Величайший художник не имеет ни одной идеи, которую глыба камня не таила бы в себе, и лишь тому удастся найти к ней доступ, чья рука послушна разуму.
Конечно, все это особенно важно, когда в мире должен появиться новый храм. Ведь мы уже видели, что даже простое жилище может быть моделью мироздания. А уж здание церкви просто обязано существовать в согласии с общим строем Творения. Именно этим объясняется интерес ренессансных зодчих к центрическим постройкам: они наиболее близки к неоплатоническим представлениям об устройстве мира. Так, Альберти писал, что идеальная церковь должна быть центрической в плане, расположенной на прекрасной площади, обязательно свободностоящей и, более того, поднятой на высоком постаменте, дабы оказаться отрешенной от суетных мирских забот. Окна также, с его точки зрения, следует устраивать высоко над землей, чтобы видеть в них только небо.
Однако важно, что у ренессансных архитекторов, помимо творения Мирового ума, был и другой, более приземленный, но и более осязаемый образец для подражания. Речь, конечно, идет об авторитете древних, точнее, о строителях древнегреческих и древнеримских храмов. Из существования абсолютно прекрасного следовало, что и зодчеству подобает единственно правильный архитектурный стиль (в нашей стране ведь тоже все время искали, каким должен быть стиль «социалистического реализма»). Выбор здесь очевиден. Человеку эпохи Возрождения трудно было представить, что Мировому уму присущ варварский вкус явившихся с Севера готов, чьи нагло устремленные в небо постройки уже несколько веков распространялись по всей Европе. Для итальянских приверженцев неоплатонизма образцом могли стать лишь формы, родившиеся во времена Платона и Аристотеля (или, пожалуй, чуть раньше, при жизни учителя Платона – Сократа). Ведь именно среди подобных зданий жили итальянские, особенно римские, архитекторы, так что за примерами не нужно было отправляться куда-то далеко. Гуляя среди античных руин, им было легко представить себя как в роли «академиков» – учеников Платона, спешивших на занятия за стены Афин, в рощу имени героя Академа, так и в роли «перипатетиков» – «прогуливающихся» собеседников Аристотеля, любившего обсуждать свои философские построения в неспешных проходах под сенью ионических портиков.
Рис. 4.26. Темпьетто. Архитектор Донато Браманте. 1502 г. Рим, Италия[137]
Конечно же, ренессансные архитекторы воспринимали античные памятники сквозь призму собственного вбидения. Например, Альберти полагал, что применение арок и сводов допустимо лишь в сооружениях утилитарного назначения, церквам же приличествует благородный горизонтальный антаблемент с несгибаемыми балками архитрава. Другие – арочные – конструкции полагались нежелательными в храмовом сооружении (хотя, когда дело касалось средокрестья, правильным перекрытием считался, разумеется, купол – символ небесного свода). Правда, получая реальные заказы, Альберти легко шел на компромисс. То же и с формой плана. Альберти сам не построил ни одной круглой церкви. Впрочем, он оправдывал допустимость строительства базилик в качестве храмов тем, что в Древнем Риме они использовались для судебных собраний, а Господь есть Высший судья и правосудие – Дар Божий, поэтому и вытянутые формы базилики в церкви вполне к месту.
Циркульные формы так и не стали превалирующими в сакральной архитектуре. В 1572 г., на волне Контрреформации, опираясь на решения Тридентского собора, кардинал Карло Борромео (канонизирован в 1610 г.; многочисленные барочные церкви Сан-Карло посвящены именно ему) объявил центрические в плане композиции языческими и призвал вернуться к «formam crucis», то есть к планам в виде латинского креста. Однако идея слияния здания храма с платоническим Единым продолжала оставаться актуальной и в базиликальных сооружениях, как, впрочем, и в обычных жилых постройках.
И архитекторам эпохи Возрождения, и искусствоведу Рудольфу Виттковеру приходилось защищать неоплатонические искания XV–XVI веков от обвинений в язычестве и даже в отходе от Бога в принципе. Идеи гуманистов и то, что они, как принято говорить, поставили в центр мироздания человека, и ныне многими воспринимаются как отказ от христианства. Однако, как было известно и за тысячу лет до того, философия неоплатоников вовсе не обязательно противоречит христианской доктрине. Скорее, она переставляет акценты. Религиозное чувство было так же важно зодчим эпохи Возрождения, как и строителям экзальтированных храмов Средних веков. Но теперь на первый план выходит не преклонение перед всеискупающей жертвой Христа, а восхищение мастерством Демиурга (Создателя).
