– Вздор. Привидения существуют лишь в воображении глупцов и детей. Однако я не стану с тобой спорить. – Холдсворт подавил нарастающую ярость, сознавая ее абсурдность, обескураженный самим ее существованием. Что-то в его сознании на мгновение поднялось на поверхность и исчезло. Он попытался ухватить мелькнувшую мысль, но не успел. – Вернись к тому моменту, когда ты упал в воду и обнаружил, что перед тобой тело. Оно плавало лицом вверх?
– Не знаю, сэр.
– Что ты сделал?
Том закрыл глаза.
– Было холодно, сэр, смертельно холодно. Я заорал, и завопил, и решил, что тону. Но потом встал ногами на дно, а ил и водоросли цеплялись за меня, как будто хотели утянуть вниз.
– Прекрати молоть чушь. Даже если там были ил и водоросли, они не хотели утянуть тебя вниз. У них в любом случае нет чувств.
– Да, сэр. Прошу прощения, сэр. Я пытался вылезти на берег, когда прибежал мистер Мепал и вытащил меня из воды. – На лице мужчины появилось горделивое выражение. – И я упал в обморок от ужаса, сэр.
– Чертов глупец, – произнес Холдсворт.
– Да, сэр, но я тут же очнулся. Затем пришел мистер Ричардсон, и мы вытащили бедную леди из воды и положили на берег. Тогда я и увидел, кто это. Мистер Ричардсон велел мистеру Мепалу сходить за людьми и принести дверь, чтобы положить на нее тело – Мужчина умолк, опасливо поглядывая на Холдсворта. – Ее лицо было таким странным… Как будто она до смерти испугалась. Богом клянусь.
– Как, по-твоему, это случилось?
– Я подумал, что леди осталась у миссис Карбери, как порой делала. Вышла подышать и, быть может, споткнулась. Упала и ударилась головой, сэр, вот именно, и полетела в воду.
– Ударилась головой? С чего ты взял?
– Из-за раны, ваша честь.
Холдсворт уставился на него. Том Говнарь простодушно вернул взгляд. На мгновение повисла тишина.
– Раны? – небрежно переспросил Холдсворт. – И что же это была за рана?
– На голове, сэр.
Холдсворт поежился, несмотря на теплый вечер.
– Свежая рана?
– Да, сэр. Мы ждали дверь, чтобы положить на нее тело, и мистер Ричардсон решил проверить – может, в леди еще теплится жизнь. А я сидел на берегу рядом с ним. Он тоже видел рану.
– Но ты сказал, что дело было перед рассветом, – возразил Холдсворт. – Как тебе удалось все это заметить?
– Светлело с каждой минутой, – ответил Том с ноткой упрека. – Я видел рану так же ясно, как вижу вас.
– Синяк или рана? Кожа была разорвана?
– Наверное, и то и другое, ваша честь. Кожа была разорвана, это точно.
– Рана кровоточила?
– Нет, сэр. Кровь, наверное, смыло.
Холдсворт смотрел на него и с тошнотворной ясностью видел маленькую гостиную на Бэнксайде, где Мария часто молилась и куда принесли ее сочащееся влагой тело. Никто не проронил ни слова насчет разбитого окна, выходящего на реку, сломанного стула или пятен крови на полу. Кто-то закрыл Марии глаза, и Джон был рад этому. Даже мертвые глаза способны обвинять. Ее голова была ободрана сбоку. Рана на левом виске, наполовину прикрытая прядями мокрых волос.
Цвета тернослива. Размером с пенни.
Джон молился о том, чтобы рану ей нанесла река. Ведь если это случилось не тогда, когда она упала в воду или сразу после, значит это случилось раньше: когда он ударил ее, когда швырнул через комнату.
– В любом случае это ничего не значит, – произнес Том. – Мистер Ричардсон сказал, что это не важно: было темно и бедная леди упала в воду и утонула.
– Какого размера она была? – спросил Холдсворт.
– Кто, сэр?
– Рана на ее голове, черт тебя побери. – Холдсворт схватил Тома за лацкан пальто. – Ради Христа, скажи мне, какого размера?
Том поднял дрожащую руку. Соединил большой и указательный палец в кружок.
Размером с пенни.
Глава 17
Закончив с Томом Говнарем, Холдсворт дал коричневому человечку еще один шиллинг ее светлости и зашагал к рынку. Он не знал, чем заняться. Пить ему не хотелось, потому что голова и без того болела. Сидеть в профессорской комнате Иерусалима – тем более. Но больше всего он не желал думать о ранке размером с пенни на женском виске.
Казалось, атмосфера жарких суетливых улиц переместилась к нему в голову. Рынок был полон пьяных, которые спорили, играли в азартные игры, обнимались, пели, извергали содержимое желудков и спали. На углу Зернового рынка и Овощного рынка бушевала драка трех горожан с четырьмя студентами.
Холдсворт попытался представить лицо Марии, но не смог вспомнить, как она выглядела. Она усохла до болезненной пустоты, подобно ампутированной конечности. Но по контрасту представить Элинор Карбери было даже слишком легко. Сама мысль о жене директора казалась вероломством по отношению к несчастной утонувшей Марии.
