Она взяла еще бокал у официанта и выпила за эту мысль, сознавая, что ее лицо стянуло в маску задумчивости, контрастирующую с развязностью остальных.
– Веселей, а то не сбудется! – Проходивший мимо краснолицый тип в розовой рубашке, выбившейся из-под ремня и обнажившей похожий на сардельку валик жира, положил руку ей пониже талии.
Софи, мгновенно напрягшись, с отвращением отстранилась от влажной ладони.
– Зачем же так неласково смотреть, дорогуша! – Толстяк приподнял руки с насмешливой покорностью. Под тоненьким слоем обходительности в нем ощутимо чувствовалась агрессия. Софи через силу улыбнулась и отвернулась.
Однако кое-кого она успела заметить: худой, довольно пожилой человек слушал Малколма Твейтса, склонив голову набок. Темные глаза пристально разглядывали лицо говорившего. Залоснившийся темно-синий костюм казался довольно поношенным, плечи усыпаны перхотью, худые пальцы сжимали бокал красного. Софи видела его в зале суда: это Джим Стивенс, один из репортеров, сидевший на местах для прессы. Это он кричал ей тем страшным утром, когда Джеймс шел давать показания: «А что, премьер-министр по-прежнему полностью доверяет вашему мужу, Софи?» От этого вопроса ее до сих пор будто кипятком ошпаривает. Софи помнила, как настойчиво Стивенс добивался ответа и как это действовало ей на нервы вместе с его неряшливой внешностью, старым замызганным плащом, кислым запахом кофе и табака.
У Софи тоненькими иголочками закололо кожу под волосами. Стивенс не аккредитован в парламенте, зачем он здесь? Вынюхивает новую грязную историю о Джеймсе? На прошлогодней партийной конференции ее муж переспал со своей референткой. Кто поручится, что Джеймс недостаточно авантюрен, чтобы не приняться за старое? Или Стивенс ищет новые жареные факты? Газеты до сих пор беснуются из-за той фотографии «либертенов», где Том и Джеймс самодовольно позируют на лестнице оксфордского колледжа. Это было яркое, почти сатирическое свидетельство сознания собственной привилегированности. Софи подумала о кошмарном происшествии в конце первого курса, о страданиях Джеймса, рассказавшего ей все на следующий день. В его глазах с покрасневшими веками застыло недоумение. Это был единственный раз, когда Софи видела плачущего Джеймса. Она с трепетом подумала: только бы об этом не пронюхал Джим Стивенс!
Репортер встретился с ней взглядом и приподнял бокал. Софи, чувствуя, как жар распространяется по шее вверх, к щекам, отвернулась и стала пробираться между плотно стоявшими активистами в тесных костюмах, желая уйти как можно дальше. Она схватила еще бокал вина – что угодно, лишь бы отвлечься. Так-то лучше: когда пьешь третий бокал, вкус почти не чувствуется. Софи выпила залпом и взяла еще. В желудке бурчало от кислоты и страха.
Надо найти Джеймса: его сегодняшнее присутствие в кругу верных соратников задумывалось как часть политической реабилитации. Все должны увидеть, что он не чурается самой тяжелой работы – пожимания рук и внимательного выслушивания избирателей – и что опала его многому научила. Кающихся грешников любят, поэтому Джеймс был нарасхват: на параллельном совещании, где шла речь о важности укрепления семьи, все сочувствовали его «меа кульпа» и замерли, когда у Джеймса треснул и сел голос, когда он прикусил зубами костяшки пальцев, чтобы удержать слезы. Аудитория не желала его отпускать, хотя в ней преобладали пожилые семейные пары, от которых Софи ожидала скорее осуждения, и решительные дамы на шестом десятке в малиновых и васильковых жакетах.
– Нельзя не восхититься мужчиной, который умеет протянуть людям руки и сказать: я был не прав, но я усвоил преподанный жизнью урок, – так высказалась одна из них.
Софи захотелось схватить эту женщину за лацканы жакета и закричать ей в лицо. Но конечно же она этого не сделала. Новая, более циничная Софи – невыносимо, что Джеймс сделал ее такой, – должна была покорно стоять, пока он обрабатывал избирателей, как по нотам разыгрывая раскаяние и изображая интерес, которого, как знала Софи, муж не ощущал. Она почти восхищалась его мастерством, хоть и не доверяла ни единому его слову. «Все мы порой упрощаем истину», – сказал он ей с таким равнодушием, что это прозвучало почти убедительно. Однако к честности это заявление отношения не имело и не имеет. Большинство людей живут иначе. Только сейчас Софи начала сознавать, как часто муж лгал – своей уклончивостью, недомолвками, полуправдой, сохраняя таким образом лицо.
Ну здесь делать нечего. Софи в последний раз оглядела зал и увидела того, кого предпочла бы не видеть, – Криса Кларка. Он перехватил ее взгляд – Софи не успела отвернуться – и двинулся к ней сквозь толчею. Толпа незаметно расступалась перед ним, и Крис как-то очень быстро оказался рядом.
Взяв Софи под руку, он повел ее в сторонку, за какие-то раздвижные двери, где был стол, уставленный пустыми бокалами и тарелками с шелухой арахиса и остатками чипсов. Джим Стивенс был далеко, на другом конце зала, да еще и повернулся к ним спиной, «кулуарные» журналисты были заняты написанием отчетов, а делегаты оказались слишком далеко, чтобы расслышать их разговор.
