Он вытянул руки над головой, почувствовав каждую жилку от самых плеч, и рассеянно полюбовался своими длинными, красивыми пальцами. Какие пальцы, такой и… ну вы понимаете. Голова стремительно пустела – знания, втиснутые в память за последние четыре недели, улетучивались, и Джеймс поймал себя на одной упорной мысли. Семестр заканчивается только через две недели, впереди еще четырнадцать дней пьянства, гребли, ставок на бегах – и секса. Много секса. Он повезет Софи вверх по реке, к шлюпочной пристани в Червелле, и устроит пикник в одном из университетских парков. Он сорвет ее цветок – хороший эвфемизм у Шекспира – в высокой траве, и солнце будет ласкать их теплом, и облака будут медленно плыть в пронзительно-голубом небе. А может, они возьмут велосипеды и уедут далеко в поля, к Вудстоку и Бленхейму. У него будет время уделить Софи побольше внимания. У нее курсовые экзамены, но они ни на что не влияют… Впрочем, это хорошо, что она занята. Проблема с женщинами – ну помимо отсутствия у них мужества отстаивать свои убеждения – в том, что они бывают навязчивыми. Соф, кажется, поняла, что назойливости он не потерпит, но Джеймс все равно ощущал ее привязанность, походившую на тайное глубинное течение, которое захватит его и утащит на дно, стоит ему только расслабиться и проявить заинтересованность.
Он отмахнулся от этих мыслей, с удовольствием предвкушая упоительно долгое, полное наслаждений лето. Правда, он еще не решил, как включить в свое лето Софи. Джеймс рассчитывал, что к сентябрю их отношения сойдут на нет – у него начнется новая жизнь в Лондоне, но до этого можно встречаться еще несколько месяцев! Он не предлагал Соф вместе провести каникулы, не желая давать девушке напрасную надежду. Джеймс планировал провести три недели в Италии, на вилле родителей Ника, а оттуда со старыми друзьями поплыть на яхте в Сент-Мауэс.
Но родители рано или поздно уедут, и тогда пусть Софи является. Пустой дом, знойное лето – он так и видел ее раскинувшейся поперек кровати, с простыней между ног. Пара беззаботных месяцев, конец затянувшейся, жадной до наслаждений юности, последние деньки безответственности и ожиданий, когда можно будет предаться развлечениям. В сентябре ему приступать к работе в крупной фирме, работающей в сфере управленческого консалтинга. Признаться, такая перспектива его не очень вдохновляла, но если он хочет сделать карьеру в политике, нужно попробовать настоящую жизнь – и заработать серьезные деньги.
Джеймс опрокинул в рот виски, которое налил ему Ник, и открыл пиво. Створчатые окна были распахнуты навстречу ночной прохладе. Алек и Том выбрались на каменный балкончик, выходивший на Медоуз, и звуки молодого буйного смеха разлетались до самой Темзы.
На крыше можно было встать на свинцовый желоб, прижаться спиной к черепице и смотреть на звезды или пройти по коньку, как Алек, – Джеймс слышал быстрые шаги по черепице. Сам он не одобрял такие забавы. Перелезть через стену – одно дело, лазить по крышам – совершенно другое. Его влекло наверх, а не вниз. Любопытно, что Джеймс мог быть безрассудным, когда дело касалось женщин, учебы, даже клубных наркотиков – теперь, когда соревнования уже закончились, – но в компании приятелей в нем просыпался сильнейший инстинкт самосохранения.
Спотыкаясь, Джеймс вышел на балкон глотнуть воздуха. Ночь была тихой, поэтому, несмотря на открытые окна, в комнате висел густой табачный дым и пахло несвежим дыханием, пропитанным шампанским и пивом. Джордж, пригнувшись к кофейному столику, заставленному бокалами и пустыми пивными бутылками, втягивал дорожку кокаина. В уборной блевал Кассиус – толстое брюхо свесилось над поясом брюк. Джеймса охватило отвращение. Теперь, когда пребывание в Оксфорде подошло к концу, они с Томом должны дистанцироваться от этой братии, и не только из соображений простой безопасности, но и из уважения к себе.
На противоположной стороне комнаты послышался стук и скрежет – Достопочтенный Алек сполз с крыши на балкон, торжествующе помахивая полиэтиленовым пакетиком с порошком. Рядом ездивший в Лондон за заначкой и немного опоздавший Том пытался смеяться, но у него выходило принужденно: он бы предпочел, чтобы Алек немедленно унес порошок обратно. Распущенный, неуемный Алек под кайфом был непредсказуем: он мог высыпать химический «снежок» во двор, возбужденно хохоча и рискуя выдать всех причастных. Сейчас, перед вручением дипломов, нет никакой необходимости оповещать руководство колледжа о запрещенных веществах в его комнате.
Алек что-то лопотал и не спешил выбрасывать пакетик.
– Парень, да ты гений. – Он обнял Тома за плечи. – Давай, давай скорей пробовать. – Зрачки у него были огромные и тусклые, как сливы. Неизвестно, что он принял, но, судя по всему, принял слишком много.
У Джеймса шевельнулось скверное предчувствие: вот-вот начнется что-то новое и потенциально опасное. Он пригляделся к пакетику, свисавшему из пальцев Алека, как использованный презерватив, заметил сочетание любопытства и опаски на лице Тома.
Алек нервно дергался – от него так и било нервным возбуждением.
– Прия-атель, это будет круто!
Том, сосредоточившись, кивнул и достал из спортивной сумки сверток фольги и пластмассовую соломинку.
– Зажигалка есть?
