-белая наколка – клеймо латинской банды.
Все самое страшное всегда начинается буднично. В сквере Фукса шестеро латиносов зарезали двух китайцев. В тот день в сквере собрались толпы: поляки, галичане, русские, китайцы, таджики, индусы, кого здесь только не было, даже бомжи.
– Ну че, самые умные, да? Ушлепки! – кричали латиносам. А латиносы борзели:
– Идите на хрен. – День стоял ясный, на небе ни облачка. Они пререкались до первых выстрелов. А с первыми же выстрелами все вдруг стало серьезно – мир перевернулся с ног на голову. В тот летний день началась война. Обитатели квартала в одночасье объединились в этнические группировки и принялись делить территории насмерть.
В этих трущобах узкие переулки и темные подворотни, а старинные многоквартирные доходные дома огромны и запутанны, как лабиринты, – условия, идеальные для размножения тифозных сальмонелл и подонков.
На каждом квадратном метре идут уличные бои: триста тысяч ублюдков с пушками, обрезами, дробовиками, ножами, цепями и кастетами сражаются насмерть за подворотни, пахнущие скотомогильником – это из-за бомжей, что устраиваются здесь на ночлег. Сунешься не в тот двор – упадет из окон верхних этажей кирпич на голову, ступишь не на тот лестничный пролет – выпустят в башку всю обойму. С тех самых пор блюстители порядка и санинспекторы исчезли бесследно, будто дьявол прибрал. И подонки отныне стали вести статистику своей доблести сами – оставляя граффити на стенах домов: 78 убийств за год, 507 грабежей, 80 изнасилований, 2038 нападений, 345 краж со взломом, один самоподжог (это один безумный таджик в знак протеста, что ли, облил себя бензином, влетел в костел латиносов – в тот дом с печальным ангелом на щипце, – отчаянно вращая зрачками, достал зажигалку, высек огонь и воспламенился; своды холла до сих пор помнят его вопли – латиносы и не думали тушить таджика, он, как спичка, сгорел в их костеле).
Только местная интеллигентная русская публика не вмешивалась, сидела в своих гнездах под чердаками, пила водку и чай и усмехалась в усы. Она-то, эта публика, прекрасно знала, кому на самом деле принадлежит квартал. Арктические ветра принадлежат русским по праву рождения, и никому больше принадлежать не могут. Домечтались – оглянуться не успели, как Тарповка, пирсы, Морской проспект и все, что дальше, вплоть до Канала, оказалось под латиносами. Татуированные бешеные псы были непримиримы. Ведь у них в костеле, в холле первого этажа, стояла расписная фигурка их бога. И этот их расписной бог говорил им: «Плодитесь и размножайтесь, как муравьи, дети мои, хреначьте в кашу врагов ваших, ибо квартал будет ваш».
Русские совсем сдали позиции. Тех немногих пятнадцатилетних и двадцатилетних безбашенных идиотов, что пытались сопротивляться, быстро снесли на местное кладбище.
Так было, пока не появился Зайка. Двадцать девять лет назад. Его привезли на автозаке глубокой ночью к границам квартала. Стоял промозглый март. Блюстители порядка с 23-миллиметровыми карабинами выволокли из воронка мужика в черном кожаном реглане, с русой бородой.
А за что Зайку свезли в квартал 20/20? История темная и странная.
Говорят, он видеоблогером был. Врал, что поп-расстрига, ругал бога равнодушной монадой – что бы это ни значило, но заинтересованных привлекло. Проповедовал так: «Я, сын божий, говорю вам: деритесь и размножайтесь, ибо драка и размножение превыше всего».
У Зайки был знакомый, а у знакомого боксерский зал в подвале. Там и собирались угрюмые последователи слетевшего с катушек видеоблогера. Какое учение он проповедовал в том подвале под удары о кожаные груши, так и останется тайной. А вот инцидент в боксерском зале всем ярко запомнился. Как-то в подвал к лжепророку наведались блюстители порядка. Они давно расстригу пасли, надеясь предъявить ему обвинение то ли в экстремизме, то ли в сектантстве. Вошли в тот подвал их пятеро, а вышли четверо. Один так и остался лежать на лестнице с проломленной затылочной костью. Зайку упекли месяцев на шесть в следственный изолятор, но серьезного ничего не доказали – денег он на своем сектантстве не зарабатывал, мошенником вроде не был, а блюститель с лестницы в подвале сам навернулся. И то была чистая правда – эту историю Зайка после любил вспоминать со смехом, выпивая со своими ублюдками.
Последней каплей стало вот что. Зайка вышел в эфир голый, с бутылкой водки в одной руке и серой змеей в другой. То была лесная обыкновенная гадюка – Vipera berus. Гадюку он держал за узкий шейный перехват, а бутылку за горлоˊ. Отхлебывал из бутылки и встряхивал змею, устроившись в кресле и уложив грязные пятки крест-накрест на стол. Выпивал, молчал, глядел в камеру. А потом вдруг разрыдался и запел пьяным голосом, не попадая в ноты, такую песню: «Я помню тот Ванинский порт и вид парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт, в холодные мрачные трюмы… От качки стонали зэка, обнявшись, как родные братья, и только порой с языка срывались глухие проклятья… А утром растаял туман, утихла пучина морская… Восстал на пути Магадан, столица Колымского края… Будь проклята ты, Колыма, что названа чудной планетой… Сойдешь поневоле с ума… Обратно возврата уж нету… Я знаю, меня ты не ждешь и писем моих не читаешь… Встречать ты меня не придешь а, встретив, меня не узнаешь».
