— Мне нужна пара дней… понимаете… нужно ведь все взвесить… — пролепетала Инна, в душе уже уверенная, что согласится — эта сумма могла бы помочь ей наконец-то изменить свою жизнь, и именно эта возможность заставляла Инну утвердиться в положительном решении.
— Разумеется, Инна Алексеевна. Но помните — о нашем разговоре никто знать не должен, это основное условие.
— Я понимаю…
— Тогда давайте заниматься своими делами, а вы, как решите, сразу приходите ко мне, хорошо? И прошу — не очень затягивайте с ответом, — напомнил Локтев, вставая из-за стола.
Инна сунула листок с суммой в карман и тоже встала — нужно было еще раз осмотреть больного перед операцией.
Домой она возвращалась в странном настроении, это заметил Антон и недовольно поинтересовался:
— Случилось что?
— Нет… все в порядке. Я просто устала сегодня.
— Я уже говорил — тебе нет нужды вообще там работать.
— Тоша… ну а где я могу работать с такой специализацией?
— Если непременно нужно каждое утро мотаться в Москву, можно выбрать что-то другое, — буркнул муж. — Почему не работать там, где не будешь выматываться? Сидела бы косметологом где-нибудь в салоне красоты.
— Ты думаешь, что косметологи не работают и не выкладываются? Да там вообще рабочий день практически от рассвета до заката. В своей клинике у меня жесткий график, я ведь даже дежурств почти не беру, только если попросят… — Инна убрала с лица прядь волос и невольно задела синяк на скуле, тщательно замаскированный плотным тональным кремом. — Ох… — непроизвольно вырвалось у нее, и муж тут же понял причину:
— Дорогая, ну ты ведь сама виновата. Я же просил — не трогай меня, когда я возвращаюсь с работы не в настроении… Мне очень жаль, что так вышло, правда… — он дотянулся до ее руки и сжал пальцы. — А хочешь, в ресторан сейчас заедем?
В ресторан Инна не хотела, но знала, что если откажется, дома придется за это рассчитываться новыми синяками — Антон не терпел никаких проявлений неповиновения и отказ от его предложений всегда воспринимал агрессивно.
— Да, это было бы кстати, — выдавила Инна, пытаясь натянуть улыбку.
Антон удовлетворенно кивнул и начал перестраиваться в другой ряд для поворота.
Они приехали в любимый ресторан мужа, и Инна поняла, что поужинать ей вряд ли удастся — у нее была аллергия на морепродукты, Антон отлично об этом знал, но всякий раз вез ее именно сюда, где практически не было блюд без креветок, кальмаров, мидий и тому подобного. Но Инне даже в голову не пришло возразить или хотя бы заикнуться о своей аллергии — это непременно вызовет у Антона вспышку гнева.
«Придется опять сидеть с тарелкой картошки», — вздохнула она про себя и вышла из машины.
Инна всякий раз спрашивала себя, зачем терпит все это, и с годами найти ответ становилось все труднее. Раньше она уговаривала себя тем, что любит Антона — да так, в общем-то, и было первые годы их брака, — и Антон тоже ее любит. Со временем любовь трансформировалась в заботу о детях — им нужен отец, родной отец, который их не трогает и пальцем, даже голоса не повышает. Но сейчас Инна вдруг поняла, что совершает самую страшную ошибку в жизни — она программирует детей на такую же модель отношений. Еще немного — и Алина начнет догадываться, почему мать изводит тонны тонального крема или переодевается только в запертой на ключ гардеробной. И своим поведением Инна даст ей понять, что это нормально. А такой жизни для дочери она не хотела.
Листок с написанной Владом суммой остался лежать в кармане рабочего костюма, Инна не хотела, чтобы муж, имевший привычку обыскивать ее сумку и все содержимое, увидел цифры и начал задавать вопросы. Она колебалась. С одной стороны, эти деньги дадут ей свободу и помогут решиться наконец на то, что без денег не провернешь. Но с другой…
Кто этот странный клиент? Что за операция ему требуется? Почему непременно нужно держать все втайне? И что будет, если вдруг какая-то информация просочится из стен клиники?
Голова пухла от мыслей, и Инна отвлеклась, не услышала вопроса, заданного Антоном перед десертом.
Пинок в голень под столом быстро привел ее в чувство, она сумела даже сдержать рвавшийся из груди вскрик, подняла глаза:
— Прости, дорогой… я действительно не расслышала…
— Чем таким важным ты занята? — сварливо поинтересовался Антон. — Я пытался обсудить предстоящие каникулы дочери.
— Но… еще ведь есть время…
— Ты вечно все откладываешь на последний момент, когда уже нет никакого выбора!
Эта фраза решила все. Фраза — и последовавшее за ней по приезде домой очередное избиение. Инне казалось, что уже давно Антон бьет ее просто потому, что так привык, это стало чем-то вроде ритуала, который он выполнял все с тем же рвением, но уже с меньшей эмоциональной вовлеченностью. Как будто по обязанности.
«Нет, все, хватит! — думала Инна, прикладывая к наливавшимся синякам бодягу. — Если не сейчас — то уже точно никогда».
