Таким же притяжением обладают и книги. Это все свет одухотворенности. Человеческие качества Анатолия были как раз такими.
Я это почувствовал больше интуитивно, чем осознанно. Мы стали с ним необходимы друг другу.
Я не могу сказать, как говорят некоторые: “И вот с этого момента мы подружились”. Нет. Не было каких-то слов об этом, все произошло само собой, очень естественно и органично.
Однажды я смотрел телефильм, или это была телепередача, не знаю. Детям задавали один и тот же вопрос: что вы больше всего любите и что не любите? Удивительно было услышать, что дети более всего не любят зазнаек, тех, кто выпячивается. Точно таким же был Анатолий, для него органически были отвратительны люди, которые служат ради почестей, наград. Самоотдача во имя людей – вот что он понимал и принимал в искусстве. Свою работу он не мыслил без такой самоотдачи. Это качество, как я думаю, вообще характерно для русского человека… Бескорыстие, честь, совесть – эти понятия как-то естественно в его жизни всегда стояли на первом месте. Во имя утверждения этих идеалов он, я думаю, и выбрал профессию актера. Мне приходилось наблюдать разных актеров разных поколений, но редко я видел, чтобы кто-то понимал назначение актерского дела так, как Анатолий. Конечно, он никогда не говорил об этом, просто сама его жизнь, сами работы были ответом на вопрос: как надо жить актеру, для чего работать? Его бескорыстие, духовность и помогли ему создать те образы, которые, я думаю, долго будут жить в киноискусстве. Вообще я думаю, что без этих качеств всякое искусство – а не только кино – невозможно…
Об актере Солоницыне писали мало. Но я уверен – чем больше будет проходить времени, тем чаще к его творчеству будут обращаться, и значение его работ будет возрастать. Потому что духовность притягательна…
Часто говорят, что актер – как дитя. Но вот сохранить эту детскость удается очень немногим. Этим качеством Анатолий обладал в высшей степени.
Характерно, что его любили люди самых разных профессий: писатели, фотографы, художники, инженеры, врачи. Он мне как-то рассказывал, что один знаменитый артист однажды швырнул в лицо театральному сапожнику обувь, которую тот неважно сшил. Этот случай так потряс Анатолия, что он запомнил его на всю жизнь. Артист был хорошим в профессиональном смысле, но для Анатолия с той минуты он просто перестал существовать.
В то время, когда актеры мечутся между телевидением, театром и съемочной площадкой – и считают это нормальным делом, а некоторые даже гордятся, Анатолий уволился из театра, чтобы заниматься только одной ролью, одной! С тех пор и я так поступаю, если у меня в руках оказывается серьезная роль. А как же иначе?
После “Рублева” мы с Толей встретились на другом фильме, у Глеба Панфилова, когда он снимал “В огне брода нет”. И опять Анатолий работал с полной самоотдачей. Режиссеры, конечно, должны быть ему благодарны – очень редко встретишь такого актера, который бы не спорил, не возмущался чем-то: текст там не тот или на площадке что-то не так – капризный актер всегда найдет, к чему придраться…»
Фильм «В огне брода нет» критика дружно хвалила. Дебют молодого режиссера на большом экране оказался успешным. Состоялся и еще один дебют – актерский. Имя Инны Чуриковой стало широко известно.
Мне вспомнилось, что рассказывал Анатолий. Когда он приехал на пробы, то встретил озабоченного, даже как бы сердитого Панфилова. Анатолий знал, что роль комиссара Евстрюкова писалась с расчетом на него. Но после проб режиссер держался замкнуто. Однажды он пригласил Анатолия к себе. Одна стена была сплошь увешана фотографиями молодых женщин. Размеры фотографий были обычными для фотопроб. Все стало понятным: режиссер не решил, какая из актрис будет играть главную роль. Спросил, кого бы Анатолий взял на главную роль. Анатолий долго выбирал, смотрел внимательно… Потом показал на одну из фотографий.
– Ты ее знаешь? Видел в кино? – спросил режиссер.
– Нет, не знаю.
– А почему выбрал?
– Не знаю…
– Как не знаешь? Выбрал почему-то?
Анатолий удивился, что Панфилов спрашивает с таким пристрастием. Потом режиссер сказал, что именно эта актриса, Инна Чурикова, ему больше всех и нравилась.
«У него эта черта была, – продолжает Кононов, – обязательно помочь другим, потому что ему-то помогли, в него-то поверили…
Да и не только это. Он думал об искусстве, о высшем его идеале. Кто, например, мог бы отказаться от такой роли, как Гришка Распутин? А он отказался, потому что видел – есть актер, способный эту роль сыграть лучше. Актер был никому из кинорежиссеров не известен в то время. Это сейчас все прекрасно знают Алексея Петренко. А Толя, работая с ним рядом, взял и совершил поступок: рекомендовал актера на главную роль в такой фильм! И прекрасно, что Элем Климов прислушался, сделал «Агонию» с Алексеем Петренко…»
…Легкий ветер прогуливается по комнате, шевелит занавески.
Осторожно протискивается в дверь собака Дунька и смотрит на хозяина умными глазами. Как будто понимает, что Михаилу непросто вспоминать.
«Стало расхожей фразой говорить о том, что фильмы стареют.
