Давайте же максимально задействуем наш стратегический интеллект. Хотя, увидев результат, мистер Бакли вполне может пожелать, чтобы мы остались в сфере уборки мусора. Давайте построим либертарианскую теорию войны и мира.
Фундаментальная аксиома либертарианской теории заключается в том, что никто не может угрожать или совершать насилие («агрессию») против личности или собственности другого человека. Насилие может применяться только против того, кто его совершает; то есть только для защиты от агрессивного насилия другого[54]. Короче говоря, нельзя применять насилие против того, кто не является агрессором. Вот фундаментальное правило, из которого можно вывести весь корпус либертарианской теории[55].
Давайте на время оставим в стороне более сложную проблему государства и рассмотрим просто отношения между «частными» лицами. Джонс обнаруживает, что он или его собственность подвергаются вторжению, агрессии со стороны Смита. Как мы уже видели, Джонс вправе отразить это вторжение собственным оборонительным насилием. Но теперь мы подходим к более запутанному вопросу: имеет ли право Джонс совершать насилие в отношении невинных третьих лиц в качестве дополнения к своей законной защите от Смита? Для либертарианца ответ должен быть однозначным – нет. Напомним, что правило, запрещающее насилие против личности или собственности невинных людей, является абсолютным: оно действует независимо от субъективных мотивов агрессии. Неправильно и преступно посягать на собственность или личность другого человека, даже если агрессор Робин Гуд или страдает от голода, или делает это для спасения своих родственников, или защищается от нападения третьих лиц. Во многих из этих случаев и экстремальных ситуаций мы можем понимать мотивы и сочувствовать им. Впоследствии мы можем смягчить вину, если преступник предстанет перед судом для наказания, но мы не можем уйти от решения, что эта агрессия все равно является преступным деянием и жертва имеет полное право дать отпор, если потребуется, с применением насилия. Короче говоря, А совершает агрессию против Б, потому что С угрожает агрессией или совершает агрессию против А. Можно понять «более высокую» виновность С во всей этой процедуре; но все равно необходимо обозначить эту агрессию как преступный акт, который Б имеет право отразить насилием.
Конкретнее: если Джонс обнаружит, что Смит совершает кражу его собственности, он имеет право дать ему отпор и попытаться поймать его; но он не имеет права давать ему отпор, взрывая здание и убивая невинных людей, или ловить его, поливая пулеметным огнем ни в чем не повинную толпу. Если он это делает, он является таким же (или даже бóльшим) преступником-агрессором, как и Смит.
Применение к проблемам войны и мира уже становится очевидным. Ведь если в узком смысле война – это конфликт между государствами, то в более широком смысле мы можем определить ее как вспышку открытого насилия между людьми или группами людей. Если Смит и группа его приспешников нападают на Джонса, а Джонс и его телохранители преследуют банду Смита до их логова, мы можем поддержать Джонса в его стремлении; и мы, и другие члены общества, заинтересованные в отражении агрессии, можем внести финансовый или личный вклад в дело Джонса. Но Джонс не имеет права, как и Смит, совершать агрессию против кого-либо еще в ходе своей «справедливой войны»: красть чужую собственность, чтобы финансировать свое преследование, принудительно рекрутировать других в свой отряд с помощью насилия или убивать других в ходе своей борьбы за захват шайки Смита. Если Джонс совершит любой из этих поступков, он станет преступником в той же мере, что и Смит, и к нему тоже будут применены любые санкции, направленные против преступности. На самом деле, если преступлением Смита была кража, а Джонс использовал принудительный призыв, чтобы поймать его, или убивал других в погоне за ним, Джонс становится большим преступником, чем Смит, поскольку такие преступления против другого человека, как обращение в рабство и убийство, несомненно, гораздо хуже кражи. (Ведь если кража наносит ущерб продолжению личности другого человека, то порабощение наносит ущерб самой личности, а убийство ее уничтожает.)
Предположим, что Джонс в ходе своей «справедливой войны» против Смита убьет несколько невинных людей, и предположим, что в защиту этого убийства он заявит, что просто действовал под лозунгом: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть». Абсурдность такой «защиты» должна быть очевидна сразу, ведь вопрос не в том, готов ли был Джонс лично рисковать жизнью в своей оборонительной борьбе со Смитом; вопрос в том, готов ли он был убивать других людей, преследуя свою законную цель. Ведь на самом деле Джонс действовал под совершенно необоснованным лозунгом: «Дайте мне свободу или дайте им смерть», несомненно, гораздо менее благородным боевым кличем[56].
