Девушка прямо ожила на глазах.
– Я биолог, – сбивчиво стала говорить она. – А Иванов со своими дрожжами вытворяет такие фокусы, что я, как специалист, не могла оставаться к этому равнодушной. Это же такая находка для науки!
– Потому-то вы и молчали, – перебил я её. – Боялись спугнуть его?
– А что мне оставалось делать? – ответила девушка. – Он доверял мне. Разве этого мало? Я думала о нашей науке прежде всего…
«И о себе подумала, – решил я. – На Нобелевскую премию рассчитывала, на карьеру». Вслух я ничего не сказал, ведь я так же, как и Светлана боялся вспугнуть удачу.
Глаза Фишер светились, теперь в них было не раздражение или возмущение, а вдохновение.
– Известно, что у дрожжей два пола, – с воодушевлением продолжала свой рассказ Светлана Фишер, – они могут превращаться друг в друга за счёт изменения регуляторного гена. Дрожжам принадлежит будущее, если мы научимся регулировать у них процесс превращения одного пола в другой. Хорошо было бы выделить ген, который этим заведует. Иванов легко справляется с этой задачей. На своей ультрафиолетовой установке он производит дрожжи с двойным набором хромосом и заданными свойствами. Иногда Иванов получает дрожжи с тройным и более набором хромосом.
Я слушал биолога с интересом, но сомнения не покидали меня. Я всё не мог поверить в её рассказ. Слишком уж фантастическим он выглядел. А я привык, что жизнь чётко разделяется на ту, что за голубым экраном и ту, что за окном. И понимал, что такого просто не может быть. Кто-то из них обманывал. Может быть, Иванов наплёл Светлане про рай на своей планете и обещал забрать её с собой, а потом сбежал. Что тут такого, многие мужчины так делают.
А потом я вспомнил про пифагоровы тройки и эту таблицу, как её… «Плимптон 322». Та самая, в которой был список пифагоровых троек. Вот зачем, спрашивается, Иванову эти вещи? Например, он инопланетянин, но зачем пришельцу эта чёртова таблица? И почему на фотографии она как новенькая, будто её только что обожгли?
В голове родилась дикая мысль. Если инопланетянин способен в короткие сроки прошивать пространство, то почему бы не прошить и время? Тогда и разъяснение как на ладони – он мог сделать снимок глиняной дощечки, проникнув в далёкое прошлое.
Глупость, конечно… Надо мне начать писать научную фантастику. Из меня вышел бы хороший фантазёр!
7. НИИ ПИВО существует!
Разговор со Светланой ничего не прояснил. Фишер не походила на сумасшедшую, но сколько тумана она напустила… Инопланетяне, доказывающие школьные теоремы, и питающиеся дрожжами… Это было похоже на пьяный бред. Но нет, это не было бредом. Я слышал это собственными ушами. Я уже почти был готов поверить! Тем более что у меня уже возникла своя теория происходящего. Не менее бредовая, чем рассказ Светланы.
В девять часов утра я сидел у себя в кабинете и перебирал в памяти события прошедшей ночи.
«Куда подевался Иванов?» – в который раз задавал я себе вопрос и не находил на него ответа. Преступник как в воду канул. Да ещё и узнать бы, кто из них преступник – он или этот старик? Или же этот старик и есть Иванов? Надо бы зайти к нему в больницу, побеседовать.
Если верить свидетелям, то Иванов не мог уйти незамеченным из подъезда дома. Не мог он скрыться и через чердак: люк на него был заперт – на нём висел пудовый замок. Сержант Григорьев проверял. Испарился он, что ли, этот математик чёртов?
Большие надежды я возлагал на дактилоскопические исследования. Но результаты можно было получить не раньше второй половины дня. Приходилось ждать. Правда, не всегда этот способ срабатывал, а чаще всего только по горячим следам. Чуть упустишь время и можешь забыть о поимке преступника. Да и чего там надактилоскопируешь? Эти чёртовы соседи наверняка залапали всё, что можно залапать.
Чтобы по достоинству оценить записки Иванова, я пригласил к себе известного в городе математика Егорычева из госуниверситета. Ему я решил показать тетрадки с формулами, а самую толстую, с зашифрованным текстом, положил в нижний ящик своего письменного стола. Но по странному стечению обстоятельств Егорычев этих тетрадей так и не увидел. Это потом я понял, что здесь что-то нечисто, а сначала и не подозревал ничего.
Вообще, всё это дело было очень и очень запутанным, и с каждой минутой оно запутывалось ещё больше! И я не знал, за какую ниточку потянуть, чтобы распутать этот клубок.
В полдень в кабинете зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал хрипловатый бас начальника управления внутренних дел генерала Соболева:
– Гурьев, вы меня хорошо слышите?
– Да, – ответил я.
Ещё бы я не слышал его голос, от которого чуть ли не разлетались мембраны телефонной трубки. От него оглохнуть можно.
– Сейчас к вам подойдёт один из сотрудников НИИ ПИВО, – пробасил Соболев. – Передайте ему все деловые бумаги гражданина Иванова. У него будет предписание, возьмёте, и оставите себе.
