Учебная команда во главе с Кирпичниковым отправляется в Преображенский полк. К ним присоединяется 4-ая рота преображенцев. Тут же убивают полковника. К ним присоединяется рота Литовского полка; затем саперы. Присоединившиеся рабочие ведут мятежников вперед. Играет музыка. Офицеры, не принимавшие участия в этом мятеже, прячутся от озверевшей солдатни. Все направились к казармам Московского полка. Часть московцев присоединилась к мятежникам. Офицеры отстреливались из военного собрания. Толпа начала громить полицейские участки. Затем, осадив тюрьму "Кресты", освободила всех арестантов.
После этого толпа солдат и рабочих поджигает здание Окружного Суда. Пожарная команда не допускается к тушению пожара. И затем озверевшая толпа кричит:
"Все в Государственную Думу!"
И лавина человеческого месива плывет в Думу...
Хабалов несколько раз доносил в Ставку, "что среди котла событий" безпорядки продолжаются, и приказаний Его Величества он выполнить не может.
Родзянко нашел у себя на квартире следующий указ:
"На основании статьи 99 Основных Государственных Законов, Повелеваем: занятия Государственной Думы прервать с 26 -го февраля сего года и назначить срок их возобновления не позже апреля 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств. Правительствующий Сенат не оставит к исполнению сего учинить надлежащее распоряжение".
Государственный Совет тоже распускается. Государыня послала Государю телеграмму, которая заканчивалась весьма тревожно:
"Очень безпокоюсь относительно города".
27 февраля утром Родзянко опять послал Государю телеграмму:
"Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и Династии".
Правительство не приняло никаких мер, чтобы в Думу никого не пропускали и чтобы не было никаких демонстраций.
Поэтому, несмотря на роспуск Думы, утром депутаты стали стекаться в Думу, где в комнате Прогрессивного блока шло совещание. Было решено указу подчиниться, но членам Думы не разъезжаться и собраться на "частное" совещание.
На этом совещании было произнесено много речей — Некрасовым, Чхеидзе, Керенским, Милюковым и другими. Решили выбрать Временный Комитет — "для водворения порядка в столице и для сношений с общественными организациями и учреждениями". В этот комитет вошел состав бюро Прогрессивного блока с Керенским и Чхеидзе, так сказать, в придачу. Это, конечно, было решение в пользу революционного движения. В скором времени в Думу поступили сведения, что к Думе движется вооруженная толпа. Некоторые депутаты поспешили скрыться. Толпа рабочих, солдат, уличной черни и всякого сброда ворвалась в Таврический дворец, оттеснила караул, убила его начальника и запрудила все помещения Думы.
Все шло в Думу — и рабочие, и взбунтовавшиеся и убившие своих офицеров солдаты, и журналисты, и только что выпущенные из тюрьмы преступники, и, конечно, социалисты всех мастей.
"Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?"
(Пушкин "Бесы").
Да, хоронили.., но только не домового, а Русскую Государственность. Хоронили руками русских людей, одураченных преступным Заговором, десятилетиями мечтавшим разрушить Русское Православное Царство. Но этих похорон никогда бы не было, если бы Высшее Командование Армии во главе с генералом Алексеевым не приняло бы участия в этом величайшем преступлении.
Что же делал в это время Хабалов? Он сформировал небольшой отряд около 1.000 человек и отправил его под начальством полковника Кутепова против мятежных частей. Но этот отряд "застрял" и требовал подкреплений. Подкреплений требовали многие: Голицын — охраны, телефонная станция — небольшого отряда, Мариинский дворец — то же. Между 2-3 часами Хабалов, совершенно растерянный явился к Голицыну. Там же был и военный министр Беляев. Решили собрать "резерв" под командой князя Аргутинского-Долгорукова. Оказалось, что уже нет патронов. Обратились в Кронштадт. Оттуда ответили, что опасаются за крепость. Беляев, видя полную растерянность Хабалова, приказал начальнику Генерального Штаба Занкевичу вступить в командование гвардейскими запасными частями. Приехал еще и Кирилл Владимирович и "рекомендовал" сместить Протопопова. Это был прерогатива только Государя, но тогда уже началась анархия и в головах очень многих. После этого Беляев отправился в Мариинский дворец (резиденция правительства), где министры "уже ожидали своего ареста".
Не понимая сущности событий, члены кабинета думали, что все происходит из-за нежелания Думы видеть Протопопова министром, и убедили его "сказаться больным", на что Протопопов, этот фанфарон и никчемный министр, совершенно растерявшись, согласился. Когда об этом было сообщено в Ставку Государю, Государь немедленно телеграфировал:
"Перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю недопустимыми".