Основное отношение либертарианца к войне должно быть таким: законно применять насилие против преступников, защищая свои права на личность и собственность; совершенно недопустимо нарушать права других невинных людей. Таким образом, война уместна только тогда, когда применение насилия строго ограничено отдельными преступниками. Давайте прикинем, сколько войн или конфликтов в истории соответствовали этому критерию.
Часто утверждается, особенно консерваторами, что развитие ужасающего современного оружия массового убийства (ядерное оружие, ракеты, бактериологическая война и т. д.) – это лишь разница в степени, а не в роде по сравнению с более простым оружием более ранней эпохи. Конечно, один из ответов на этот вопрос заключается в том, что если степень – это количество человеческих жизней, то разница очень велика[57]. Но другой ответ, который либертарианец может дать с особой готовностью, заключается в том, что если при желании лук и стрелы и даже винтовка могут быть направлены против реальных преступников, то современное ядерное оружие – нет. Здесь кроется решающее различие. Конечно, лук и стрелы могут быть использованы в агрессивных целях, но они также могут быть направлены только против агрессоров. Ядерное оружие, даже «обычные» авиабомбы, не могут так применяться. Это оружие ipso facto является орудием неизбирательного массового уничтожения. (Единственным исключением может быть крайне редкий случай, когда масса людей, которые все являются преступниками, населяет обширную географическую территорию.) Поэтому мы должны сделать вывод, что применение ядерного или аналогичного оружия или угроза его применения – это грех и преступление против человечности, которому не может быть оправдания.
Именно поэтому старое клише о том, что в вопросах войны и мира важно не оружие, а воля к его применению, больше не работает. Ведь именно в том и состоит особенность современного оружия, что его нельзя применять избирательно, нельзя использовать по-либертариански. Поэтому само его существование должно быть осуждено, а ядерное разоружение становится благом, к которому следует стремиться ради него самого. И если мы действительно воспользуемся нашим стратегическим интеллектом, то увидим, что такое разоружение – не только благо, но и высшее политическое благо, к которому мы можем стремиться в современном мире. Ибо так же как убийство является более гнусным преступлением против другого человека, чем воровство, массовое убийство – действительно, убийство настолько масштабное, что угрожает человеческой цивилизации и самому выживанию человечества, – является самым страшным преступлением, какое только может совершить человек. И это преступление сейчас неизбежно. Предотвращение массового уничтожения, безусловно, гораздо важнее, чем демуниципализация вывоза мусора, несмотря на все ее достоинства. Или же либертарианцы будут возмущаться регулированием цен или подоходным налогом, но при этом пожимать плечами или даже отстаивать такое предельное преступление, как массовое убийство?
Если ядерная война абсолютно незаконна даже для отдельных людей, защищающихся от преступного нападения, то насколько же более незаконна ядерная или даже «конвенциональная» война между государствами!
Настало время включить в нашу дискуссию государство. Государство – это группа людей, которым удалось приобрести фактическую монополию на применение насилия на определенной территории. В частности, оно приобрело монополию на агрессивное насилие, поскольку государства, как правило, признают право индивидов применять насилие в целях самообороны (но, конечно, не против государств)[58]. Государство использует эту монополию для того, чтобы осуществлять власть над жителями данной территории и пользоваться материальными плодами этой власти. Таким образом, государство – единственная организация в обществе, которая регулярно и открыто получает свои денежные доходы с помощью агрессивного насилия; все остальные индивиды и организации (за исключением тех, кому государство делегировало это право) могут получать богатство только путем мирного производства и добровольного обмена своей продукцией. Применение насилия для получения доходов (называемое «налогообложением») является краеугольным камнем государственной власти. На этом фундаменте государство возводит дальнейшую структуру власти над индивидами на своей территории, регулируя их, наказывая критиков, субсидируя фаворитов и т. д. Государство также заботится о том, чтобы присвоить себе принудительную монополию на различные критически важные услуги, необходимые обществу, тем самым удерживая людей в зависимости от государства в отношении ключевых услуг, сохраняя контроль над жизненно важными командными пунктами в обществе, а также укрепляя среди населения миф о том, что только государство может предоставить эти товары и услуги. Таким образом, государство старается монополизировать полицейскую и судебную службу, владение дорогами и улицами, предложение денег и почтовую службу, а также фактически монополизировать или контролировать образование, коммунальные услуги, транспорт, радио и телевидение.