Холдсворт свернул на темную и узкую улицу, ведущую на юг. По необходимости, продвигался он медленно. Людей и огней здесь было меньше, но здания напирали с обеих сторон, и воздух не казался прохладнее. Переулок вымощен булыжником, посередине пролегала канава. Вонь отвратительная. Груды мусора вывалились на дорогу. Беготне и возне крыс не было конца, и время от времени перед глазами мелькали их торопливые длиннохвостые тени.
Проблема в том, сказал себе Джон, что его послали в Кембридж, дабы воззвать к разуму Фрэнка Олдершоу, а вышло так, что он вообще не смог с ним поговорить. Также его просили найти привидение, а он нашел мертвую женщину с раной на голове.
Раной, как у Марии?
Но власти Иерусалима – и уж точно Ричардсон с Мепалом – решили не обнародовать рану миссис Уичкот. Наиболее вероятное объяснение – своекорыстное, а именно: ради сохранения репутации колледж решил по возможности предотвратить сплетни о смерти Сильвии Уичкот. Вовсе не обязательно, что за ее смертью скрывается нечто иное, нежели самоубийство. Рана могла возникнуть в результате падения в пруд; например, женщина ударилась головой о камень. Или, возможно, во время своего продвижения к колледжу по плохо освещенным и плохо замощенным улицам она поскользнулась и упала; более того, странно было бы, если бы она не упала. К тому же золотаря нельзя считать надежным свидетелем. Долго ли сообразить, что чем более сенсационна история, тем больше внимания привлекает ее рассказчик?
Рана размером с пенни.
Фраза крутилась у него в голове как проклятие. Скорее благодаря удаче, чем здравому смыслу, Холдсворт обнаружил, что преодолел лабиринт узких улиц и вышел на свободное пространство в форме топора. Утренняя прогулка помогла ему узнать в нем Скотный рынок. Вдоль его южной стороны пролегала Берд-Болт-лейн. Если повернуть налево, через несколько минут он окажется в Иерусалиме.
Господь всемогущий, даже здесь странная жара не по сезону была невыносима. Она подрывала силу его духа, сметала укрепления разума. Джон не мог отогнать мысли о прохладной белой коже Элинор Карбери.
Размером с пенни, пробормотал он вслух, размером с пенни. Как будто эта чертова рана – не важно, Сильвии или Марии, – ключ. Ключ от двери внутри его, которую лучше бы не открывать до Страшного суда. Если он позволит двери отвориться, бог знает что появится на свет.
Он хотел женщину, впервые за несколько месяцев, почти любую женщину, но лучше всего – Элинор. Она не была красавицей, по крайней мере в общепризнанном смысле, но обладала чем-то более могущественным, нежели красота, свойственным столько же душе, сколько и телу. Да простит его Господь, но он хотел ее и не мог этого отрицать.
Холдсворт видел ладонь Элинор на калитке Директорского сада. Вспоминал, как она слегка задрожала от его прикосновения и как у нее перехватило дыхание, словно он уколол ее булавкой, в миг перед тем, как она повернулась и направилась прочь.
Но что, если бы она осталась? Если бы позволила его руке лежать на своей? И что, если они снова встретятся в саду, на этот раз ночью? Сегодня ночью. Он подумал о гладких пальцах Элинор, скользящих по его руке и…
Реальные шаги разрушили сладостную иллюзию; видение мгновенно стало хрупким и мишурным, обнажив истинную подоплеку банальной похотливой фантазии.
Размером с пенни.
Ах, Мария, прости меня.
Кто-то шел по переулку со стороны Иерусалима. Холдсворт отступил в тень зарослей кустов и деревьев на углу рынка. В столь позднее время навстречу может попасться кто угодно. А здесь, на окраине города, самое подходящее место для грабежа. По ту сторону переулка начинается Лиз – полоса неогороженных полей и болотистой пустоши, окаймляющая город с юга.
Прости меня.
Лампа тускло мерцала над дверью здания на противоположном углу рынка, освещая несколько ярдов мощеного тротуара. Пока Холдсворт наблюдал, невысокий коренастый мужчина медленно шагнул в пятно света и замер. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в темноту на противоположной стороне дороги.
Или не глядя? А давая себя разглядеть?
Другие, более легкие шаги. Женщина пересекла дорогу, направляясь к мужчине. Похоже, пряталась в Лиз или рядом. Она подошла к мужчине, их головы почти соприкоснулись. Они обменялись парой тихих слов. Мужчина взял женщину за подбородок и приподнял ее лицо к свету. Холдсворт испытал укол зависти: совершенно ясно, о чем они договаривались. Звякнули монеты. Женщина нырнула в темноту. Мужчина ждал. Он смотрел вверх и вниз по переулку, крутя головой, что позволило Холдсворту разглядеть его профиль.
Это был молодой мистер Аркдейл. Зависть Холдсворта сменилась отвращением. Так вот как можно найти шлюху. Надо встать под фонарем на Скотном рынке и подождать, пока она прилетит, подобно мотыльку на огонь. Если остаться здесь и подождать на свету, возможно, ему тоже повезет. Неужели он дошел до того, чтобы искать подобных удовольствий? Безутешный вдовец, по крайней мере, обладает некоторым чувством собственного достоинства. Но не мужчина, который платит за совокупление в темноте.
Гарри Аркдейл быстро пересек дорогу. В жарком предвкушении обладания женщиной он нырнул в Лиз, погружаясь все глубже и глубже в темноту, которая уже поглотила его шлюху.