Появление в клинике новой пациентки ни у кого вопросов не вызвало — такое случалось каждый день, рядовой случай, молодая женщина, явно не стесненная в средствах, хотела кое-что подправить во внешности. Кое-что, на ее взгляд, лишавшее ее изюминки и привлекательности. «Алена Игоревна Суркова, 29 лет» — значилось на ее карте.
Когда Влад принес ее историю Инне, та не сразу поняла, что именно не так. С фотографии на нее смотрело красивое лицо с почти идеальными чертами и пропорциями, такое вообще редко встречается в природе — чтобы все линии были настолько симметричны.
— И что даму не устраивает, я не пойму, — рассматривая снимок, спросила Инна.
— Дама хочет подправить скулы, нос и разрез глаз, а также, раз уж мы тут собрались, заодно и форму губ откорректировать.
— Но она же изменится до неузнаваемости, — Инна отложила снимок и перевела взгляд на Локтева.
Тот прижал к губам палец и покачал головой, и тут до Калмыковой дошло, что это, видимо, и есть та самая богатая и загадочная пациентка.
Она снова взяла снимок и уже совсем с другой точки зрения рассмотрела его повторно. Да, внешность женщины после вмешательства перестанет быть такой правильной, все пропорции изменятся, лицо станет похожим на те стандартные кукольно-мопсовые лица, которыми заполнены все соцсети.
— Зачем ей это? — вырвалось у Калмыковой, и Влад, забрав фото, тихо произнес:
— Нас это не касается. Клиент платит — клиент получает то, что заказал. Надеюсь, вам это понятно, Инна Алексеевна.
Ей это было непонятно, но обсуждать моральную сторону вопроса с Локтевым Инна не хотела. Ее всегда коробил подобный подход хирургов — клиент платит, мы уродуем. Разве можно идти на поводу у прихотей и ухудшать то, что природа создала так, как считала правильным? Нет, понятно, когда у человека действительно есть изъян, мешающий ему если не физически, то психологически, тут Инна могла понять пациентов, мечтающих исправить огромные уши, горбатые носы, стесанные подбородки. Человеку должно нравиться собственное отражение в зеркале, тут не о чем спорить. Но когда лицо прекрасно — зачем изменять его на нечто невразумительное и похожее на штамповку? Что в собственной внешности так не давало покоя этой Алене Сурковой?
«Ой, что я так зациклилась? — оборвала Инна свои мысли. — Мое дело маленькое, я анестезиолог, наркоз дала, из наркоза вывела — а там уж пусть живет как хочет, не я же ее резать буду».
И все же это предложение казалось выходом. Сумма, которую пообещал хирург, могла бы решить ее проблемы и помочь обезопасить и себя, и детей. Конечно, для этого ей придется кое-чем пожертвовать, но разве это могло сравниться с возможностью спокойно жить и не замирать в страхе перед открывающейся дверью дома?
Рассматривая утром в зеркале очередной синяк на плече и длинную ссадину на боку, Инна глотала слезы и все больше утверждалась в том, что необходимо принять предложение Влада. В следующий раз Антон не рассчитает свои силы и покалечит ее — что тогда будет с детьми? Пока они ни о чем не догадываются, хотя дочь уже начала что-то подозревать и задавать вопросы, на которые у Инны не было ответов, кроме каких-то нелепых отговорок, в которые она и сама ни за что не поверила бы. Но — как долго еще она сможет скрывать от Алины правду о ее отце? И Даня растет… А что может быть хуже для мальчика, чем тот факт, что отец бьет мать? Кем он вырастет, как будет относиться к женщинам?
Думать об этом было куда страшнее, чем жить так, как она жила все годы брака. И Инна решилась.
После утренней планерки она улучила момент и отвела Влада в сторону:
— Владислав Михайлович, я… я подумала и… — промямлила она, пряча глаза, и хирург все понял:
— Вот и славно, Инна Алексеевна. Я в вас не сомневался. Но запомните — никто и ни при каких обстоятельствах не должен узнать об этом. Не хочу вас пугать, но нужно быть предельно осторожной.
— Конечно-конечно…
— Значит, я могу на вас рассчитывать?
— Можете, — твердо ответила Калмыкова, машинально задев болевшее плечо.
В этот раз, помимо синяков, Инна получила серьезную травму уха, слух пропал слева практически совсем.
Когда Калмыкова поняла это, то испугалась — а как теперь работать? Сходив на прием к отоларингологу в платную клинику на противоположном конце Москвы, она убедилась в своей правоте — ухо искалечено, необходима операция.
«Мне надо дотянуть… дотянуть… — думала она, шагая к метро. — Я правильно решила, когда согласилась. Эти деньги — мой выход, мой путь к свободе для себя и для детей. Не о чем жалеть».
Операцию Алене они провели через неделю поздним вечером, когда в клинике уже никого не было — только собранная Владом бригада. Даже ночному сторожу он заплатил за молчание, а когда к утру Алену забрал Рустам, Инна, сжав в кармане пухлый конверт с деньгами, села в такси и поехала домой.
Мужа не было — он улетел в командировку, и грех было не воспользоваться этим, чтобы реализовать свой план.
Инна наняла очень дорогого адвоката, сняла побои и, приложив к свежей справке старые снимки и выписки из карты, а также справку от отоларинголога о серьезной травме уха и потере слуха как последствии этого, подала на мужа заявление в полицию.