Еще был случай. Однажды, после показа первого акта главному режиссеру театра Плучеку, молодая актриса Света Рябова расплакалась из-за того, что тот сильно отругал ее и сделал много замечаний. Она выбежала из репетиционного зала в слезах. Отец догнал ее и долго уговаривал: «Светочка, ну не плачь, не плачь! Это я виноват, я мало с тобой работал. Ты будешь хорошо играть. Прошу тебя, не плачь!»
Мне запомнился и такой эпизод, связанный с этим спектаклем. На генеральной репетиции, которая перед премьерой устраивается «для пап и мам», я сидела в партере. А впереди меня, несколькими рядами ближе к сцене, сидел отец. То есть я могла видеть только его спину. На протяжении всего спектакля я не знала, куда мне смотреть: на сцену или на спину отца. Последняя была чрезвычайно выразительна! Все существо Папанова было в спектакле, вместе с актерами, и когда у них что-то не получалось, спина как-то сутулилась, сжималась, а когда что-то было хорошо, то спина распрямлялась, голова поднималась. Это было очень красноречиво, и понятно, что на момент спектакля для Папанова ничего не существует кроме того, что происходит на сцене. А происходило рождение спектакля. В конце звучала молитва в исполнении Шаляпина. По тем временам это была довольно смелая находка, и отец боялся, что оканчивать спектакль молитвой не разрешат. Ведь шел 1986 год, и перед тем, как спектакль показывали зрителю, он проходил несколько этапов проверок: начиная с художественного совета и кончая «приемкой» чиновников из Управления культуры. Но, слава Богу, все обошлось. А потом эта шаляпинская молитва звучала реквиемом по самому Папанову.
Как-то великий русский критик Владимир Васильевич Стасов сказал: «Всякое художественное произведение есть всегда верное зеркало своего творца, и замаскировать в нем свою натуру ни один не может». Верное зеркало творца. Спектакль получился не суетный, интеллигентный, очень бережный в обращении с пьесой, актерами, художником. Сам папа как бы «растворился» в актерах, его режиссура дирижирует, но не солирует. Деликатно и скромно уступая и даря возможность взлета своим коллегам. Папа не изменил себе в этом первом режиссерском опыте. Он сумел создать ансамбль – редкое явление в сегодняшнем театре. Но в этом ансамбле не хватает его самого, отдавшего роль Ивана Коломийцева Георгию Менглету. «Свою роль» – в этом тоже Папанов.
Художник Александр Васильев «выстроил» на сцене интерьеры дома: огромного, вычурно-безвкусного, богатого и убогого одновременно, плотно меблированного и какого-то гулко и неуютно пустого. Этот дом невозможно обжить. Все утыкаются по углам, все не находят места – в доме, в жизни.
Через несколько лет, уже после смерти отца, я пришла пересмотреть «Последних». Спектакль хорошо принимался зрителями. Он не распался, как это обычно бывает со спектаклями, за которыми перестает присматривать режиссер. Я думаю, что в этом заслуга всех участников постановки. Она держалась на их памяти и любви к Папанову. «Хорошо бы его заснять на пленку!» – подумалось мне. Театр не проявил инициативы, и я сама решила договориться с оператором. Но в суматохе дел некогда было этим заняться, а через некоторое время спектакль сняли с репертуара. Театральная жизнь шла своим порядком.
Гастроли, поездки
Но вернусь к гастролям. Как известно, раньше они бывали чаще и длились дольше, чем сейчас. В связи с этим происходило много курьезных случаев. Вот один из них. В Ростове-на-Дону артистов возили от театра до гостиницы на автобусе, так как она располагалась довольно далеко. Однажды день выдался тяжелый. Утром была репетиция, а вечером спектакль. Все очень устали. В автобусе кто-то заснул, кто-то просто смотрел в окно. Стояла тишина. Вдруг раздался громкий голос Папанова: «Скорее б ночь прошла, и снова на работу!» Взрыв смеха. И настроение у людей уже другое.
На гастролях отец вел себя очень скромно, старался держаться подальше от шумных актерских тусовок, любил гулять по улицам незнакомых городов. Чтобы не узнавали, надевал темные очки, надвигал на брови кепку. Гулял и наблюдал за людьми – все для своей актерской копилки. Неприхотливый в домашнем быту, на гастролях любил жить в хороших номерах. Очень огорчился, когда в Риге их с мамой поселили в средненькой гостинице, хотя та и находилась в центре города недалеко от театра. Все остальные артисты были размещены за городом, в хорошем пансионате с большим парком, и на спектакли их возили на автобусе. Поэтому близость театра здесь не играла никакой роли. Видя такую несправедливость, отец довольно резко высказал свои претензии заместителю директора театра. В следующем городе, в Вильнюсе, перепуганный замдиректора заказал для родителей шикарный люкс в отличной гостинице, но, к сожалению, папе уже не удалось туда приехать.
Театр сатиры был одним из немногих театров, которые выезжали на гастроли за границу. На страницах книги я хочу вспомнить о нескольких поездках, хотя их было намного больше.
