Удивительно, но в аналогичной ситуации оказался и Энди Уорхол, который говорил: «Я не вижу ничего ненормального в одиночестве. Мне хорошо одному». Даже на самой веселой вечеринке он держался чуть в стороне и наблюдал за гостями через объектив камеры.
В работах художников было и то, что гораздо страшнее одиночества. Это страх, который также многолик: он может быть представлен в виде пустой улицы, природного явления или какого-то определенного человека. Он может принять образ любви, если речь – о страхе потерять объект своих чувств, и образ смерти. Страх смерти – сильнейший страх во все времена. У каждого художника образ смерти был свой: кто-то писал о личных потерях, кого-то волновали проблемы глобального масштаба, а некоторые использовали образ смерти в иных целях.
Образ смерти – настолько неоднозначное понятие, что существует огромное количество его интерпретаций. Базовая из них – философская: перед смертью все равны; неважно, кем человек был при жизни, главное – его поступки. В своих картинах этот подход использовали художники Раннего Возрождения, поэтому в данном случае не стоит забывать про религиозную составляющую.
В работе художника Ганса Бальдунга «Три возраста женщины и смерть» разговор как раз об этом. В левой части картины зритель видит три фигуры – младенца, молодую девушку и старуху, а правая ее часть отдана смерти. Старуха делает уверенный шаг навстречу смерти. Все это – старение, причем старение одного человека. Об этом намекает вуаль, протянувшаяся от одной героини картины к другой. У Ганса есть еще одна похожая работа под названием «Семь возрастов женщины» (1544), где очень подробно можно наблюдать процесс старения, который ждет каждого.
Генри Дарджер. Они помогают Дженни Ричи сбежать.
Развивая тему старения, художники хотели донести до зрителей мысль о том, что земная жизнь бессмысленна. Тело рано или поздно состарится и умрет. Неважно, сколько у человека денег, исход в любом случае будет таким, как на диптихе «Новобрачные/Мертвые любовники». В первой части зритель видит влюбленную пару в момент бракосочетания. Они юны, прекрасны, обеспеченны, впереди их ждет чудесное будущее. Во второй части – совершенно иная картинка. Здесь представлена влюбленная пара после смерти. И ничего красивого тут уже нет: их тела гниют, вокруг полчища насекомых, а о прекрасной земной жизни ничего не напоминает. Жить насыщенной жизнью после увиденного не хочется, но это было на руку господствующему в то время мировоззрению: человек должен много думать о жизни после смерти, поэтому обязан знать обо всех грехах и о расплате, которая его ждет.
Ганс Бальдунг. Три возраста женщины и смерть. 1510 год
Художники любили посмеяться над теми, кто считал себя вечно молодым. На картине Бернардо Строцци «(Старая кокетка) Аллегория бренности» (1637) представлена забавная ситуация: старуха сидит перед зеркалом и пытается омолодиться, поскольку не желает мириться со своим возрастом. Выглядит это смешно, потому что нежное платье и розовые ленты лишь подчеркивают ее возраст. Стоящие рядом помощницы осознают всю нелепость ситуации и насмехаются над действиями хозяйки. Но художник написал эту работу не только ради смеха. Он хотел показать, что желание обмануть возраст бессмысленно, ведь возраст (и смерть) все равно возьмут свое. Поэтому у картины есть второе название – «Аллегория бренности».
О быстротечности времени и о том, что во время земной жизни лучше не грешить, говорили и натюрморты в жанре vanitas. Этот термин произошел от слов из книги Екклесиаста, авторство которой приписывают царю Соломону: «Vanitas vanitatum dixit Ecclesiastes vanitas vanitatum omnia vanitas!» – что в переводе означает «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует – все суета!». В работе Питера Класа «Ванитас. Натюрморт с черепом и гусиным пером» об этом говорят несколько деталей: череп – символ неизбежности смерти, пустой бокал и погасшая лампа – символы того, что все когда-то заканчивается, и книга, символизирующая знания (поскольку череп лежит на книге, знания бессмысленны перед лицом смерти). Это не единственный пример такой работы, но рассказать обо всех в данном случае невозможно, поэтому стоит запомнить, что элементы, символизирующие земные заслуги и богатства, говорят о том, что в них нет смысла. В работе Юриана ван Стрека «Суета сует» (1670) в противовес земной славе поставлено искусство, ведь оно вечно и бессрочно хранит память о любом событии или человеке.
Неизвестный автор. Новобрачные/Мертвые любовники. Около 1470 года
Питер Клас Ванитас. Натюрморт с черепом и гусиным пером. 1628 год
Бернт Нотке. Таллинская пляска смерти. Конец XV века
Еще одним вариантом иллюстрации бренности человеческого бытия был сюжет под названием «Пляска смерти». В большинстве случаев смерть изображалась в виде скелета, который ведет к могиле людей вне зависимости от их социального статуса. Пример – работа «Таллинская пляска смерти», находящаяся в церкви Святого Николая в Таллине. Предпосылкой к ее созданию послужила чума, унесшая жизни чуть ли не половины населения Европы.
