Но в либертарианском обществе эта особая добродетель исчезнет[73].
Однако в отношении проблемы справедливости примирение возможно: В конце концов, в одном месте Такер говорит, что «анархизм означает именно соблюдение и исполнение естественного закона свободы», и это именно то, к чему призываю я[74].
Второе мое политическое расхождение со Спунером—Такером касается земельного вопроса, а именно вопроса о правах собственности на землю. Однако я считаю, что здесь позиция Такера превосходит позицию нынешних экономистов laissez faire, которые либо не занимают никакой позиции по земельному вопросу, либо легкомысленно полагают, что все права на землю должны быть защищены только потому, что какое-то правительство объявило их «частной собственностью», а также превосходит позицию джорджистов, признающих существование земельной проблемы, но отрицающих справедливость любой частной собственности на землю. Тезис индивидуалистических анархистов, разработанный Джошуа Ингаллсом, заключался в том, что частная собственность на землю должна признаваться только за теми, кто сам использует конкретные участки земли. Такая теория собственности автоматически отменила бы все арендные платежи за землю, поскольку только непосредственный пользователь участка земли признавался бы его владельцем.
Хотя я категорически не согласен с этой доктриной, она является полезным уроком для тех либертарианцев и экономистов laissez faire, которые отказываются рассматривать проблему земельной монополии при произвольном предоставлении государством прав собственности на землю своим фаворитам и поэтому совершенно не решают проблему, которая в слаборазвитых странах сегодня, вероятно, является проблемой номер один. Недостаточно просто призывать к защите «прав частной собственности»; необходима адекватная теория справедливости в отношении прав собственности, иначе любая собственность, которую государство когда-то объявило «частной», должна теперь защищаться либертарианцами, независимо от того, насколько несправедлива процедура или насколько вредны ее последствия.
На мой взгляд, правильную теорию справедливости в отношении земельной собственности можно найти у Джона Локка: сначала она должна стать частной собственностью по критерию использования. Это исключает продажу государством неиспользуемого и бесхозного «общественного достояния» земельным спекулянтам до начала его использования как передачу любого действительного права собственности. В этом я во многом согласен с Ингаллсом и анархистами. Но как только использование и заселение передают надлежащее право собственности, мне кажется полным нарушением «закона равной свободы» Спунера—Таккера мешать законному владельцу продать свою землю кому-то другому.
Короче говоря, как только участок земли справедливо переходит в собственность г-на А, нельзя сказать, что он действительно владеет этой землей, пока он не сможет передать или продать право собственности г-ну Б; и препятствовать г-ну Б в осуществлении его права собственности только потому, что он решил не использовать ее сам, а добровольно сдает ее в аренду г-ну В, является посягательством на свободу договора В и его право на справедливо приобретенную частную собственность. Наоборот, я не вижу никаких рациональных оснований для принципа, согласно которому ни один человек никогда не может уйти с или сдать в аренду свою справедливо приобретенную собственность. Обычно энергичная и умная защита свободного рынка и частной собственности Такера, здесь, к сожалению, отсутствует. Кроме того, такое препятствование оптимальному использованию земельной собственности и обработки земли, а также произвольное неправильное распределение земли наносит ущерб всему обществу.
Но моя главная претензия к доктрине Спунера– Такера – не политическая, а экономическая, не форма нашей идеальной системы, а последствия, которые возникнут после принятия такой системы. В этом смысле спор не моральный или этический, а научный. Я первый признаю, что большинство экономистов тщеславно считают свою науку паролем «Сезам, откройся» для этических и политических суждений; но там, где обсуждаются экономические вопросы, мы обязаны принимать во внимание выводы экономической науки.
На самом деле в отличие от коллективистских анархистов и многих других типов радикалов Спунер и Такер пытались использовать экономическую теорию, а не презирать ее как чрезмерно рациональную. Некоторые из их заблуждений (например, «закон издержек», трудовая теория ценности) были заложены во многом в теориях классической школы; и именно принятие трудовой теории ценности убедило их в том, что рента, процент и прибыль – это платежи, которые эксплуататоры извлекают из рабочего. Однако в отличие от марксистов Спунер и Такер, понимая многие достоинства свободного рынка, не хотели упразднять этот благородный институт; напротив, они считали, что полная свобода приведет, благодаря действию экономических законов, к мирному исчезновению этих трех категорий дохода. Механизм этого мирного исчезновения Спунер и Такер нашли – и к сожалению, здесь они проигнорировали учение классической школы, заменив его своими собственными заблуждениями, – в сфере денег.