Строители Средневековья выкладывали свои церкви «in modum crucis» – их планы в форме латинского креста символически выражали Христа Распятого. Ренессанс, как мы видим, не отказался от этой идеи. Что он изменил, так это концепцию божества: Христос как сущность совершенства и гармонии вытеснил Того, кто страдал на кресте за человечество; Христос-Пантократор (Вседержитель) вытеснил Христа Скорбящего.
Предаваясь Единому, человек растворяется и в его Создателе. В этом и есть главное призвание ренессансного зодчества, по крайней мере храмового. Людям, если они остаются прямо под куполом неба, трудно настроить свой внутренний мир на созвучие с Вселенной. Творение слишком огромно, и с земли пропорции не ясны. Здесь и приходит на помощь архитектура. Вошедшему под ее сень она передает чувство гармонии мира и слияния с ним. Это отнюдь не богоборчество и не стремление поставить человека в центр мира, оставив его с ним один на один. Наоборот, как и в Средние века, храм служит религиозному чувству, хотя и несколько иначе. В отличие от готического собора, войдя в который человек как бы сразу оказывается на небесах (где именно, мы увидим в следующей главе), ренессансный храм – место единения микрокосма конкретного человека и совершенного платоновского макрокосма как Творения Господа. Но главное остается все тем же: и в эпоху Возрождения дорога к храму – это все та же дорога к Богу.
Рис. 4.27. Леонардо да Винчи. Иллюстрация к разделу о пропорциях человеческого тела трактата Витрувия об архитектуре. Ок. 1490 г. Галерея Академии, Венеция[138]
V. Храм, Город и Град небесныйКнига пятая, рассказывающая о священном в зодчестве
В предыдущей главе мы побывали на двух смысловых «этажах» и убедились в том, что архитектура не просто создает полезные для жизни объемы, но и красноречиво говорит об устройстве мира, внешнего (макрокосм) и внутреннего (микрокосм) – столь же необъятного, но заключенного в сознании каждого из нас. Казалось бы, на этом всё – тема исчерпана… Однако есть и иная реальность, то, что иногда называют тонким миром. Это не четвертое, не пятое и не 113-е измерение; это не прошлое, не настоящее и не будущее. Иной мир. Он присутствует тут же, рядом с нами, он разлит везде и есть всегда, потому что принадлежит вечности, где хода времени нет вообще. Его не постичь ни физикой, ни химией, но он и так открыт любому неглупому и тонко чувствующему человеку. Философы называют его трансцендентным. Это мир духов и души, мир богов и Бога.
В сущности, искусство для того и существует, чтобы связывать нас с иной реальностью. Не важно, верующий вы или атеист. Просто искусство априори исходит из того, что наряду с данным нам в ощущениях есть тонкий мир и в нем – высшие силы. А уж ваше личное дело считать его существующим в реальности или видеть в нем лишь фиктивное порождение человеческого разума.
Быть может, из всех видов искусства именно архитектура ближе всего трансцендентному. Ведь Иной мир вмещается в нее так же, как и привычный нам физический. Даже в простом человеческом жилище присутствует нечто нематериальное. В культурах, деликатно называемых традиционными, в маленьких идолах или в моделях домов, размещенных у очага, обитают, помогая живым, духи умерших предков. А в русской избе непременно есть красный угол с мерцающей перед иконами лампадкой, чей огонек многократно отражен блеском нехитрых окладов. Это обязательная в каждой православной семье «домашняя церковь» – божница, свидетельство незримого присутствия Духа Божьего. Впрочем, по правде сказать, остатки языческих верований также всегда найдут прибежище под крышей крестьянского дома. И домовой останется где-то за печкой, и невидимая стена под матицей – главной потолочной балкой, «матерью» конструкции – будет делить пространство на две части – сакральное, дальнее, и повседневное, ближнее к двери. Однако и городские жители недалеко ушли от суеверных сельчан: современная мода на фэншуй, когда специально обученный человек определяет, куда должно быть обращено изголовье кровати, и не дай бог повесить в офисе картину с парусником, плывущим к берегу, ибо вслед за этим весь бизнес неизбежно окажется на мели, тоже относится к попыткам как-то договориться с потусторонним миром, повлиять на него или хотя бы не нарушать установленные там правила.
Конечно, помимо жилищ есть и особые сооружения, специально предназначенные для обращения к иным мирам и их обитателям. Это, разумеется, храмы. Уже много веков их изучением занимаются археологи и историки искусства, не говоря о теологах. В последние же годы, можно сказать на наших глазах, из корпуса гуманитарных дисциплин выделяется особая наука, посвященная феномену храма, самой его сути, общей для разных культур и вовсе не дружественных друг другу религий. Отец-основатель, выдающийся французский ученый-иранист Анри Корбен, назвал эту науку теменологией, то есть храмоведением.