Я удивился его словам не меньше, чем когда услышал от Фишер, что Иванов свалился с другой планеты. Бред продолжался уже на другом уровне. Какой к чёрту НИИ ПИВО? Что он несёт?
– Из какого НИИ ПИВО? – не поверив, переспросил я. – У нас в городе нет такого института.
– В Греции всё есть! – ответила трубка.
– Но…
– Выполняйте приказ! – строго отрезал начальник и тут же повесил трубку.
Я ничего не понимал. Я пытался расшифровать название этого НИИ, но получалась откровенная чушь. Планетарный Институт Выживания Одноклеточных? Первый Инопланетный Всегалактический Образовательный? Голова просто пухла от накатывающих мыслей.
Скоро в кабинет зашёл гость. Представитель НИИ оказался симпатичным молодым человеком. Показал документы. И тут я узнал, что означало это НИИ ПИВО – Научно-Исследовательский Институт Пространственных И Временных Отклонений. Он хорошо знал Иванова по совместной работе. По крайней мере, так он мне сказал. А если и наврал, то дача ложных показаний… впрочем, где я его найду теперь?
Сказал, что якобы они работали над одним секретным проектом, на формулы которого мне удалось взглянуть одним глазком. Что там такого секретного, в этих тетрадях? Нарисованное при помощи чертёжной линейки «Пифагоровы штаны»? Так это любой школьник начертит. Если это у них секретный проект, то чем они обычно занимаются? Таблицей умножения? Плюс-минус-умножить-разделить? Что за чушь!
Молодой человек отдал мне предписание с подписью Соболева, сложил документы Иванова в дипломат, прихватил ультрафиолетовую установку, устройство и принцип действия которой я так и не понял, и тут же удалился. Когда за ним закрылась дверь, я схватился за голову и нервно рассмеялся.
Но смеялся я преждевременно. А ведь смеётся тот, кто смеётся последним!
Всё, все улики у меня забрали. И даже фотографию пластины этой, таблички глиняной, Плимптон 322. Новенькой таблички, будто только из обжига вынутой. Совсем не такой, каковым было её изображение в книге. Что же там такое? Неужели он на самом деле в прошлом был?
Не успел я придти в себя от пережитого волнения, как в кабинет ворвался судмедэксперт Кучеров. Волосы его были взъерошены, рубашка вылезла из штанов, а галстук болтался на спине. Таким он бывал всегда, когда находил что-нибудь стоящее.
Кучеров размахивал листками бумаги и кричал:
– Потрясающая новость! Сенсация века! Дожили-таки…
Он остановился у моего стола и подпрыгивал, будто стоял на раскалённой сковороде.
– В чём дело? – спросил я его. – До чего мы дожили?
Кучеров торжествующе хлопнул ладонью по столу, будто припечатывая комара.
– Иванов и старик – это одно и то же лицо, – как глухому, прокричал он мне на ухо. – Вот отпечатки пальцев, которые удалось обнаружить в комнате – все они принадлежат одному лицу. Но узоры на пальцах старика Иванова совершенно не характерны для человека. Этот старик – не человек… Там, у него на пальцах такие узоры, я тебе скажу! Ван Гог отдыхает! Прямо загляденье, а не узоры!
Сердце моё едва не выскочило из груди. Я был уничтожен.
– Кто же он тогда? – упавшим голосом спросил я Кучерова.
– И-но-пла-не-тя-нин, – по слогам отчеканил он. – Вот два рентгеновских снимка, которые сделали в ожоговом центре. Что в заключении рентгенолог пишет – с ума сойти можно.
Кучеров наконец-то сел на стул и торопливо отыскал необходимый листок бумаги и по нему стал зачитывать всё наиболее важное, что в первую очередь поразило его собственное воображение:
«Праваое полушарие мозга отсутствует. Желудок отсутствует… Обращает на себя внимание сравнительно небольшая длина тонкого кишечника и отсутствие толстого. Поджелудочная железа увеличена в два раза, а печень сохраняется в виде рудимента. Сердце шестикамерное. У пациента не два, а три круга кровообращения. Третий круг обеспечивает питание кровью левую половину головного мозга…»
Врач подошёл ко мне и по очереди стал показывать рентгеновские снимки. Я был поражён. Я был уничтожен! Светлана Фишер, эта молодая девушка, она уделала меня.
– Вот, смотри, это голова, а вот грудная клетка, – приговаривал эксперт, как пасьянс раскладывая на столе снимки.
На снимках всё было так, как написал в своём заключении рентгенолог.
Я был потрясён и отказывался верить снимкам.
– Желудок Иванову могли удалить во время операции, – сказал я Кучерову. – Правда, я не знаю, долго ли живут без желудков.
Кучеров отрицательно замотал косматой головой.
– Но на теле у него нет операционного шва. Да и прожил бы он после такой операции недолго. И голова у него без швов, а правая половина мозга отсутствует… Значит, не вырезали у него, ни желудок, ни мозг.
– У знаменитого микробиолога Луи Пастера тоже была только одна половина мозга, – не сдавался я.
– Но желудок-то у него был! – выкрикнул Кучеров. – Да и мозг был, ого-го какой мозг! Но в результате кровоизлияния большая часть его была атрофирована. Но это не помешало учёному сделать самые значительные открытия в своей жизни!