а быть погребенным в кругу родственников. Этот тип с глуповатой улыбочкой, свойственной слабоумным либо уже начинающим впадать в идиотизм знатокам закулисной жизни по-настоящему великих людей, поведал «патрону» о виденном им, по случаю, каком-то письме то ли завещания вождя, разумеется, очень сильно «засекреченном коммунистами». Сей рассказ низколобого посыльного мира культуры, разукрашенного тройкой пучков волос, прилепленных к репообразному черепу, и носом, плавно ниспадавшим на небритый подбородок сладострастной формы, рассеченный похотливым вакхическим ртом, очень понравился нашему идеологическому спекулянту, и тот, как и положено такому «серьезному» ученому-юристу, мигом слямзив эту версию из распределителя слухов у распираемого похвальбой добытых знаний исторического осведомителя, выдал ее за плод своих многолетних, чуть ли не архивных, изысканий. Затем, без сверки с первоисточником, с превеликим удовлетворением довесил этим пассажем свою замечательную инициативку по сбережению государственных средств, выдаваемую чуть позже с разнокалиберных трибун, в зависимости от потреб внимающих, за некий план, первым и единственным пунктом которого было прекращение финансирования работ по сохранению тела Ленина в свете исполнения его же «собственного завещания», вместе с закрытием Мавзолея, а заодно и ликвидацией всемирно известного идеологического культового центра на Красной площади Москвы.
Для полноты описания этого маленького, но очень характерного личности Собчака этюда остается вспомнить: когда речь зашла об исполнении заявки Запада переименовать Ленинград, то «патрон», устремленный навстречу доходу, вмиг и без оглядки презрев результат столь любимого «демократизаторами» всенародного референдума, наглядно показавшего нежелание подавляющего большинства жителей нашего города изменять название места своего рождения и жизни, даже не вспомнил свой «план экономии народных денег» и скромно умолчал о многомиллионной стоимости такой, мягко говоря, исторически-масштабной глупости, чем один нанес непоправимый урон Отечеству. Истинное название операции превращения Ленинграда в Санкт-Петербург в финале собчаковского «блицтура» нужно будет определить обычному уголовному судье, а вовсе не суду истории, на который уповает Собчак в будущем, так же, как рассчитывает на «благодарность» разоренных им жителей, которая, по его мнению, не должна «знать границ». Ну что ж! Дай Бог, чтобы она действительно не знала границ!
Что до Собчака, прославившегося своей прямо-таки патологической склонностью к политперебежкам, то пусть описанное станет еще одним штришком к его уникальной способности корысти ради моментально, как хамелеон, менять цвет и отважно забывать, а точнее, безбоязненно выбрасывать из памяти, порой даже отрицать им же самим поставленные и обнародованные цели. При этом не считаться абсолютно ни с кем и ни с чем, а посему запросто и впопыхах, даже не заботясь о качестве, перекрашивать все социальные декорации без разбору.
Не стирается временем из памяти застрявшая своей звонкой емкостью для любого желаемого наполнения дивная фраза, походя оброненная С.Говорухиным: «Россия, которую мы потеряли». Услышав ее всуе, я тогда даже не подумал уточнить, какой смысл вложил в нее именитый кинопублицист, твердо, по-мужски провозгласивший когда-то с экрана о невозможности «изменять месту встречи». В ту пору общность наших интересов мне казалась вне подозрений, а совпадение оценок и мнений было очевидным. Однако, спустя всего год, прочитав его одноименную с подаренной фразой книжку, не без удивления обнаружил почти полное расхождение во взглядах и позициях, причем с человеком, чей интеллектуальный уровень, бесспорно, очень высок, а дух патриотизма неискушаем. Каким идеологическим дурманом и измором можно было сбить с толку даже таких высокочтимых, талантливых, эрудированных искателей истины? Что заставило и как могло угораздить этот истинно-творческий цвет нашего народа принять болотные огни за маяки фарватера в светлое будущее? Тут сам собой возникал прожигающий сознание необходимостью поиска обязательного ответа вопрос: «Россия! Как и с чьей помощью мы тебя потеряли?!».
Сколько ни бейся — однозначного ответа не найти, ибо его не существует вовсе, так как на пути осмысливания и понимания свершившегося вступает в силу множество охранительных условий — рубежей безопасности страны, не преодолев которые нельзя было довести народ до сегодняшней, последней степени унижения, а тем более обесчестить и поставить Великую Державу на колени перед всем презирающим попрошайку злорадствующим миром.
