Но сама для себя я уже решила, что буду актрисой… И я стала действовать. Уговорила Наташу Фланчик пойти со мной записаться в Народный театр Дома культуры «Каучук». Но туда нас не приняли, а посоветовали пойти в кружок художественного слова. Там я познакомилась с Альбертом Дмитриевичем Иловайским. Он был актером Центрального детского театра и руководил этим кружком. До сих пор остались в памяти те стихи, которые я учила в кружке. Нам с Наташей нравилось ходить на репетиции, выступать на различных праздниках, в концертах художественной самодеятельности. Все это очень увлекало, и решение стать актрисой окончательно созрело. Между прочим, в ДК «Каучук» до войны в Народном театре занимался мой отец. Такое вот стечение обстоятельств.
В шестом классе к нам пришел второгодник Володя Крутов. Естественно, учился он отвратительно, больше пропадал на улице и был отпетым хулиганом. Но все это не могло повлиять на мои чувства к нему. Я влюбилась. Я ходила в школу только из-за Володи, и когда его не было, день для меня был потерян. Чтобы понравиться Володе, я начала подкрашиваться. Это заметила учительница биологии и вызвала бабушку в школу. Она рассказала ей о своих подозрениях по поводу моих чувств к второгоднику Крутову. И, конечно, о том, что я начала краситься. Сейчас это совершенно не понятно современному подростку, но тогда нравы в школе были очень строгие. Слава Богу, моя бабушка была умным и тактичным человеком. Она побеседовала со мной по душам и попросила больше не краситься. Я выполнила ее просьбу, но это не изменило моих чувств к Крутову, а тот обращал на меня внимание не больше, чем на остальных девчонок. С горя я решила попробовать курить. Естественно, подруга Наташа была в курсе всех событий. Я воровала у дедушки сигареты, мы с Наташей ходили гулять по близким улицам. Я доставала сигареты, спички и закуривала. Мы шли, разговаривая про мою любовь, я чувствовала себя очень несчастной. Но с сигаретой – уже взрослой. И мне это очень нравилось.
А когда я училась в седьмом классе, бабушке и дедушке дали отдельную однокомнатную квартиру. К тому времени и родители получили от театра трехкомнатную квартиру на улице Алексея Толстого. На семейном совете было решено, что я буду жить с ними. Мне было 14 лет, и я расставалась со своим детством, которое было очень счастливым. Я любила нашу коммуналку, любила соседей, которые мне стали как родные, любила свою школу и своих друзей. И мне было невыразимо грустно покидать эту квартиру на Саввинской набережной в доме № 5.
Театр сатиры
Поздний вечер. Я, школьница, сижу, делаю уроки. Открывается дверь: приходят после спектакля уставшие мои родители. Проходя по коридору, отец на минуту заглядывает в мою комнату, интересуется, как дела в школе. На заверение, что все нормально, довольно говорит: «Молодец, молодец, старайся!» А выходя из комнаты, восклицает, подражая дедушке Диме: «Неужель не послушает!» Через некоторое время родители на кухне пьют чай и разговаривают о театре, о прошедшем спектакле, о последних театральных новостях. А я, продолжая делать уроки, одним ухом ловлю, о чем идет разговор. А как же! Мне безумно интересно, ведь я втайне от родных мечтаю стать актрисой! Разговоры долгие – спать ложатся за полночь. Все в доме затихает. А для меня все еще звучат эти волнующие имена: Миронов, Васильева, Аросева, Менглет, Ткачук… Фамилии знаменитых и любимых актеров дорогого мне Театра Сатиры, где с августа 1948 года начал служить мой папа.
В то время как отец туда пришел, театр был уже широко популярен, так же, как и его ведущие артисты. Многие из них блистали на эстраде. Это были Поль, Хенкин, Лепко, Курихин, Слонова, Зверева, Милютин и другие. Все эти звезды отнеслись к Папанову равнодушно, как к очередному молодому актеру, пополнившему труппу. Но, сознавая, что он артист характерный и вполне способен претендовать на их возрастные роли, не очень-то давали ему ходу. Стареющие знаменитости держались на своих позициях крепко. Поэтому первое время уделом отца были массовки и эпизодические роли. Однако папа считал мэтров своими учителями. Мама, которая спустя год вернулась из Клайпеды и также поступила в Театр сатиры, рассказывала, что когда отец не был занят в спектакле, он частенько стоял за кулисами и наблюдал за работой «стариков». Больше всех он любил Владимира Яковлевича Хенкина. Это был блестящий, необыкновенно талантливый артист. Он сумел стать королем эстрады, обладая крупным речевым дефектом – он не выговаривал буквы «Р» и «Л». Его подражатели старались не выговаривать эти буквы, но у них все оказывалось не смешно, а скорее грустно, потому что они использовали чужой прием, скрывая за этим собственную заурядность. Владимир Яковлевич сразу приметил молодого, долговязого и необыкновенно способного артиста. Папе посчастливилось играть с Хенкиным в одном спектакле. Это был старинный водевиль Ленского «Лев Гурыч Синичкин». Сначала папе досталась крохотная роль Нептуна. Но он и к ней подошел серьезно, нашел красочку, изобразив своего персонажа подвыпившим. Позже он сыграет в этом спектакле еще две более значительные роли (помощника режиссера и директора театра Пустославцева).
