«Наверное, такая жизнь и должна быть — полоса хорошего, полоса плохого. Минута радости, минута печали!» — попыталась успокоить она себя.
Глава четвертаяОпасные связи
Классы, где преподавал Федотов Олег Игоревич, слегка посплетничали, похихикали и прониклись уважением. У их хромого математика была красивая жена. Даже Калязина, немногословная, но ехидная, ее оценила. Вернее, именно она всем и рассказывала о том, что была в ресторане вместе с Федотовым. На этой фразе слушатели делали круглые глаза и недоверчиво фыркали. Но тут Калязина вытаскивала свой телефон и показывала фото, на котором она стоит рядом с Федотовым.
— Понимаете, он, конечно, захотел вскочить, но я его удержала. Все-таки, сами понимаете, его нога…
— А кто фото сделал? — спрашивали самые дотошные.
— Приятель мой, мы вместе были, — отвечала Ольга и показывала другое фото в том же интерьере — она и восходящая вокальная звезда. После этого народ, совсем убитый, признавал свое поражение, а Калязина набирала очки. По популярности с ней могла соперничать только Лена Львова. Но та была в числе приглашенных в Кремль на какое-то мероприятие. Калязина славу приняла с готовностью — ее слишком долго считали ленивой, толстой и некрасивой. И вот надо же, за каких-то два года превратилась в известную личность. Историю своей встречи с Федотовым она повторяла на все лады. В конце концов Калязина стала напоминать лягушку-путешественницу, которая всех достала своими рассказами, а директор школы вызвал Федотова для серьезной беседы.
— Э-э, — сказал смущающийся Арлен Семенович, — Олег Игоревич, мне неудобно говорить… Но учительская гудит. И эта Калязина…
Федотов густо покраснел.
— Я понимаю, вы только ничего не думайте, я-то знаю… Но они эту сплетню такими подробностями разукрасили, что решил с вами поговорить.
— Арлен Семенович, я все понимаю. Я вам под присягой какой угодно…
— Что вы, какая тут присяга, но будьте острожной, вы же знаете, какие времена сейчас! А дети?! Дети хуже разбойников! Они просто провокаторы, я же это все понимаю.
Олег устало вздохнул и рассказал всю историю от начала до конца.
— Ваша жена умнейшая женщина, — отметил директор школы, — и выдержанная. Но на всякий случай, будьте бдительны!
Федотов, только чтобы прекратить этот разговор, пообещал все, включая маску на глаза, лишь бы не встречаться взглядом с этой самой Калязиной.
— Ну-ну, будет вам, — уже серьезно сказал директор школы, — тут не до шуток.
Придя в этот день домой, Федотов долго мучился, рассказать ли жене о разговоре с директором. Олег уже было открыл рот, но тут сообразил, что придется тогда рассказывать и про шушуканье в учительской, и про вранье, что Калязина была в ресторане с ним. А самое главное, придется рассказать про эту злополучную фотографию, которую сделали друзья Калязиной по ее же просьбе. И каким-то шестым чувством он понял, что именно фотография, в появлении которой он совершенно не виноват, может стать причиной ссоры. «Одно дело та встреча, разговор, обсуждение. И совсем другое — вещественное доказательство в виде снимка», — рассуждал про себя Федотов. Тут же он про себя возмущался: а что такого, Инна сама все видела, но… Но.
— Почему ты плохо ешь? — спросила его жена. Она сидела напротив него, Степан важно жевал у нее на коленях печенье.
— Я — ем. Все очень вкусно, — улыбнулся Федотов. Он решил, что ничего не будет рассказывать Инне. Время все само расставит на свои места.
— А я хотела с тобой поговорить, — Инна заговорщицки подмигнула ему.
«Боже, что это все хотят со мной поговорить!» — простонал про себя Олег. Но изобразил готовность внимательно выслушать все, что ему скажут.
— Олежка, я хочу выйти на работу. Понимаешь, Варя звонила. У них там с людьми проблема. А у нас экипаж уже такой дружный, сплоченный. Я, конечно, не знаю, но можно договориться, что буду летать не в каждый рейс, а, например, через раз. Ну, по специальному графику.
Федотов округлил глаза. Но Соломатина была к этому готова. Более того, Варя не звонила и ничего не рассказывала. Наоборот, Инна позвонила Варе, наслушалась новостей и решила, что она больше не хочет сидеть дома. Варя же убеждала ее, что выходить рано и надо еще побыть с ребенком.
— Ты знаешь, тебя всегда возьмут, — заверила подруга.
Но Соломатина закусила удила — она так тосковала по небу, что иногда физически ощущала запах горючего.
— Инна, но Степка маленький, — возразил Олег.
— Но я же не на весь график. Я иногда. Не на все полеты, — вкрадчиво проговорила Инна.
— Какое это имеет значение. Ты же не на восемь часов уходишь. Ты улетаешь на неделю как минимум. Что будет со Степкой?
Степка, пока родители разговаривали, вертел головой и пачкал размоченным печеньем футболку Инны.
— Он будет у мамы. Ты знаешь, она с радостью будет с ним сидеть, да и с дедом ему интересно. Олег, ну ты же работаешь! Мне уже пора! Я не могу превратиться в домашнюю хозяйку.
