[35].
Гипотезу о том, что государство больше заинтересовано в защите себя, чем своих граждан, можно проверить, задав следующий вопрос: какие виды преступлений государство преследует и наказывает более сурово – те, которые направлены против граждан, или те, которые направлены против него самого? Самыми опасными преступлениями в лексиконе любого государства практически всегда являются не посягательства на права личности или частной собственности, а опасности его собственному благополучию, например государственная измена, дезертирство солдата к врагу, неявка по призывной повестке, захват власти или тайная организация, созданная с его целью, убийство правителей, а также экономические преступления против государства, такие как фальшивомонетчество или уклонение от уплаты подоходного налога. Или сравните степень рвения, с которым будут преследовать человека, напавшего на полицейского, с тем вниманием, какое государство уделяет нападению на обычного гражданина. И тем не менее парадоксальным образом открыто объявленный государством приоритет собственной защиты перед защитой граждан мало кем воспринимается как несоответствие с его предполагаемым смыслом существования[36].
Как государства относятся друг к другу
Поскольку поверхность суши поделена между различными государствами, межгосударственные отношения должны занимать немалое количество времени и энергии государства. Естественное стремление любого государства состоит в увеличении своего могущества; внешне такое расширение происходит путем завоевания какой-либо территории. За исключением тех случаев, когда эта территория необитаема или живущие на ней люди еще не организованы в государство, такое расширение предполагает неизбежный конфликт между правящими группами двух государств. На каждой отдельно взятой территории в конкретный период времени только одна группа правителей может иметь монополию на насилие, а стало быть, полная власть над территорией для государства Х может быть получена лишь путем изгнания государства Y. Государства всегда будут тяготеть к войне, хоть это и рискованная затея, прерывающаяся периодами мира и сменой государственных альянсов и коалиций.
Мы уже видели, что «внутренние», или «внутригосударственные», попытки ограничить государство на протяжении XVII–XIX столетий в конечном счете нашли свое наиболее яркое выражение в конституционализме. Их «внешним», или «внешнеполитическим», аналогом стало развитие «международного права», в особенности «законов войны» и «прав нейтральных стран»[37]. Некоторые положения международного права первоначально были исключительно частными и выросли из потребности торговцев и купцов во всем мире в защите их собственности и разрешении споров между ними. Примеры: морское право, торговое право. Но даже правила для государств появились добровольно и не были навязаны неким международным сверхгосударством. Целью «законов войны» было ограничение межгосударственного разрушения лишь самими органами государства, таким образом защищая невинное «гражданское» население от массовой резни и военного истребления. Цель выработки прав нейтральных стран состояла в том, чтобы защитить частную гражданскую международную торговлю, даже с «вражескими» странами, от захвата одной из воюющих сторон. Таким образом, главной целью было ограничение масштабов любой войны и, в частности, ограничение их разрушительного воздействия на частных граждан нейтральных и даже воюющих стран.
Правовед Фредерик Вил очаровательно описывает такой «цивилизованный способ ведения войны», который в течение короткого времени процветал в Италии XV века: «Зажиточные горожане и купцы средневековой Италии были слишком заняты зарабатыванием денег и получением удовольствий от жизни, чтобы самим нести тяготы и опасности участия в войнах. Поэтому у них стала популярна практика найма солдат удачи, чтобы те воевали за них; причем, будучи людьми бережливыми и деловыми, они увольняли наемников сразу, как только могли обойтись без их услуг. Таким образом, войны велись армиями, нанимаемыми для каждой военной кампании. ‹…› Впервые военное дело стало разумной и сравнительно безвредной профессией. Генералы того времени вели боевые маневры друг против друга, зачастую с непревзойденным мастерством, но когда один из них получал преимущество, его противник обычно либо отступал, либо капитулировал. Всеми признавалось правило, что город можно разграбить, только если он оказывает сопротивление: неприкосновенность всегда можно было купить, заплатив выкуп. ‹…› Вполне естественно, что ни один город никогда не оказывал сопротивления; поскольку было очевидно, что правительство слишком слабо для защиты своих граждан, оно не могло рассчитывать на их лояльность. Гражданскому населению нечего было бояться опасностей войны, которые были уделом только профессиональных солдат»[38].
