е хочется? А Мао вам не нравится? Мысли великого Мао?
Нет. Это еще хуже, чем явный коммунизм. Это обман. За ними стоит тот же "князь мира сего". Тот же атеизм. То же отступничество. Когда я читаю "Черные доски" Солоухина, я испытываю омерзение к этому Солоухину. Атеист, интересующийся иконами только ради их художественной ценности, он всячески уговаривает несчастных, забытых, нищих и безправ-ных, но верующих людей, отдать ему их последние святыни. Ведь люди молятся перед иконами, просят Господа об избавлении от этого ужасного режима, а этот "коллекционер" хочет отнять от них их последнее утешение! Тяжело даже читать об этом. Нет, просвета там не видно. Враг рода человеческого крепко держит добычу в своих руках. Она ему досталась так легко в 1917 году! Генералы постарались при этой передаче!
Ну, а теперь у нас в руках и церковь с Никодимом, и литература с лауреатом Шолоховым, и вообще все! Чего смотрели раньше? А Западу хочется и "навести мосты" и иметь "интересы" с Востоком. Ведь даже и теперь, несмотря на угрозу и атомной атаки, и ракетного нападения, Запад предпочитает коммунизм Исторической России. Это, конечно, понятно. Много общего "братского" и здесь, и там. Сосуществовать можно со всеми. Ведь истины нет. Истина во всеобщем единстве. И зла, и добра. И не видят той черной тучи, которая уже вплотную нависла над человечеством.
...Но не слышит земная челядь,
Что уже распаялась ось;
Что-то мерит, и что-то делит,
Что-то оптом, и что-то врозь...
(И. Елагин).
Да, именно "земная челядь". И не слышит и не видит.
А "...уже отдаленный ангел Над тобой в вышине трубит".
(Оттуда же).
Мне не хочется говорить в эсхатологических тонах, но назревает что-то решающее.
А Эмиграция? В начале были и большие люди, и стремления, и большие надежды. Был Митрополит Антоний, был генерал Врангель, профессор Иван Ильин, Бунин, Шмелев, был Шаляпин, Павлова, целый ряд книгоиздательств, учебные заведения, высшие и средние, талантливые журналисты, профессора, ученые, опера, балет, драматические театры в Париже, Риге...
Были и некоторые "случаи". Так, например, некоторые исстрадавшиеся и морально и физически русские бывшие офицеры били по "ланитам" "неторгующего купца", так много сделавшего для развала нашей когда-то доблестной Армии. Я не сторонник физической расправы, но в этом случае я на стороне офицеров. А "наилучезарнейшего", окончательно развалившего Армию били так часто, что он стал называться "тот, кто получает пощечины".
Но время шло. Между прочим из "темных сил" чудом спаслась несчастная Вырубова, Воейков и Сухомлинов. Все "светлые либеральные" министры спаслись. Щегловитов же, Хвостов, Протопопов были расстреляны. Штюрмер замучен в тюрьме. Все "лучезарные братья" из Временного правительства благополучно перебрались на берега Сены, Темзы и разные другие. Когда начался церковный раскол, "светлые и либеральные" приложили к этому много усилий. В особенности постарался Коковцев. За границу благополучно прибыли in corpore (лат. — все вместе — ред.) господа из Вольной Академии Духовной Культуры. Учреждали братство Св. Софии, писали "Свет Невечерний" и "Неопалимую Купину". Устроили Экзархат, теперь появилась уж совсем загадочная Архиепископия. Да, но корень-то один и тот же. Старый. Знакомый.
Но время шло. Ушли в могилу и большие люди, и все те, которые так много сделали зла нашей Родине. Не раскаялись нисколько, писали мемуары, доказывали, что Февраль был "лучезарен". Что наша тысячелетняя государственность была отсталой, не "прогрессивной". Винили Государя. Винили Государыню. Даже после Ипатьевского подвала. Превозносили изменников и, в первую очередь, Алексеева. И сейчас вышло "Отречение" Сергеевского. Картина все та же. Какие-то ссылки (очень невежественные, кстати) на юридические нормы, какие-то пустые разговоры. Полное отсутствие нравственного сознания, сознания греховности происшедшего. "От Издательства" этой же брошюры возмутительно и поведет к новым распрям.
Назвать Алексеева "мучеником" и поставить рядом с подлинным мучеником Государем — это вызов, который не может, не должен остаться без достойного ответа. Самое печальное во всем этом, что все уже весьма преклонного возраста, стоят уже на пороге Вечности, а все нет раскаяния, которое только одно может всех примирить, всех объединить.
Говорят и пишут часто, что мы будем достойны возрождения нашей Родины только тогда, когда появится просветление общее, пробуждение совести и сознания нашей общей вины перед замученной и поруганной Родиной.
Не скоро настанет это. Что мы видим кругом. Есть несколько жертвенных людей, которые незаметно делают в трудных условиях большое дело: один издает книги, которые не издал бы никто другой, другие переиздают книги, которые как-то "исчезли", третий широко помогает своими средствами и Церкви, и старикам, и молодежи, издают, наконец, в каторжных условиях газеты и журналы. Но это все единицы.
