ографию, то мы увидим картину, аналогичную биографии Талейрана. В Думе он был сперва во фракции правых, потом перешел к националистам, затем стал членом фракции центра. Потом стал "лидером" Прогрессивного блока. В февральские дни вошел во "Временный Комитет Государственной Думы". Затем поехал с Гучковым в Псков "просить Государя "помочь" и... отречься. В эмиграции написал ряд книг весьма сомнительного характера, в частности "Три столицы", в которой он описывает свою поездку в СССР, устроенную ГПУ. Уже зная об этой провокации, он все же выпускает эту книгу. Затем не эвакуируется, как большинство русских, из Югославии в конце 2-ой мировой войны, а остается у Тито. Большевики его арестовывают, отправляют в концлагерь, а затем лет десять тому назад, во времена владычества Хрущева, Шульгин и по радио, и в советской прессе рассказывает о своих впечатлениях о посещении колхоза и благодарит "дорогого Никиту Сергеевича за доставленные ему радостные переживания при виде всего им увиденного».{189}
Я помню, как некоторые наши компатриоты говорили, что Шульгина, дескать, заставили это заявить. Я не могу утверждать противного, но мне кажется, что Шульгину совсем нетрудно было сделать еще один вольт и "помочь" Хрущеву в его утверждениях о райской жизни в СССР.
Так вот, как описывает Шульгин свое вступление в Прогрессивный блок.
«И я, едва приехав, позвонил к Милюкову. Милюков сразу меня не узнал: я был в военной форме. Впрочем, и вправду я стал какой-то другой. С Милюковым мы были ни в каких личных отношениях. Между нами лежала долголетняя политическая вражда. Но ведь 26 июля (день, когда Государь был в Думе после объявления войны — В.К.) как бы все стерло. "Все для войны!" Но все же он был несколько ошеломлен моей фразой:
— Павел Николаевич... Я пришел вас спросить напрямик: мы — друзья?
Он ответил не сразу, но все же ответил:
— Да... кажется... Я думаю... что мы — друзья...»{190}
Затем Шульгин описывает разговор с Милюковым. Милюков говорит:
"С одной стороны, надо, чтобы те люди, которых страна считает виновниками (чего? — В.К.), ушли... Надо, чтобы они были заменены другими достойными, способными — людьми, которые пользуются общественным довернем — что ли... Не может же, в самом деле, совершенно рамольный (от фр. ramolli — слабоумный)Горемыкин быть главой правительства во время мировой войны... (Клемансо был ровесником Горемыкина — В.К.). Западные демократии выдвинули цвет нации на министерские посты..."{191}
"Дело ясно: надо позвать кадет и предоставить им сформировать кабинет. Собственно говоря, почему этого не сделать?"{192}
«Родзянко несет свой авторитет председателя Государственной Думы с неподражаемым весом. Это его достоинство и недостаток. "Цукать" министров с некоторых пор сделалось его потребностью».{193}
"Генерал Поливанов, военный министр, человек умный, задумчивый и большой дипломат".{194}
«Правительство обвинялось "в измене"».{195}
"Эго слово повторяет вся страна. Если мы (Блок) откажемся от него, мы не скажем того, что нужно, того, что от нас ждут..."{196}
«В конце концов победило компромиссное решение. В резолюцию все же было включено слово "измена", но без приписывания измены правительству со стороны Думы. Было сказано, что действия правительства, нецелесообразные и нелепые и какие-то еще, привели, наконец, к тому, что "роковое слово измена ходит из уст в уста..."»{197}
И все же, правда изредка, у этого "народного представителя" (Боже, кто только не лезет в эти представители, а народ тут совсем не при чем!) бывают минуты просветления:
"В минуты сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями. Мы слишком красноречивы... мы слишком талантливы в наших словесных упражнениях. Нам слишком верят, что правительство никуда не годно..."{198}
В этих последних словах Шульгина дан совершенно точный анализ деятельности Прогрессивного блока — поджигатели. Милюков был сознательным врагом существующего строя, Родзянко — явно ограничен, а такие люди, как Шульгин... мне не хочется называть его, как он этого заслуживает, но порядочные люди "Шульгиным" руки не подают.