Практически полное отделение частных гражданских лиц от государственных войн в Европе XVIII столетия подчеркивает Джон Нэф: «Даже почтовая связь в военное время недолго оставалась под запретом.
Письма ходили без цензуры, со свободой, поражающей воображение человека ХХ века. ‹…› Подданные двух воюющих стран при встрече разговаривали друг с другом, а когда не могли встретиться, писали друг другу письма, но не как враги, а как друзья. Вряд ли существовало современное представление о том, что… подданные любой враждебной страны несут частичную ответственность за воинственные действия их правителей. А у воюющих правителей не было твердых намерений прекратить связи с подданными противника. Старая инквизиторская практика шпионажа в связи с религиозными культами и верованиями уходила в прошлое, а о сопоставимой инквизиции в связи с политическими или экономическими связями даже не помышляли. Изначально паспорта были изобретены для безопасного перемещения во время войны. В течение большей части XVIII столетия редко бывало, чтобы европеец отказался от поездки в иностранную страну только потому, что она воюет с его собственной страной»[39].
С ростом признания торговли как полезной для обеих сторон военное дело XVIII века также уравновешивалось значительными объемами «торговли с врагом»[40].
Здесь не требуется тщательно разъяснять, насколько далеко государства вышли за рамки правил цивилизованного военного дела в этом столетии.
В современную эпоху тотальной войны в сочетании с технологией тотального уничтожения сама идея ограничения войны кругом государственных служащих выглядит даже более причудливой и устаревшей, чем первоначальная Конституция Соединенных Штатов.
Когда государства не находятся в состоянии войны, для сведения трений к минимуму зачастую требуется наличие соглашений. Одной из доктрин, завоевавших на удивление широкое признание, является провозглашаемая «святость международных договоров». Эту концепцию рассматривают как аналог «святости договора». Но международный договор не имеет ничего общего с настоящими договорами. По договору передаются в точном смысле права на частную собственность. Поскольку же правительство не «владеет» своей территорией ни в каком собственном смысле, никакие заключенные им соглашения не даруют прав на собственность. Если, например, господин Джоунз продает или передает свою землю господину Смиту, то наследник Джоунза не может законным образом явиться к наследнику Смита и заявить свои права на эту землю. Права собственности уже были переданы. Договор, заключенный старым Джоунзом, автоматически связывает и молодого Джоунза, потому что старый Джоунз уже передал собственность; таким образом, у молодого Джоунза нет права предъявлять претензии на собственность. Молодой Джоунз может претендовать лишь на то, что он унаследовал от старого Джоунза, а старый Джоунз может завещать лишь ту собственность, которой он еще владеет. Но если в какой-то день правительство, скажем, Руритании будет принуждено силой или даже соблазнено подкупом со стороны правительства Валдавии отдать часть своей территории, то абсурдно заявлять, что правительства и жители этих двух стран теперь навеки лишены права требовать воссоединения Руритании в соответствии с принципами святости международного договора.
Ни люди, ни земля Северо-Западной Руритании не принадлежат ни одному из правительств. Как следствие, путем международного договора одно правительство не может связать мертвой рукой из прошлого более позднее правительство. Революционное правительство, свергнувшее короля Руритании, также вряд ли может быть привлечено к ответственности за действия или долги того короля, поскольку такое правительство не является, подобно ребенку, истинным «наследником» собственности своего предшественника.
История как соревнование между властью государства и властью общества
Поскольку двумя основными и взаимоисключающими видами взаимоотношений между людьми являются мирное сотрудничество и принудительная эксплуатация, производство и хищничество, то историю человечества, особенно экономическую историю, можно рассматривать как соревнование между этими двумя принципами. С одной стороны, существует созидательная производительность, мирный обмен и сотрудничество; с другой стороны – принудительный диктат и хищничество над этими общественными отношениями. Альберт Джей Нок удачно назвал эти две соперничающие силы: «общественная власть» и «государственная власть»[41]. Общественная власть – это власть людей над природой, их сотрудничество в преобразовании ресурсов природы и понимании законов природы на пользу всех участвующих индивидов. Общественная власть – это власть над природой, уровень жизни, достигнутый людьми во взаимном обмене. Государственная власть, как мы видели, – это принудительный и паразитический захват этого производства – снятие сливок с общества на пользу непроизводительных (в действительности антипроизводительных) правителей. В то время как общественная власть – власть над природой, государственная власть – это