Если со старением и смертью все логично и понятно, то вопрос «А что ждет человека после смерти?» более неоднозначен. С точки зрения религии каждого ожидает расплата за грехи: гордыню (тщеславие), зависть, гнев, уныние, алчность, похоть (блуд) и чревоугодие. Об их изображении в искусстве тоже можно долго говорить, поэтому обратим внимание на самый яркий пример – работу Иеронима Босха «Семь смертных грехов и четыре последние вещи». Она изображает не только семь смертных грехов, но имеет четыре дополнительные иллюстрации – смерть, страшный суд, рай и ад. В центре изображен Иисус Христос как всевидящее око.
Иероним Босх. Семь смертных грехов и четыре последние вещи. Конец XV века
Разберемся, как Босх видел каждый грех в отдельности. Чревоугодие представлено в виде полного человека, занятого едой; уныние – сонный мужчина, которого за безделье упрекает женщина; похоть – влюбленные парочки, занимающиеся удовлетворением плотских желаний; гордыня – любующаяся своим отражением в зеркале женщина; гнев – дерущиеся мужчины; зависть – пожилая пара, которая смотрит на богача, и девушка, заглядывающаяся не на молодого человека, а на его деньги; алчность – продажный судья.
По мере развития искусства смерть на картинах художников предстает в других образах – убийц, самоубийц, казней, войн, похорон. Хрестоматийным примером может послужить работа Василия Верещагина «Апофеоз войны» (1871). Бо́льшую часть полотна занимает гора с черепами. В «Апофеозе» нет ничего живого, лишь выжженная пустыня и кости, а единственная жизнь – черные вороны, символизирующие смерть. Эта картина стала частью Туркестанской серии, написанной художником под впечатлением от пребывания в Средней Азии. Считается, что на создание этой работы Верещагина вдохновил реальный исторический факт: Тамерлан возводил похожие пирамиды из голов завоеванных противников. Но привязки именно к этому историческому событию в ней нет, поэтому можно с уверенностью сказать, что изображенная сцена является кульминацией любого военного действия.
Если на картине есть скелет или череп, не всегда разговор пойдет о смерти в прямом смысле этого слова. Иногда сюжет может быть более символичным. Так стало с работой Хуго Симберга «Сад смерти», посмотрев на которую понимаешь: здесь все непросто, ведь не могут мертвецы так нежно заботиться о цветах. С одной стороны, кажется, что данный сад – некая отдушина для умерших и единственное место, где они могут проявить истинные чувства, ведь то, с каким трепетом они растят цветы в условиях засухи, не может не удивлять. С другой стороны, сад больше похож на круговорот жизни и смерти, где цветы – это человеческие души, которые ждут своего часа в чистилище (месте, где пребывают души, ожидающие очищения от совершенных грехов).
Хуго Симберг. Сад смерти. 1896
Обратимся к чему-то более реалистичному. Например, работа Жака-Луи Давида «Смерть Марата» – не просто одно из самых известных произведений, посвященных Французской революции, но и один из наиболее понятных сюжетов в контексте развития тематики смерти в искусстве. Смерть в этой картине показана в образе исторического события: политического деятеля Жан-Поля Марата убила Шарлотта Корде – девушка, которая была приверженцем иных ценностей и не разделяла взглядов Марата.
Жак-Луи Давид. Смерть Марата. 1793 год
Еще более понятным примером может стать работа Василия Перова «Проводы покойника» (1865). Она также иллюстрирует историческое событие, но более обобщенно, поскольку рассказывает о тяжелой жизни и смерти простых людей вообще, а не конкретного человека. От этой смерти веет не грустью, а безысходностью. Как в случае с одиночеством Ван Гога, на этой картине у смерти нет лица, ведь зритель не знает, кто умер: глава семьи или пожилой родственник. Можно видеть только детей и молодую женщину с поникшей головой. Благодаря изображенным деталям напрашивается вывод, что семье живется несладко: старенький конь, небольшие сани, дешевый гроб, потрепанная одежда. Если умер тот, кто был кормильцем, ничего хорошего их не ждет
Пожалуй, самой страшной картиной про смерть можно считать работу Яниса Розенталя. В ней присутствует ощущение, что смерть может прийти, когда ее не ждешь. К слову, никаких скелетов здесь нет. Стоит обратить внимание, как показана смерть: она не выглядит героем из фильма ужасов. Наоборот, она – нечто будничное (только от этого становится еще страшнее). Даже в согнутом положении фигуры, олицетворяющей смерть, можно заметить ее высокий рост, который под стать деревьям на втором плане. А теперь представьте, что смерть разгибает спину, выпрямляется и буквально не помещается в пространство картины. И если чуть-чуть пофилософствовать и поразмышлять на этот счёт (ведь автор работы однозначно принял решение о размере фигуры не случайно), то в голову сразу же приходит мысль о сравнении смерти с деревьями позади неё (они такие же тонкие и высокие). Что же это значит? Да то, что смерть, как и природа, – неотъемлемая часть происходящего вокруг нас.