В 1966 году театр поехал на гастроли во Францию. Это стало целым событием, потому что это была первая поездка театра в капиталистическую страну. Поехали на Международный театральный фестиваль, который проходил в Париже на сцене Театра наций, со спектаклем по пьесе Маяковского «Клоп». В Париже были около недели. Поселили труппу в маленькой недорогой гостинице, но недалеко от театра, в котором играли. Ходили в театр пешком и часть пути проходили по улице Сен-Дени. Почему-то на этой улице ближе к ночи собирались представительницы древнейшей профессии, и почему-то папа пользовался у них большим успехом. Когда шли, он всегда просил маму: «Надя, дай-ка я возьму тебя под руку, так будут поменьше приставать».
Евгений Павлович Весник вспоминал еще о таком забавном эпизоде: «Задержавшись на концерте в театре “Олимпия”, нанимаем такси. Толя не сводит глаз с кепки водителя, клетчатой, с помпоном.
Папанов (тихонько):
– Видал кепочку? Мне б такую! Жертва капитализма, а одет получше нас с тобой и кепочка – ай! Ну, где такую достанешь! Буржуй с помпончиком!
Приехали, расплачиваемся.
Водитель (на чисто русском языке):
– Пожалуйста, получите сдачу. А такую кепочку можете завтра купить на улице Риволи, 18. Всех благ!
Такси уехало. Папанов был ошарашен ответом!»
Или еще случай из той же поездки: «Однажды во время экскурсии рядом с нашим автобусом остановилась машина, в которой сидел президент Франции Де Голль. Его машина ждала, пока откроются ворота в какой-то замок. Из всех нас только один Толя – он был очень наивным, чистым человеком – с расширившимися глазами произнес, глядя на Де Голля: “Бонжур, господин Де Голль!” Тот снял свою фуражку с длинным козырьком (примерно такой же длины, как его нос) и ответил: “Бонжур, месье”.
После этого я год спрашивал у Папанова: “Где твоя новая книга?” – “Какая?” – удивлялся он. – “Под названием “Моя дружба с Де Голлем”.
Конечно, были и экскурсии по городу, и встречи с интересными людьми. Париж всех потряс. Вернулись в Москву, как будто побывали на другой планете. Сколько рассказов и впечатлений было после поездки».
Хочу еще вспомнить об одном забавном случае, который произошел на гастролях в Болгарии, в одном из небольших городов. Чтобы встретить артистов знаменитого театра, на центральной площади собралась огромная толпа народа. Когда артисты вышли из автобуса, вся площадь, дети и взрослые закричали: «Ну, погоди!». Артисты и руководство были в замешательстве, ведь должна состояться официальная церемония встречи, а здесь: «Ну, погоди!». После речей, которые были запланированы для встречи, к микрофону подошел Папанов и сказал своим характерным голосом: «Ну, заяц…», – и вся площадь хором ответила «Ну, погоди!». И так это повторялось несколько раз. Городок ликовал.
Хочу немного остановиться на работе в мультфильме «Ну, погоди!». С Вячеславом Котёночкиным, режиссером этого фильма, папа был знаком давно, так как снимался до этого популярного мультфильма в других фильмах этого режиссера. И не только анимационных. Знаю, что много работал с ним в популярном журнале «Фитиль», где Котёночкин был режиссером. Когда Котёночкину предложили на студии «Союзмультфильм» снять «Ну, погоди!», то он сразу подумал о Папанове на роль Волка. Надо заметить, что ни о каком сериале тогда не было и речи. Когда папа прочел сценарий, то он огорчился, ведь у Волка было только два слова: «Ну, погоди!». «Ну где же тут артисту развернуться?», – сказал он, вздыхая. Но работать согласился. В последующих сериях к тексту роли прибавилось еще одно слово и вышло «Ну, заяц, ну, погоди!». Со временем этот мультик завоевал сердца не только детей, но и взрослых. Отец как-то пожаловался Котёночкину: «Что ты мне какую-то нездоровую популярность создал. Мальчишки нашего двора при виде меня кричат: “Ну, погоди!”. А недавно вышел из театра и решил прогуляться по Калининскому проспекту – навстречу два пацана идут. И один как закричит на всю улицу: “Смотрите, Волк идет!”. Замечательный актер театра им. Моссовета Р. Плятт как-то сказал, что Папанов стал главным волком Советского Союза. Такая популярность немного удручала папу, и в сердцах он иногда говорил, что волк перегрыз всю его биографию.
С Кларой Румяновой, актрисой, озвучивающей Зайца, папа тоже был знаком еще до «Ну, погоди!». До этого были работы над мультфильмами «Чьи в лесу шишки?» (1965 год), режиссеры Каменецкий и Уфимцев, Папанов – Волк, Румянова – Лисенок; «Паровозик из Ромашково» (1967 год), режиссер Дегтярев, Румянова – Паровозик, Папанов – Репродуктор. И вот работа над «Ну, погоди!». Румянова вспоминает: «Работать было очень интересно, но меня иногда подводила моя неорганизованность, я часто опаздывала на озвучание, не в пример Папанову, который всегда приходил вовремя. И когда это случалось со мной, Папанов всегда говорил только одну фразу «Ну, Клара, погоди!».
В планах Вячеслава Котёночкина было снять продолжение серий, но уже про детей Волка и Зайца, где главные герои уже помирились. У Волка один сын, он играет интеллигентно на скрипочке, а у Зайца – трое зайчат: один – панк, второй – металлист, третий – рокер. Зайчата обижают Волчонка и между ними возникает конфликт. И вот там, у Волка уже должен был быть текст. Когда отец узнал об этом, он обрадовался. Но, к сожалению, этого не произошло.