Алек помахал слегка потускневшей серебряной зажигалкой, доставшейся ему от деда, и нажал на кнопку. На мгновение в воздух взвился оранжевый султан.
По спине Джеймса побежали мурашки.
– Это то, что я думаю?
Том пожал плечами.
– Это герыч, что ли?!
Лучший друг кивнул.
– Не волнуйся, товар лучшего качества. Я на прошлой неделе его с Тинном пробовал…
– Ты доверяешь этому придурку?!
– Да брось, Джеймс, он свой парень…
– Он же нарик! – Джеймс отступил, не в силах скрыть презрение.
Сдав последний экзамен, Том вдруг принялся рьяно отмечать это с Чарли Тинном, богатеньким бездельником, окончившим Оксфорд годом раньше. Фамилия ему подходила как нельзя больше[11]. Том был страшно горд, что попробовал с Тинном героин в прошлые выходные, но Джеймс видел только неестественное возбуждение Чарли и его вертлявую дерганость. Джеймсу хотелось встряхнуть Тома, заставить его пробежаться вдоль реки или отжиматься, пока голова не закружится от напряжения. От тонких как спички рук и ног Чарли Тинна, от его прозрачного бледного лица ему становилось противно.
Он обернулся к балкону, где Том раскладывал героин на оторванной фольге – благоговейно, словно викарий во время святого причастия.
– Да что ж это за… – Джеймс напряженно думал. Нельзя допустить, чтобы Том превратился в такого же Чарли, чтобы старый друг, с которым они бегали кроссы, стал жалким параноиком. К тому же это поставит под удар всю его политическую карьеру!
– А-астынь, Джеймс! Па-аследняя вечеринка, э? – беззаботно протянул Алек, имитируя акцент кокни, и подмигнул, когда Том поднес огонек зажигалки к фольге. Порошок начал плавиться, превращаясь в коричневую жидкость. – Вот это дело! – Как всегда жадный до новых ощущений, Алек схватил соломинку и вдохнул. – А-а-а-а… чува-а-ак… – Лицо у него стало, как после оргазма – по нему разлилось невероятное облегчение.
Это подстегнуло Тома, который тут же схватил соломинку и тоже вдохнул.
– Ух… че-о-о-орт! – Его голос стал ниже, протяжнее. Руки на краю балкона обмякли, граница между кожей и камнем почти исчезла.
Джеймс мгновенно протрезвел. Он вытащил соломинку из руки Тома, закрутил пакет с оставшимся порошком и побежал в туалет. Кассиус полулежал на бачке, закрывая своей тушей унитаз. Джеймс с размаху отвесил ему пинка.
– Что за …!
Джеймс еле удержался от второго пинка.
– Ты чего?
– Заткнись! – свирепо огрызнулся Джеймс, высыпал порошок в унитаз и нажал на слив. Порошок затянуло водоворотом и смыло, но комок полиэтилена плавал и не тонул. Джеймс начал отрывать и комкать туалетную бумагу, пихая ее в унитаз и нажимая на слив.
– Ты чего, Джеймс, ну ты чего, а?
– Заткнись! – Он сжал ручку слива так, что пальцы побелели, и даже затаил дыхание, боясь отодвинуться, чтобы Кассиус не увидел, что он делает. – Черт возьми, – выдохнул он, следя, как подхваченный потоком полиэтиленовый комок устремился в канализационную трубу.
Том. Нужно срочно заняться Томом. Джеймс выбежал на балкон мимо Джорджа и Ника, которые, развалясь, сидели на потертом кожаном диване в густом дымном ореоле.
– Джеймс? – вяло встрепенулся Ник.
– Выпей, друг. – Джордж протянул ему свой бокал. – Или вот кокаину нюхни… Давай, чувак! – Он вскочил и обхватил Джеймса тощей жилистой рукой.
– Не сейчас, Джордж. – Высвободиться из его хватки было несложно, но Джеймс сделал это элегантно, не давая волю гневу.
– Джеймс! – возмутился обиженный Джордж, но Джеймс решительно прошел на балкон. Ему нет дела до этих лузеров, важен лишь Том, его лучший друг в последние вот уже десять лет, сидевший сейчас с идиотской блаженной улыбкой.
– Том, иди-ка сюда, приятель. – Джеймс готов был схватить обмякшего Тома за плечи и трясти, как грушу. – Пора, пора идти, парень. Тебе это не нужно, тебе не нужен чертов героин. – Он перешел на шепот. Потом схватил Тома за щеки и уставился ему в глаза, силясь взглядом привести в чувство. Он не повышал голос, хотя его трясло от ярости и глубокой жалости, забурливших и взорвавшихся холодным, зловещим шепотом: – Герыч и кокаин – разные вещи, ты, идиот!
– Что-о-о? – протянул Том. Выражение его лица было мягким, щеки разгорелись. – Я люблю тебя…
– Ладно, ладно, давай-ка уберемся отсюда прямо сейчас, ясно? – Злость придала Джеймсу сил: он приподнял Тома и взвалил на себя все его восемьдесят килограммов. – Ты не хочешь быть таким, как он. – Он кивнул на Достопочтенного Алека, которого совсем развезло у края балкона. – Стоп, а ему не много?
– А-а-а?
– Лучше и это забрать, чтобы он догоняться не полез. Так, на всякий случай. – Джеймс скомкал обожженную фольгу и сунул поглубже в карман. Пальцы обожгло жаром неостывшего листа. От этого прикосновения Джеймс показался себя грязным. – Пойдем, а ну, пошли! – Он забросил руку Тома себе на плечо и потащил друга к двери.