В ответ на это притязания "блока" Государь поручил И.Л. Горемыкину объявить перерыв думской сессии. Государь считал, что министры ответственны перед Монархом, а не перед "обществом", всегда изменчивым в своих настроениях. А член Государственного Совета В.И. Гурко, этот, по утверждению Архимандрита Константина, "один из лучших сынов ушедшей России, один из столпов ее государственного строительства",{199} осмелился сказать, намекая на "хлыстовство" Распутина:
"Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом".{200}
Съезды земского и городского союза отправили депутации к Государю для передачи резолюции, требующей смены правительства. Конечно, Государь их не принял. Вскоре Государь совершенно ясно заявил на заседании Совета министров в Ставке, что все силы страны должны быть посвящены ведению войны, а не политической борьбе. Министры, которые стояли за уступки блоку, должны были уйти. Таким образом были уволены Самарин, Щербатов, Кривошеин и Харитонов.
О Кривошеине надо сказать несколько больше. Очень способный, сотрудник Столыпина, он одно время готовился Государем к занятию поста Председателя Совета Министров. И вот началась "тайная интрига" Кривошеина против Горемыкина.
Государыня в своих письмах к Государю называет Кривошеина "тайным врагом, действующим исподтишка", работающим "заодно с Гучковым", "он виляет, и левый, и правый..."
Великий Князь Андрей Владимирович в своем дневнике от 11 июня пишет:
"Уже теперь поговаривают, что Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, однотипных и одинаково мыслящих, который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом, как желание умалить власть Государя. Об этом очень открыто говорят почти все".{201}
Он "слишком много видается с Гучковым", — писала Государыня 18 сентября.{202}
Глава XIII
СТАБИЛИЗАЦИЯ ФРОНТА. ПРОГРЕССИВНЫЙ БЛОК. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КОМИТЕТОВ. ГОРЕМЫКИН. ХВОСТОВ — МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ. ШТЮРМЕР — ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА МИНИСТРОВ.
Положение на фронте к концу года стабилизировалось. Россия вынесла на себе главную тяжесть войны. В стране в это время лихорадочно развивалась военная промышленность: строились новые казенные заводы. Экономическая жизнь страны протекала почти нормально. Дороговизна не носила еще одиозного характера: рост цен не вносил тревоги в широкие обывательские массы. В общем, если бы не искусственно создаваемая нервная атмосфера, если бы не "передовая общественность" в лице Думы, всяких комитетов и союзов, а также салонов великосветских интриганов, жизнь страны в эти тяжелые годы войны могла бы быть названа нормальной.
Живя в Ставке, Государь раз в месяц приезжал на несколько дней в Царское Село. Все ответственные решения Государь принимал сам, но в свое отсутствие поручил Императрице поддерживать сношения с министрами и сообщать Ему обо всем происходящем в Петрограде. Это не было формальным возложением на Государыню известных обязанностей, но, доверяя всецело своей супруге, Государь мог положиться только на Государыню. В этом были виноваты, как и члены Императорской Фамилии (не исключая Императрицы Марии Феодоровны), так и та часть высшей бюрократии, которая, за исключением нескольких имен, потеряла доверие своего Монарха. И совершенно прав был Государь в своем решении.
Все "сановники" прошлого, как Коковцев, Гурко, Кривошеин вели интриги, общались с явными врагами Престола, как Гучков, Львов, Милюков и другие, пускали совершенно фантастические слухи, вели себя, как одержимые какой-то навязчивой идеей и... шли к гибели и своей, и России. И никто, или почти никто не задался вопросом — нет ли во всем этом какой-то невидимой руки, искусно направляющей всех этих людей к катастрофе? Да, конечно, все знали об этом и говорили открыто, но только называли три имени: Государыня, Распутин, Вырубова. Чем это объяснить?
В этой главе я буду говорить об этих трех лицах, но только неужели действительно можно было верить всем сплетням и клевете? Мне скажут — а письма Государыни к Государю? Да я подпишусь под всеми этими письмами обеими руками! Все характеристики Государыни были необыкновенно меткими, Ее любимый эпитет "скотина" как нельзя лучше подходил ко всем этим министрам, думцам и комитетчикам. И нужно было, конечно, Государю гнать их всех вон.
Вот Солоневич прямо говорил, что Милюкова, конечно, нужно было повесить за его клеветническую речь 1-го ноября 16-го года! Но как ни злопыхательствовал Прогрессивный блок и вся примыкающая к нему общественность, положение улучшалось с тех пор, как Государь стал во главе Армии. И даже более честные члены этого блока это признали.
Граф Д. Олсуфьев, член блока, заявил на заседании блока:
"Все мы ошиблись. Государь видел дальше. Перемена повела к лучшему. Мы предлагали для войны сместить министров. Самый нежелательный (Горемыкин) остался, а война пошла лучше. Прекратился наплыв беженцев, не будет взята Москва, и это безконечно важнее, чем кто будет министром и когда будет созвана Дума".