В политических же "секторах" эмиграции нам предлагаются заведомые фальсификации и подделки (со ссылкой на законность), которые мы должны принимать за чистую монету. Но все это так жалко, так убого, что не имеет никакого значения сейчас и не будет иметь значения и в будущем. Всюду распри, недоброжелательство. В газетах и журналах помещаются личные выпады одних против других, которые всем надоели и ведут к тому, что интерес к этим печатным изданиям падает. Упадет и тираж. Есть, наконец, журнал, который уж просто пишет стилем совсем "подзаборным". Поносятся люди выражениями какой-то воровской шайки, говорится о чем-то совершенно невероятном. Впечатление, что пишет или пишут, что человек или люди, явно ненормальные. И это просветление? В церковной ограде тоже не всегда благополучно. Вспомним Сан-Франциско, Лос-Анжелос. А ведь Церковь нашу Зарубежную надо беречь, как зеницу ока. Без Церкви мы все рассеемся, разбредемся, распылимся. В особенности теперь, когда экуменизм совращает не только иноверцев, не только "советскую" Церковь, но и православных русских здесь за рубежом.
Есть, конечно, и отрадные явления. Наши монастыри в Джорданвилле и Ново-Дивеево, наши храмы, где совершаются службы Божии без всех новшеств других Юрисдикций. Без ряда скамеек, как у католиков или протестантов, без пения не на церковно-славянском языке.
Радуют церковно-приходские школы, где детям преподают Закон Божий, русский язык, историю. Приучают говорить по-русски. Отвлекают от ужасного окружения всех этих хиппи, битников, отвлекают от увлечения музыкой без мелодии, безобразными танцами, всей этой грязи и мерзости нашего безвременья.
Есть еще одна опасность. Большая. Нет замены духовенству. Мне пишут друзья из большого города в Северной Африке. Уехал священник, а нового не будет. Нет священников. А есть прекрасная Церковь, большой дом для священника. Наши многие пастыри уже в преклонных летах, а замены нет или недостаточно. Неужели будет, как на Афоне? Да не будет сего! Без Церкви все рушится.
Да, всюду какая-то унылая пошлость, какое-то безрадостное существование. Ожидание чего-то. Действительно ли надвигается конец? Или наступит, быть может, и очень нескоро, а все же подлинное радостное просветление, освобождение от ига Зла, того Зла, которое было освобождено 2-го марта 1917 года, когда произошло величайшее преступление, когда этому Злу руками генералов был предан Русский Православный Царь на заклание.
Будем верить, что Господь простит нам этот грех, что умученный Государь вымолит у Господа нам прощение этого страшного преступления. Будем молиться об этом Господу!
Р.S. Уже приготовляя свою рукопись к печати, я прочел в "Новом Русском Слове" следующее "Открытое письмо". Помещаю его полностью. 28 июня 1969 года.
Воспоминания генерала Тимановского
"Многоуважаемый Марк Ефимович!
В дополнение к моему письму в Новое Русское Слово от 19.6.69 г. сообщаю:
Позднею осенью 1919 года Марковская дивизия отходила от Касторной к Донбассу. На одной из дневок я по делам службы явился к генералу Тимановскому, начальнику дивизии. По окончании доклада генерал совершенно неожиданно для меня заговорил о генерале Алексееве, начальнике штаба Ставки Государя Императора.
— Вы ведь знаете, что я командовал Георгиевским батальоном при Ставке. Генерал Алексеев очень любил и ценил меня, не забывал и на Кубани. При редких встречах со мной он в откровенной беседе изливал мне свою наболевшую душу, — рассказывал генерал Тимановский.
Затем генерал придвинул свой стул ближе ко мне и продолжал:
— Однажды вечером генерал Алексеев и я сидели на скамейке под окном дома, в одной из станиц на Кубани. Мы погрузились в свои думы. Генерал Алексеев поднял голову, тяжело вздохнул и промолвил: "Николай Степанович! Если бы я мог предвидеть, что революция выявится в таких формах, я бы поступил иначе".
И генерал Тимановский добавил от себя:
— Старик не предвидел возможности гражданской войны, а теперь предчувствовал ее катастрофический исход.
В несвязанном разговоре, генерал Тимановский проронил слова:
— Старика мучили угрызения совести, он жалел.
Какие угрызения совести мучили генерала Алексеева, о чем он жалел, генерал Тимановский не сказал. С моей стороны было бы безтактным расспрашивать генерала. Меня удивила только откровенность моего начальника дивизии; он не принадлежал к категории болтливых людей.
В то время я не обратил внимания на слова генерала Тимановского. Не до того было. Ныне мне приходит в голову мысль; генерал Тимановский инстинктивно предчувствовал близкую смерть и затеял весь разговор с целью передать слова генерала Алексеева кому-то другому, чтобы они не исчезли безследно.
С уважением А. Битенбнндер."
Прочитав это письмо, я не сразу вспомнил, где я читал о таких же угрызениях совести. И потом вспомнил. В Евангелие от Матфея.