Так-то оно так, да не совсем. Меняются технические приемы, жизнь изображается более правдиво. Но что именно изображается, какие именно человеческие переживания? Если это, допустим, комиссар Евстрюков, которого играл Толя, или Таня Теткина, или мой герой, потрясенный красотой души неказистой девушки; если вся картина о том, как духовность преображает людей, мир, то, я думаю, такая картина долго будет нужна людям. Спор Евстрюкова и Фокича, где они говорят о революции, где Евстрюков почти физически страдает от того, что «в огне брода нет», – одна из самых сильных сцен в картине. Сколько лет прошло, а я и сейчас вижу его лицо, глаза, слышу голос Евстрюкова… А как он уходит из санпоезда?..»
Эту сцену и я хорошо помню. Движения Евстрюкова лихорадочны, он спешит занять место в проходящем мимо санпоезда отряде. Таня Теткина кричит: «Игнатьич! Как же мы без тебя?» Но он не оглядывается, поправляет шашку, не знает, куда деть седло…
«Дурень, это ж пехота, куда ты с седлом?» – говорит ему кто-то из солдат, но Евстрюков не слышит, занимает его совсем другое – не отстать, идти туда, со всеми, в бой, и тогда сомнения отступят…
Красноармейский отряд кажется нам потоком революции.
Евстрюков подчиняется ритму марша. Поток поглощает его, уносит…
«У Анатолия шло постоянное внутреннее накопление, поэтому он оказывался готовым к тому, чтобы играть разные роли, – говорит Кононов. – Он много читал, размышлял, поэтому, когда получал новую роль, то был готов на новые траты душевных сил. Самое главное для него было – это работа. Ради роли он бросал насиженное место, уезжал. Так он оказался в Новосибирске, потом в Таллинне. Он знал, что я мечтал сыграть Эрика Четырнадцатого в пьесе Стриндберга. Уговорил режиссера, дал мне телеграмму. Я прилетел в Таллинн. Спектакль поставить не удалось, зато нам удалось встретиться, вдосталь наговориться.
В обычной, бытовой жизни он был просто беззащитен. Приедет на съемку, ему скажут: “Нет мест в гостинице”. – “Ну и не надо”, – ответит. Другой бы все перевернул, а Толя – улыбнется как ни в чем не бывало…
Не секрет, что работать в кино сложно, сложно и сберечь в себе лучшие качества, “не растерять их на дороге жизни”, по выражению Гоголя. Никакая грязь, никакие дрязги не приставали к Анатолию – он перешагивал через них, шел своей дорогой.
На мой взгляд, он больше принадлежал кино, чем театру. Кинокамера лучше передает жизнь души, оттенки переживаний человека, что было особенностью актера Солоницына. Душа его была открыта всему доброму, прекрасному, высокому.
Я был рад каждой встрече с ним, потому что невольно как бы заряжался от него новой энергией. Да я ли один?
Это не дружба. Это выше дружбы. Это духовное проникновение друг в друга. Дружба – это более низкая категория, по моим понятиям. Со временем, может быть, люди найдут слово для определения таких отношений, а пока слово еще не найдено.
Я определяю эти отношения словом “притяжение”. Мы находимся далеко друг от друга, на каком-то расстоянии, но мы понимаем друг друга, мы тянемся друг к другу…
Притяжение… Нити его – самые крепкие, самые надежные в отношениях между людьми».
Сокровенный смысл «Андрея Рублева»
После того, как, наконец, фильм «Андрей Рублев» вышел на экраны страны, и я смог его посмотреть, впечатление было столь сильным, что память о нем навсегда осталась в моем сердце.
Время от времени я вновь возвращаюсь к этой картине, по праву занявшей свое место среди лучших классических произведений киноискусства всех времен и народов.
О том, какие преграды были на пути фильма к нашему зрителю, написано немало, и я не буду повторяться. А вот о сокровенном смысле и тайне преподобного Андрея Рублева, к которой прикоснулись и Андрей Тарковский, и Анатолий Солоницын, и некоторые другие создатели фильма, если и сказано, то как-то вскользь. Или говорится в «общечеловеческом» плане, а не в христианском, православном понимании смысла картины. А именно подход с этой позиции дает понимание сокровенного содержания фильма.
Непонимание, или сознательное замалчивание сути фильма неудивительно: фильм выходил во время безбожного режима коммунистической партии. Это потом либеральные реформы привели к признанию творчества Тарковского, его восхвалению.
Но о религиозном смысле «Андрея Рублева» опять предпочли умолчать даже самые серьезные наши критики. И потому позволю себе остановиться на этой теме, так как она чрезвычайно важна для понимания творчества и Андрея Тарковского, и его любимого актера.
Сначала, хотя бы кратко, надо сказать о самом великом русском иконописце и иконописи.
Об Андрее Рублеве биографических сведений очень мало.
Это объяснимо. Принимая монашество, человек отсекает от себя мирскую жизнь, всецело посвящая себя служению Богу. Он выполняет беспрекословно все послушания, которые ему даются уже с новым, монашеским именем. На иконах не ставятся подписи авторов – это бы противоречило монашескому служению. Указание летописца, что росписи и иконы были созданы «чернецом Андреем Рублевым и его сотоварищи», свидетельствует о значительности события, которое выделили особо. Понимание значимости иконописи в нашей стране, а потом и мире пришло в конце XIX века, когда в России иконопись открыли заново. У людей того времени как бы спала с глаз пелена, и они увидели во всей неповторимой красоте русскую икону, которая есть «окно в небо», «умозрение в красках» о Боге и Божественной надмирности, как писал в своих знаменитых «Трех очерках о русской иконе» философ и писатель князь Евгений Трубецкой.