Государь был совершенно прав — это было только ненужным и безполезным самоунижением. Никакого "непротивления злу" Государь не знал.
А в Думе, в одной из комнат собрался на первое собрание только что организованный Совет рабочих Депутатов. Председателем выбрали Чхеидзе, его заместителем Керенского, в исполнительный комитет Суханова, Стеклова, Соколова и других вожаков-пораженцев.
Оставшиеся верные воинские части сосредоточились на площади Зимнего Дворца. Там были Беляев, Хабалов и Занкевич. Совет Министров объявил осадное положение, но все это уже запоздало. Голицын отправил телеграмму Государю, в которой "дерзал представить предложение" о замене себя другим лицом и составить... ответственное министерство.
Государь отвечает телеграммой Голицыну:
"О главном начальнике для Петрограда мной дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Николай".
Где же "непротивление злу", о котором так много говорят "хорошо информированные" издатели "Отречения"?
Около 8 часов вечера в Мариинский дворец приехали Родзянко и приехавший в этот день в Петроград по вызову последнего Великий Князь Михаил Александрович. Там Родзянко и Голицын просили Великого Князя объявить себя регентом, принять командование над всеми войсками и поручить князю Львову сформировать правительство. Великий Князь на регентство не согласился, так как понимал, что это нарушение присяги своему Брату, а пойти с войсками против революции не решился из-за своего действительно слабого характера. Великого Князя убедили обратиться к Государю со следующим заявлением:
"Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения — необходимо уволить весь Совет Министров и поручить образование нового министерства князю Львову как лицу, пользующемуся уважением в широких кругах".
Великий Князь просил также Государя не приезжать в Царское Село.
Через короткое время Алексеев от имени Государя передал ответ. Государь благодарил за сообщение, но не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает 28 февраля. Все мероприятия Государь отложил до своего возвращения в Царское Село. В Петроград отправляется генерал-адъютант Иванов как главнокомандующий Петроградским Округом, а с фронта направляются четыре пехотных и четыре кавалерийских полка.
В это время в Мариинский Дворец было сообщено, что ко дворцу двигается вооруженная толпа. Все растерялись и... решили разойтись. Ворвавшаяся чернь (народ, как потом писали) начала разгром дворца.
Царское Правительство перестало существовать, не использовав против революции находившуюся в его распоряжении воинскую силу. Только Беляев продолжал еще короткое время бороться, вплоть до своего ареста. С ним был Занкевич, который фактически командовал не перешедшими к мятежникам частями. Он приказал собраться частям во дворе Зимнего Дворца. Произнес речь о событиях и... все. Никаких приказаний. Настроение понижалось. Когда подошло время ужинать, стали расходиться по казармам, сперва ушли Преображенцы, затем Павловцы. Ушли и не вернулись. Ночью генералы решили перейти в здание Адмиралтейства. Оставалось всего 1.500-2.000 человек. Там оказались, кроме Беляева и Занкевича, Хабалов, Балк и другие. Начальства было много, но... никто не командовал, все чего-то ждали и не знали, что делать. Мороз делал свое дело. Солдаты были одеты налегке. Спрашивали друг у друга, почему не вызываются военные училища. Хабалов лгал, что они получили какое-то другое назначение. Приезжал Кирилл Владимирович и говорил, что положение безнадежно. Приехавший генерал-адъютант Безобразов советовал не оборонять никому не нужное Адмиралтейство, а перейти в наступление.
Но генералы решили, что дело проиграно (по их же вине; вернее, тех "высших генералов", которые все это могли предвидеть) и надо вернуться в Зимний Дворец и оборонять его как символ Царской Власти. Все отправились во главе с горе-генералами к Зимнему Дворцу. И... опять "застыли" и стали ждать. Чего? Они и сами не знали. Солдаты стали расходиться. Ночью приехал Великий Князь Михаил Александрович и заявил, что войска надо увести из Дворца, так как он "не желает, чтобы войска стреляли в народ из дома Романовых". Совершенно сбитые с толку генералы, сделав неудачную попытку связаться с Петропавловской крепостью, ушли опять... к Адмиралтейству. Оставление Дворца по приказанию Великого Князя, брата Государя, произвело удручающее впечатление. (Позже мы увидим, как члены Императорской Фамилии "вообще" себя вели. Это было полное вырождение.) Офицеры не понимали ничего. Да и трудно было понять, когда оставшимся верными долгу и присяге мешали выполнять свой долг.
В городе же победоносная солдатня осаждала казармы еще не присоединившихся к революции частей, нападала на офицеров, громила, что могла. Офицерство разбегалось. Какие-то подозрительные типы руководили всей этой рванью. Дольше всех сопротивлялся Финляндский полк. Потом уступил толпе и он.