Закончив петь, отбросил пустую бутылку и сказал так:
– Надоели вы мне, сукины дети. – И отпустил гадюку. Та его укусила и уползла, затаившись под батареей. Публика была ошарашена таким поворотом – самоубийство в прямом эфире. Спустя неделю всю сеть захлестнула волна видеосамоубийств – впечатленные олухи в прямом эфире «кусались» змеями.
Вот только выжил Зайка. Его, крепкого подонка, и змеиный яд не взял. Впрочем, говорят, опасность яда гадюки сильно преувеличена.
Формально у властей ничего не было против русобородого Зайки – он не крал, обвинение в экстремизме не было доказано, однако экстремизмом от него так и не несло. Лучшее, что могли придумать, – сцапать его ночью и отвезти к границам гетто.
Напоследок русобородому сказали так:
– Высунешься, убьем без суда и следствия.
Блюстители молча курили, смотрели, как уходит бородатый в черном реглане в мартовскую метель. Потом сели в автозак и уехали. А он шагал через Китайский район, по Морскому проспекту, мимо костров в мусорных баках, мимо темных подворотен – прямиком, сам того еще зная, вершить историю этих территорий. Зайка собрал армию русских ублюдков и развязал такую кровавую бойню, какая здесь никому раньше и не снилась. «Вы кто, мать вашу, потомки Суворова или мразота?» – жестко и спокойно вербовал он армию. Да, он тут разгулялся.
И наступил ад кромешный. Всюду было слышно: и на Тарповке, и на Говенской стороне, и в Китайском районе, и на Морском и Латинском проспектах – как стреляли, орали и ломали кости друг другу ублюдки. Поляки схлестывались с русскими, русские с китайцами, китайцы с индусами и таджиками. Стволы, ножи и кастеты. Месиво из раскрошенных зубов, крови и соплей. Каждую неделю таскали искалеченных в больничку, а трупы не успевали укладывать в гробы. Бывало, несколько ночей на морозах окоченевшие, поломанные мертвецы лежали в сугробах, а окна всех окрестных домов были плотно задернуты шторами. Ночи полнились средневековым кошмаром, дни – патриотическим трепетом. Месяц за месяцем отвоевывали русские ублюдки территории – Пехотный с чайханой и доходным домом, часть Морского проспекта от Литейщиков до реки, сквер Фукса… Но лишь улицы от Пехотного до пирсов русские держали за собой крепко, все остальное – с переменным успехом: то латиносы отобьют, то китайцы. В одной из таких драк Зайка и сам потерял нос – срубили мачете. У пирсов дело было, в феврале.
Зайка такой шаг сделал, которого от него никто не ждал, – надел свой черный реглан, пушку за пояс сунул и бесстрашно отправился на Говенскую сторону к индусам. Разговаривать. А на Говенской стороне как раз вспышка брюшного тифа свирепствовала. Каждые сутки с десяток человек свозили в местную больничку. Индусики, бледные, в лихорадке от жара, лежали прямо на полу в коридорах и приемном покое – мест уж для них не хватало. Вернулся Зайка только под вечер. Долгий и тяжелый был у него с индусами разговор. Кончилось тем, что Зайка достал для них антибиотики, брюшной тиф на убыль пошел, а индусы с той поры стали держать нейтралитет в драках русских ублюдков с латиносами. Первые пару лет так было, а потом само собой стало складываться иначе – индусы к русским прикипели. «Бхай!» – кричали, завидя ублюдка в кожаном реглане или бушлате на Говенской стороне. Вот так и стали вместе сражаться.
Ублюдки всех национальностей вылазки на пределы квартала делали – отжимали у честных граждан гаджеты, дурь толкали и угоняли автомобили. Особенно же угонами баловались таджики – по их это части, они и шиномонтажку открыли, и авторемонтом в квартале занимались. Рукастые, черти. Зайка к тому времени мудрее стал и говорил:
– Надо уметь делиться.
Порой он сильно выручал таджиков: через химика, у которого связи в городе имелись, выкупал у блюстителей порядка попавшихся на угоне выходцев из Средней Азии. Потеплели к русским и таджики. А евреи никогда в драках не участвовали, позиция у них была четкая: пусть гои переубивают друг друга, нам же лучше. Так что на избранный народ Зайка откровенно положил с прибором – просто драл с них контрибуцию за то, что держали лавки, забегаловки да ломбарды на его территории, и величал их моньками картавыми да христопродавцами.
Только с китайцами, хоть ты в лепешку расшибись, договориться не получалось. Узкоглазые всегда держались особняком.
В квартале 20/20 стало спокойнее. И Зайка сменил кожаный реглан на куртку полярника с меховой опушкой – тоже стал умиротвореннее. Люди вновь открывали лавчонки, торговали табаком и хлебом и, ничего не поделаешь, платили неизбежную дань ублюдкам за крышевание. Ублюдки собирали дань с подвластных территорий, контролировали наркотрафик и шлюх на своих улицах. В квартале рождались дети – новое поколение подонков, нигде не зарегистрированное, несуществующее для всего остального мира.