— Зачем тебе превращаться в домашнюю хозяйку? Садись за научную работу. Сама же недавно сетовала, что не довела дело до конца. Вот тебе и шанс.
— Я очень жалею, что я тебе это сказала. Понимаешь, поделиться с тобой планами — это означает дать клятву. А если я передумала? Если я не хочу ничего писать? Ты себе можешь такое представить? Представить, что мне нравится быть стюардессой? Я не могу быть летчиком, хотя умею управлять самолётом. Но летать в качестве стюардессы я могу. Почему я должна писать эту работу? Да не хочу я ее писать!
— Жаль, — Федотов пристально посмотрел на Инну. — Жаль. Из тебя отличный бы ученый вышел.
— Из тебя тоже, — парировала Инна.
— У нас разные ситуации.
— Одинаковые. И ты, и я просто поменяли свои планы. Только себе ты нашел оправдание, а мне нет. А меня это обижает. Может быть, если я выйду на работу, то захочу вернуться в науку. Пока же я просто хочу вырваться из домашнего ада.
— Тебе не стыдно? — Олег посмотрел на Инну. — Тебе не стыдно при Степане так говорить?
— А это не имеет отношения к нему. Это имеет отношение вообще к ситуации.
— Инна, давай поговорим на эту тему позже. А сейчас я поиграю со Степкой, потом искупаю его и уложу спать. Все эти мысли твои от усталости. Тут ты права. Но я буду тебе помогать.
Растерянная Соломатина передала сына мужу. Не от Степана она устала, она устала от каждодневной рутины, и как бы она ни старалась разнообразить день, настроение ее не улучшалось.
«А он эгоист. Как все мужчины. Ему удобно — я дома, дом в порядке, сын под присмотром», — подумала Инна, наблюдая, как муж возится с ребенком. Соломатина догадывалась, что опять они похожи на тысячи других молодых семей, но от этого ей не было легче.
О ее выходе на работу они не договорились. Конечно, в мыслях Соломатина предпринимала решительные шаги и представляла, как демонстративно увозит Степана к маме, улетает на несколько дней, возвращается домой, а тут ее ждет Федотов. «Ну, подумаешь, подуется на меня, может, даже покричит, а потом смирится. Он мягкий!» — думала она, но шагов никаких не предпринимала. Она вообще не заговаривала на эту тему, присматривалась к мужу. Олег же вел себя так, словно и не было этого разговора. Или, вернее, был, но серьезно он его не рассматривал. Инна посоветовалась с Варей.
— А я тебя понимаю. Тяжело быть дома. Но, Инночка, с другой стороны, у вас же Степан. Мальчик растет. У бабушки хорошо, но с родителями лучше.
— И ты о том же! Но ведь тысячи мам работают. И дети растут аж до тридцати лет! И что теперь?
— Конечно, это тебе решать, вернее, вам, — ответила Варя.
Сама она по-прежнему летала, влюбленная в своего КВС. Но ее чувства потихоньку из пылкой влюбленности и обожания перешли в привязанность не к человеку, но к своему при нем положению. Варя теперь была в курсе всех семейных проблем. Знала про сына-двоечника и дочь-красавицу. Знала, что жена не умеет готовить икру из кабачков и отлично солит огурцы. Она помогала найти врача для тещи и выбрать подарки для членов семьи. Варя стала чем-то постоянно-удобным. Словно хороший зонт. И от дождя защитит, и от солнца, и опереться на него можно. Когда-то Варя пообещала Соломатиной разлюбить своего летчика — она и разлюбила, да только осталась при нем. Инна по-прежнему жалела подругу, помочь же ничем не могла. Варя пускала корни рядом с этим человеком по собственному желанию. Соломатина понимала, что сравнивать положение Вари и свою ситуацию нельзя, но страшилась этого примера. Страшилась этой женской пассивности, неумения быть решительной, мягкости. Однажды после разговора с Варей Соломатина пообещала себе, что в ближайшее время вернется к этой теме и объявит мужу о своем окончательном решении выйти на работу. Но человек, как известно, планирует, а судьба смеется над этими планами. В тот самый день, за час до прихода мужа, Соломатина получила ММS. Телефон отправителя был неизвестен, а картинка чем-то знакомая. Инна пригляделась и увидела своего мужа, который беседовал с той самой Ольгой Калязиной — его ученицей из десятого класса. «Где это они?» — удивилась Инна, но, как ни увеличивала картинку, понять не могла. Фон был размыт. Единственное, что отчетливо было видно, так это красивое лицо девушки и улыбающееся лицо мужа. «Где-то в городе. Точно не школа», — определила Инна и попыталась понять, когда был сделан снимок. Немного покопавшись в телефоне, она нашла историю снимка. Дата стояла совсем недавняя. «Так. О чем-то таком я предупреждала его. И что теперь делать?» — спросила себя Инна. Но ответить не успела, потому что зазвонил мобильник. Инна, не глядя, взяла его и прокричала:
— Да, я слушаю! Олег, это ты? — Ей почему-то хотелось, чтобы был муж.
— Ваш муж ведет себя совершенно безобразно. Он состоит в отношениях со своей ученицей, — проговорил женский голос.
— А вы дура! — ответила Инна говорящей. — Я вас найду и напишу жалобу в прокуратуру. Телефонное хулиганство карается законом.