– Ну вот и мы и встретились при более благоприятных обстоятельствах, – сказал Крис Кларк самым оптимистическим тоном, но улыбка лишь растянула его губы, глаза же оставались серьезными.
– Более благоприятных, чем в суде, вы хотите сказать?
Крис Кларк заморгал, как крот.
– Простите, – процедила Софи. Она готова была на все, лишь бы он ушел.
– Не унывайте, он держится молодцом. – Крис оглянулся. Через толпу шел министр внутренних дел, окруженный кольцом будущих членов парламента. – Не успеете оглянуться, как он снова окажется в министерстве…
– Давайте сменим тему, – сухо попросила Софи.
– Помощником государственного секретаря – например, по вопросам борьбы с наркотиками. Не самая приятная должность, конечно, но Джеймсу удавались дела и потруднее. И, разумеется, он по-прежнему пользуется доверием премьер-министра. Смелый шаг, но премьер считает, Джеймс справится.
– Черт!
Крис был шокирован: Софи не имела обыкновения сквернословить.
В ней закипела ярость: только не этот пост! Да как же Том может быть так непроходимо глуп, так пустоголов? Она представила, как премьер-министр улыбается своей милой, невинной улыбкой, не задумываясь о самонадеянности такого решения, о том, что он ходит по краю – да и Джеймс тоже. Пока им все сходило с рук, видимо рассуждал он, так что́ мешает дать Джеймсу такое назначение? В конце концов, он, Том, премьер-министр страны. Но каков апломб, каково лицемерие!
Софи взглянула на Криса, чувствуя, как жжет глаза, и понимая, что не удержит слез. Надо уходить, пока она не сказала то, о чем потом пожалеет.
– Может, я чего-то не знаю? – Крис всматривался в ее лицо проницательными голубыми глазами. Софи подхватила жакет и сумочку, еле удерживаясь от того, чтобы не побежать.
– Неужели премьер-министр излишне добр?
Софи показалось, что Крис над ней издевается.
– Вы что, действительно ничего не знаете?
Крис не покачал головой и никак иначе не признал своего неведения. Софи опустила глаза, машинально отметив толщину ниток коврового покрытия.
– А вы спросите их о вечеринке «либертенов» после выпускных экзаменов. Там были и Том с Джеймсом. Июнь девяносто третьего. – На этом она поспешила прочь из зала с низким потолком – от его удушающей жары, ослиного хохота, отвратительных людей, занятых интригами, заговорами и сплетнями, и вышла в относительную прохладу прибрежного района Брайтона. Спускался свежий октябрьский вечер.
Глава 33
Джеймс
5 июня 1993 года
В комнате Алека на третьем этаже яблоку было негде упасть: после бурной вечеринки там собрались «либертены» – третьекурсники. Облегчение от того, что экзамены позади, серой тенью ложилось на непривычно усталые лица.
Джеймс сладко потянулся в кожаном кресле: действие шампанского накладывалось на почти лихорадочное изнеможение. Он смертельно устал от хронического недостатка сна – готовился к экзаменам, было много ночной зубрежки. Высший балл ему обеспечен – самоуверенность Джеймса была слишком жизнестойкой, чтобы оставить место каким-то сомнениям, – но только за счет метода «ночь перед экзаменом»: таблетки «Про плюс», сигарет «Мальборо лайтс» и кофе, чтобы продержаться полуночные часы, а затем виски, чтобы заснуть. Кокаина тоже было в избытке, и Джеймс писал рефераты в состоянии гиперактивности и штурмовал самые сложные вопросы по экономике всего после четырех часов сна.
Он вовсе не собирался ложиться костьми – во главу угла он ставил спорт и фитнес и академическую часть не забывал густо сдабривать удовольствиями, доходя до крайностей, – однако надеялся, что у него прокатит. Оксфордский диплом с отличием и золотая медаль в составе университетской спортивной команды – такие отметки в паспорте станут пропуском в любые закрытые общества, клубы внутри клубов, избранные круги, где он считался своим уже сейчас.
Джеймс беспокойно шевельнулся: сказывался переизбыток кофеина и алкоголя. Завтра с утра он выйдет на долгую пробежку – через университетские парки, оттуда по Джерико, Порт-Медоу и вдоль Темзы до Годстоу, где тренируется первая лодка. Он обогнет «зеленые легкие» Оксфорда в чистом свете раннего утра, когда город только еще принимается за дела и жизнь кажется белым листом, и снова почувствует себя прежним – подтянутым, сильным, мужественным, способным размяться и бежать, с радостью отбросив гнетущую необходимость круглые сутки готовиться к экзаменам и корпеть над учебниками, чтобы продемонстрировать свою академическую подготовленность. Молодая энергия, томившаяся, пока Джеймс бездельничал в библиотеках, стукаясь коленями длинных ног о крышку стола и задевая плечами книжные шкафы, когда качался на стуле, наконец получит выход. Мышцы будут работать, сердце станет ритмично сокращаться, в ушах зашумит кровь, кроссовки промокнут от росы, и Джеймс будет бежать по освещенным солнцем улицам, гулко стуча ногами по плиткам.