Два основных взаимосвязанных заблуждения теории Спунера (и теории авторов всех школ, которых экономисты недоброжелательно называют «денежными чудаками») – это непонимание природы денег и процента[75]. Денежное чудачество предполагает (1), что рынку требуется все больше и больше денег; (2) что чем ниже процентная ставка, тем лучше; и (3) что ставка процента определяется количеством денег, причем первая обратно пропорциональна второй. Учитывая этот набор совершенно ошибочных предположений, вывод следующий: продолжайте увеличивать количество денег и снижать ставку процента (т. е. прибыли).
На этом этапе денежное чудачество разделяется на две школы: «ортодоксов», которые призывают государство печатать достаточное количество бумажных денег (например, Эзра Паунд, движение социального кредита); и анархистов или мутуалистов, которые хотят, чтобы эту работу выполняли частные лица или банки (например, Прудон, Спунер, Грин, Мейлен). На самом деле в этих узких пределах этатисты гораздо лучшие экономисты, чем анархисты; ведь в то время как государство может творить хаос, развязывая безудержную инфляцию и временно снижая ставку процента, анархическое общество, вопреки анархистским представлениям, привело бы к гораздо более «твердым» деньгам, чем те, что мы имеем сейчас.
Из первого заблуждения следует сделать вывод, что денежные чудаки просто доводят до логического конца заблуждение, широко принятое доклассическими и нынешними кейнсианскими авторами. Решающим моментом является то, что увеличение предложения денег не приносит обществу никакой выгоды. Напротив, оно является средством эксплуатации основной массы общества государством, управляемыми государством банками и их фаворитами. Причина в том, что в отличие от картофеля или стали увеличение предложения которых означает, что больше товаров может быть потреблено и больше людей выиграет, деньги выполняют свою роль в полном объеме независимо от их количества на рынке. Большее количество денег только уменьшает покупательную способность, ценность каждого доллара в обмене; меньшее количество денег увеличивает ценность каждого доллара.
Один из величайших экономистов всех времен Давид Юм дошел до сути этой проблемы, задавшись вопросом, что произойдет, если каждый человек волшебным образом проснется однажды утром с удвоенным, утроенным или любым другим количеством денег в его распоряжении. Должно быть ясно, что субъективное ощущение изобилия у всех быстро исчезнет, поскольку новые доллары поднимут цены на товары и услуги, пока эти цены не удвоятся или утроятся и общество не станет жить лучше, чем раньше. То же самое произойдет, если денежные активы каждого человека внезапно сократятся вдвое. Или мы можем предположить внезапную смену названия с «цента» на «доллар», при этом все номиналы будут пропорционально увеличиваться. Станут ли все люди жить в сто раз лучше? Нет; на самом деле популярность инфляции на протяжении веков объясняется именно тем, что каждый человек не получает удвоенную или увеличенную в четыре раза денежную массу сразу. Она обусловлена тем, что инфляция денежной массы происходит пошагово и что первые бенефициары, люди, которые первыми получают новые деньги, выигрывают за счет тех, кому не повезло оказаться последними в очереди.
Несколько лет назад в «New Yorker» была опубликована блестящая карикатура, которая обличила и весь инфляционный процесс, и изощренные рационализации грабежа и эксплуатации, используемые для его оправдания: группа фальшивомонетчиков радостно созерцает свою работу, и один из них говорит: «Розничные расходы в этом районе скоро получат необходимую новую дозу». Да, люди, которые первыми получают новые денежные вливания (независимо от того, легальна или нелегальна фальшивомонетническая деятельность), действительно выигрывают (то есть фальшивомонетчики и те, на кого они тратят деньги или, как банки, ссужают их), но они делают это за счет тех, кто получает деньги последним и обнаруживает, что цены на вещи, которые им приходится покупать, резко растут, прежде чем новые вливания доходят до них. Вливание новых денег имеет эффект «мультипликатора», но это эффект, который эксплуатирует одних людей в интересах других, и, будучи эксплуатацией, он также затрудняет и обременяет подлинное производство на свободном рынке.
Что касается ставки процента, то это не просто цена денег, и, следовательно, она не обратно пропорциональна их количеству. Например, в ситуации Давида Юма четырехкратное увеличение количества денег приведет к четырехкратному росту различных цен, активов и т. д., но нет никаких причин для того, чтобы этот рост повлиял на ставку процента. Если раньше 1000 долларов приносили 50 долларов процентов в год, то теперь 4000 долларов будут приносить 200 долларов; сумма процентов вырастет в четыре раза, как и все остальное, но нет никаких причин для изменения ставки. Лисандр Спунер считал, что если предложение денег будет в достаточной степени увеличено (как это якобы произойдет на чисто свободном рынке), то ставка процента упадет до нуля; на самом деле для ее изменения нет никаких причин.