Вспоминая «Льва Гурыча Синичкина», в одном из интервью отец рассказывал, что не только на сцене, но и за кулисами царила радостная, творческая атмосфера. А после спектакля в артистической гримерной Хенкина собирались все актеры. Сыпались анекдоты. Устраивались розыгрыши. Кто только не сидел на продавленном диване, обтянутом вытертым зеленым плюшем! Здесь был настоящий актерский клуб. Розыгрыши бывали и во время спектаклей. Папа рассказывал: «Однажды – это было в сорок девятом году – в спектакле «Мешок соблазнов» по Марку Твену я играл Джека Холидея. Мне, чтобы выйти из затруднительного положения и не остановить действие, кроме хладнокровия потребовалась еще просто физическая сила. По ходу событий Джеку нужно было утащить мешок (с соблазнами), валявшийся на улице-сцене. Как всегда, я спокойно подошел, как всегда, хотел легко и артистично (это требовалось по замыслу) взвалить на плечи злосчастный мешок… Раз! – ни с места. Ого! Камней, что ли, наложили?! Что делать… Поднатужился я, еле оторвал прибитый к сцене мешок. А за кулисами хохочет группа артистов. Среди которых замечательный Владимир Алексеевич Лепко». С Лепко у папы были дружеские отношения. Во-первых, тот был помоложе остальных «зубров» – Хенкина, Поля, Курихина. Поэтому оказался для отца не только учителем мастерства, но и товарищем.
Первый успех пришел не сразу, а через 10 лет. Молодой артист сыграл директора фабрики игрушек в пьесе Зиновия Гердта и Михаила Львовского «Поцелуй феи». После спектакля состоялось обсуждение. На сцене актеры – в зале зрители. Так получилось, что Папанов долго разгримировывался и опоздал к началу обсуждения, а когда вышел на сцену, кто-то сказал: «Вот Анатолий Папанов, который играл…» – и вдруг все зааплодировали громко и долго, это было в первый раз в его жизни, а ему уже было почти 40 лет.
Когда в театр пришел новый режиссер Валентин Плучек, он взял для постановки пьесу Маяковского «Клоп». Папа там играл маленькую роль Шафера на свадьбе, а Лепко – Присыпкина. Потом были «Памятник себе» Сергея Михалкова, «Потерянное письмо» Иона Караджале и еще несколько совместных работ. Папа не переставал восхищаться мастерством этого великолепного актера. Он ценил чужой талант. А сам в каждой из своих, поначалу совсем небольших, ролей пытался сначала придумать и воплотить внешний облик своего героя, от которого потом шел к внутреннему образу. Впоследствии он говорил так: «Если я увижу внешность персонажа, я его пойму». С самого начала в труппе Театра сатиры Папанов зарекомендовал себя как характерный, даже гротесковый актер.
Когда в театре появился молодой Евгений Весник, они с папой очень сдружились. Были ровесниками, оба прошли фронт, оба беззаветно любили театр… Весник был очень компанейским молодым человеком. Но в их дружбе была еще одна союзница – водочка. Они обожали под нее повеселиться, что очень огорчало мою маму. Она вспоминала такой случай: однажды папа не пришел ночевать, исчез вместе с Весником. Мама в панике обзванивала знакомых – никаких следов. Оказывается, друзья укатили… в Ленинград. Сели на вокзале в вагон-ресторан. Доехали до Ленинграда. Погуляли по городу. Вечером опять сели в вагон-ресторан. Вернулись в Москву. По домам разъехались довольные и, разумеется, веселые. Или вот еще случай об одной «веселой» встрече, рассказанный Весником: «Посидели мы с дедом (я ровесник Папанова, тоже фронтовик, но почему-то называл его дедом, а он меня сопляком) в ресторанчике, выпили, едем на такси:
– Ты кто? – спрашивает Папанов.
– Я – Женя Весник.
– Не ври! Он – мой друг.
Через какое-то время опять.
– Ты кто? – спрашивает Папанов.
– Я – Женя Весник.
– Не ври! Он – мой друг.
И так всю дорогу. На следующее утро рассказываю ему о вчерашнем. Папанов бурно реагирует: