Я, конечно, не буду останавливаться подробно на ходе военных действий, что не является темой настоящего исследования. Буду касаться только вкратце тех военных операций, которые влекли за собой те или другие изменения как в командовании Армии, так и в известных назначениях в управлении Государства.
Уже самое начало войны ознаменовалось нашим ускоренным наступлением в Восточной Пруссии,{132} ввиду того, что германские армии быстро продвигались в Северную Францию и французское правительство настаивало на русском наступлении. Из-за целого ряда неудачных обстоятельств наступление это, вначале успешно развивавшееся, кончилось крупным поражением под Танненбергом, где армия генерала Самсонова была разгромлена, сам Самсонов покончил с собой и несколько десятков тысяч русских было взято в плен. Вскоре после этого Россия, Франция и Англия подписали договор о незаключении сепаратного мира.
На австрийском фронте события протекали благоприятно для русских войск, которые быстро продвигались вперед, заняв большую часть Галиции. Немецкое командование бросило свои войска на помощь Австрии, и после целого ряда переменных успехов фронт к зиме установился от Румынии до Балтийского моря, а на Западе от Швейцарии до Северного моря. Было ясно, что война затягивается и о близком ее конце говорить не приходится.
В начале войны наша армия делилась на два фронта: Юго-Западный с Главнокомандующим генералом Н.И. Ивановым, у которого начальником штаба был М.В. Алексеев, и Северо-Западный с Я.Г. Жилинским, которого вскоре заменил генерал Н.В. Рузский.
Кроме того, был еще Кавказский Фронт, которым командовал наместник Кавказа генерал граф И.И. Воронцов-Дашков, с начальником штаба Н.И. Юденичем.
Когда выяснилось, что война затягивается, в стране стали опять оживать старые оппозиционные настроения. Из кругов, враждебных Верховной Власти, стали потихоньку говорить о лицах, близких Государю, которые, якобы, хотят сепаратного мира. Ничего подобного, конечно, не было, за исключением Витте, который, конечно, не был близок к правительственным кругам, но открыто высказывался за прекращение войны. Вскоре он умер, и слухи эти были связаны только с совершенно вымышленными именами. Затем выяснилось весьма серьезное и тревожное обстоятельство в связи с недостатком военного снабжения. Все предполагали, что война будет короткой, и для такой войны армия казалась снабженной удовлетворительно. Но уже в октябрю выяснилось, что на некоторых участках фронтов оказался такой недостаток снарядов, что пришлось затормозить некоторые весьма важные операции. Начался "снарядный голод". Но были основания опасаться, что этот недостаток окажется еще более грозным в дальнейшей стадии военных действий. Союзники не могли (а может, и не так уж и стремились) помочь России в этом деле, так как для этого нужно было предпринять сравнительно рискованные морские операции союзного флота для подвоза снарядов России. После неудачной попытки союзники отказались от риска, и Россия осталась предоставленной сама себе.
На этом я временно остановлюсь, чтобы перейти к характеристике некоторых высших чинов Армии первой Ставки, начиная с Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. Должен оговориться, что высказывания всех мемуаристов настолько противоречивы не только в отношении характеристики отдельных лиц, но и почти всех событий, что я должен привести их почти все, а у меня под рукой воспоминания дюжины генералов, полудюжины полковников и нескольких членов Императорской Фамилии и "сановников". Для себя я уже давно разобрался во всем этом материале, но для читателей этой книги я хочу предложить весь обширный материал по двум причинам: во-первых, очень интересно, как люди по-разному воспринимают то, что видят и слышат, и во-вторых, я не хочу, чтобы меня обвинили в каком-либо пристрастии или предпочтении тех или других материалов.
В своем предисловии и уже в самом тексте этой работы я говорил, что мой анализ основан, прежде всего, на нравственном начале. Говорил также, что нравственное начало не мыслится мной как не религиозного характера, т.е. православного, вернее русско-православного. Это значит, что в этой работе нет места релятивизму, нет места тому очень распространенному взгляду, что "подлинной правды" нигде нет, что во всех движениях, во всех событиях можно усмотреть и хорошее, и плохое. Этот своего рода "экуменизм" во взглядах и высказываниях очень многих, вернее, большинства, я отметаю начисто. Это то, о чем говорится в Евангелии, — будь горяч или холоден, но не будь теплым, потому что это от лукавого.{133} Мы достаточно и видели, и видим, как этот компромисс между Добром и Злом ведет к гибели всю вселенную, а нашу чудесную Родину превратил в страну покорных рабов. Но, повторяю, в дальнейшем изложении я постараюсь привести дословно высказывания и тех, к памяти которых я навсегда сохраню глубокое уважение, и тех, которые вызывают во мне брезгливость, а иногда и отвращение.