Будучи непосредственным участником событий, я отчетливо помню: начиналось все с незаметно малого. Сперва кто-то тихонько выпустил в народ затертую в разных курилках, с чуждыми идеологическими клише и стереотипами, закаленную кухонными трепами и инструктируемую радиоголосами «пятую колонну», состоящую из обношенных невостребованностью нашего образа жизни, как правило, бородатых подстрекателей с душком неухоженного зоопарка. Затем осторожно навязали массам несмолкающие политические распри и перепалки, в горячке которых уже никто не обратил внимание, как какой-то «демократизатор» с очередной захваченной ими трибуны гордо констатировал, что «наконец-то к государственной кормушке подобрались честные люди!». Понятно, оговорился по запарке сирый малехо, но получилось все именно так, а не иначе. Дальнейшее представляется вообще каким-то невероятным:
— Каким образом в сердце нашего, гордившегося своим созидательным трудом народа, где издревле, еще с допетровских времен был всегда высоко чтим лишь талант трудяги, строителя храмов, умельца, подковавшего блоху, но вовсе не жирующего маркитанта, вечно презираемого и битого вместе с мышкующим купчишкой, смогла привиться собчачья психология официанта из возлерыночной шашлычной с унавоженным полом, заплеванным и засаленным вывалившимся изо ртов случайных гуляк харчем?
— Как получилось, что эти официанты вместе с мелкими лоточниками, а также фарцократией всех мастей, средь сутолоки оценщиков привокзальных «комиссионок», вперемежку с заведующими экономическими лабораториями трепанных отсутствием академизма вузов и разным другим сбродом подобного бросового человеческого материала под предводительством собчаков и прочих поповых с характерной им повальной тягой к стяжательству и воровству превратились в рафинированную, «созидательную социальную опору» для «возрождения» якобы порушенной советской властью страны? Безумие!
— Что заставило советский народ, как говаривал ныне покойный Лев Гумилев, — «сильный духом этнос», — вмиг поменять шкалу нравственных ценностей, выработанных устойчивым мировоззрением, многолетним социальным опытом и укладом всей жизни, на привнесенные со своего плеча собчачьими единомышленниками приоритеты: лживость, лицемерие, предательство, тщеславие, моральная нечистоплотность в полном ассортименте и всех видов, цинизм, туземное преклонение и угодничество перед каждым богатым иностранцем, сочетающееся с брезгливым презрением к бедному соотечественнику, бесчестная скользкость и вертлявость всех помыслов, украшенная патологической страстью к казнокрадству? То есть, попросту говоря, практически без сопротивления произошла тотальная замена всех моральных заповедей нашего общества прямо противоположными одновременно с полной перелицовкой идеального образа, стремиться подражать которому воспитывали многие поколения. Но как и кто это смог осуществить, если естественным эволюционным ходом такие перевертывания мировоззрения с ликвидацией всех святынь невозможны?
— Как умудрились заразить, почти мгновенно, огромные разнослойные человеческие массы одной бациллой социального феномена, вызвавшей повсеместно эпидемию «безумия обогащения»?
— Каким образом только одним пустым импортным словечком «ваучер» в небывалых масштабах исцелили от умственной полноценности до этого вполне дееспособный народ, заставив его, словно дошкольников, магически поверить в расхожую прибаутку детских эстрадных иллюзионистов, выступающих на новогодних елках, которые, желая отвлечь внимание родителей от того места своего костюма, где спрятана очередная хлопушка с конфетти, любезно улыбаясь, скороговоркой сообщают пришедшим на праздник, что «деньги делаются из ничего»? Почему большинству не ясно, что «ваучерная собственность» абсолютно иллюзорна и совершенно неуловима, а сам этот «ваучер» выдуман вовсе не для справедливого раздела общенародной собственности, а как раз наоборот?
— Кто конкретно организовал этот всенародный «сверхмарафон» совершенно не подготовленных к такому «забегу» людей, вынудив их еще на старте побросать все привычные гаранты социализма: заботу и обеспечение детства, право на труд, почти бесплатный отдых, образование, лечение, жилье, социальную поддержку, спокойную уверенность в завтрашнем дне и многое другое, что, как и воздух, имея, не ценят?
— Почему уже на первом этапе этого «сверхмарафона», быстро раструсив в погоне за деньгами свои духовные ценности, никто не догадывается, что все угодили в обычное «беличье колесо» с наглухо захлопнутой дверцей, ибо весь «накрученный» по пути рядовым участником забега капитал тут же умело и сноровисто обесценивается галопирующей инфляцией, превращая деньги бегущих в аккуратно нарезанную сортовую бумагу, тем самым просто приспособив эту дистанцию «к рынку» для выматывания остатков народной энергии?
— Как удалось так быстро сформировать нужный социальный фон и атмосферу всеобщего помешательства для обеспечения более спокойных условий реализации сравнительно малой своре собчаков своих доходных афер?
— Чем сперва приманили, а ангажировав, науськали на защитников Родины москитную тучу всяких деятелей искусств разных форм: от совсем малых до сильно преувеличенных? Тех, кто всю жизнь ловко и благополучно паразитировали на шее трудового народа, а потому, к примеру, начисто подзабыли (если, конечно, знали), что в дореволюционной России, о потере которой они теперь навзрыд горюют, прикладываясь к головкам всех подвернувшихся микрофонов, скажем, артист в «табели о рангах» прочно занимал вполне достойное по тем меркам место: между столичным дворником и брод