Вот что пишет Великий Князь Александр Михайлович:
«Из всех членов Императорской Семьи Великий Князь Николай Николаевич, старший сын моего дяди Великого Князя Николая Николаевича-старшего, имел самое большое влияние на наши государственные дела. Два важнейших акта в истории России — манифест 17 октября 1905 года и отречение Императора Николая II 2 марта 1917 года — следует приписать полнейшей аберрации политического предвидения Великого Князя Николая Николаевича. Когда я пишу эти строки, мной руководят отнюдь не горькие чувства. Я далек от мысли умалять его редкую честность и добрые намерения. Людьми типа Великого Князя Николая Николаевича можно было бы пользоваться с большим успехом в любом хорошо организованном государстве при условии, чтобы Монарх сознавал бы ограниченность ума этого рода людей.
Мой двоюродный брат Великий Князь Николай Николаевич был превосходным строевым офицером. Не было равного ему в искусстве поддерживать строевую дисциплину, обучать солдат и готовить военные смотры. Если бы Великий Князь Николай Николаевич оставался бы на посту Командующего войсками гвардии и Петроградского Военного Округа до февраля 1917 года, он всецело оправдал бы все ожидания и сумел бы предупредить февральский солдатский бунт...
Если бы Великий Князь посоветовал бы Государю 2 марта 1917 года остаться на фронте и принять вызов революции, товарищ Сталин не принимал бы в 1931 году в Кремле мистера Бернарда Шоу! Всю истинную трагедию создавшегося положения Николай Николаевич понял только спустя неделю, когда, приехав в Ставку в Могилев, чтобы занять свой высокий пост, он узнал, что Петроградский Совдеп запретил г. Керенскому пользоваться его услугами. Можно только удивляться простодушию этого человека, который проезжает по России, охваченной восстанием, от Кавказа до Могилева, и не замечает ни толп народа, ни демонстраций, ни мятежей и остается непоколебимым в своей вере, что "новые командиры" оценят его безупречный патриотизм и военный опыт!»{134}
Далее приведу воспоминания адмирала Бубнова (в то время капитана 1-го ранга):
"По своим личным качествам Великий Князь Николай Николаевич был выдающимся человеком, а среди членов Императорской Фамилии представлял собой отрадное исключение. По природе своей честный, прямой и благородный, он соединял в себе все свойства волевой личности, т.е. решительность, требовательность и настойчивость. Причем, эти свойства проявлялись в нем иногда в чрезмерной форме, создавшей ему репутацию подчас суровой строгости... При господствовавшем в царствование Императора Николая II во всем государственном аппарате безволии и непотизме, наличие на посту Верховного Главнокомандующего такой волевой личности, как Великий Князь Николай Николаевич, было одним из главных залогов благополучного исхода войны, и потому-то вся Россия встретила с таким единодушным восторгом назначение его на этот пост.{135}
И дальше:
"Император Николай II при своих высоких нравственных качествах не обладал, к сожалению, свойствами, необходимыми, чтобы править государством. Ему, прежде всего, недоставало твердости воли и решительности, этих основных свойств настоящего правителя и вождя. Обладая средними умственными способностями, затемненными большим религиозным мистицизмом и устарелыми политическими взглядами, Он просто не в состоянии был разумом "объять" грандиозную задачу управления Российской Империей, которая легла на Него тяжелым бременем и к которой Он не готовился".{136}
Скажу наскоро, что писать так через несколько десятков лет после революции — значит обладать такими умственными способностями, которые приписываются автором Государю. При Государе Императоре Николае II Российская Империя перед войной достигла такого расцвета во всех областях управления, что даже весьма неблагосклонно относящиеся к России иностранцы это признавали. В своих воспоминаниях автор десятки раз говорит о "пагубной политике трона". Какой клад такие писания для всяких издательств и людей, стремящихся по сей день показать прошлое России в совершенно извращенном виде! К этим мемуарам мы еще вернемся. Скажу только, что адмирал Русин, начальник Бубнова, был как раз противоположных взглядов и, умирая глубоким стариком, этот умный и благородный человек, занимавший самые ответственные посты в морском ведомстве, с благоговением говорил о покойном Государе.
Теперь о воспоминаниях протопресвитера Георгия Шавельского. Во многом они сходны с воспоминаниями Бубнова, все же они производят более благоприятное впечатление, так как несмотря на то, что он, как и Бубнов, позволяет относиться к Государю с совершенно неприличной развязностью, все же попадаются страницы, где можно узнать многое для уяснения событий военного времени. Начнем с того, что Шавельский заявляет, что ранг протопресвитера приравнивается в военном мире к генерал-лейтенанту. Вот и будем считать эти воспоминания ‘‘генеральскими", благо, что тон этих воспоминаний никак не похож на тон священнослужителя.