– Иногда ты страшно напоминаешь мне Бесфамильную, – сощурилась Лилия. – У той тоже была катастрофическая безвкусица подобного рода. Ей тоже Артур казался интересным…
Сонечка собиралась было выступить в защиту неповторимости собственной безвкусицы, но тут вмешался возившийся с компьютером тип.
– Вот, что-то восстановил. Не знаю уж, то или нет…
У Сонечки в груди что-то резко вздрогнуло и опало. Будто оступилась на краю пропасти и летишь вниз с огромадной высоты, с замиранием сердца ожидая встречи с землею… Неужели? Сейчас Лиличка узнает, что на самом деле писал Артур. Сейчас раскусит притворство компаньонки.
– Вот, – представитель компьютерной фирмы сложил ручки на груди, а губки бантиком. На Сафо он при этом посмотрел так жалостливо, что она сразу же все поняла и мгновенно пришла в себя.
«Привет, проверка связи», – было написано на мониторе.
«Привет», – писалось с новой строки…
– Это то, что удалось восстановить, – с умным лицом проговорил компьютерщик. – Остальное – безвозвратно утрачено, ведь оно писалось поверх уже заполненных кластеров…
Лиличка несколько секунд сверлила его взглядом, он бесстыдно смотрел ей в глаза, изображая предел честности и преданности.
– Ну да, – вмешалась Сонечка, – С этих вот проверок связи мы начинали перестукиваться… А потом он стал вопросы задавать о Марининых записках…
– Если это очень важно, я попробую восстановить и следующую переписку, – тут же поймал подсказку компьютерщик.
Но Лиличка уже и сама прекрасно поняла, что подлавливать его будет слишком хлопотно. С тяжелым сердцем она отпустила персонал, неодобрительно глянула на Сафо и вышла, не снимая с лица озабоченного выражения.
От повальной окружающей лжи и лицемерия Сонечке и самой было муторно. Она прекрасно понимала, что все в мире взаимно, и что, если так беззастенчиво врет и покрывает чужую ложь она, то точно так же обходятся и с ней. Знала, но менять пока ничего не собиралась. Смутные подозрения, что Артур был прав, и что авантюра действительно не совсем безопасна, уже начинали терзать ее. Не то, чтобы Сонечка боялась за себя, – нет, развитый инстинкт самосохранения казался ей чем-то недостойным – она опасалась за справедливость, борьбу за которую с некоторых пор поставила во главу угла. Несправедливо было позволить запечатлеть Марину в глазах потомков ранимой, вечно плачущей и лиричной поэтессой, чем-то схожей с Пьеро – вот Сонечка и написала книгу о живой, настоящей, азартной Марине, в противовес всем тогдашним отзывам журналистов и посмертным посвящениям коллег. Несправедливо было морочить голову нелюбимому Павлику и портить нерадивому Бореньке жизнь попытками организовать его – вот Сонечка и оставила обоих, предпочтя честное одиночество лживому комфорту… Несправедливо было получать зарплату у маман вовсе не за работу рекламщика, а за грамотное исполнение обязанностей дочери – то есть за послушное выслушивание всех маманских бзиков и за их понимание – вот Сонечка и ушла с той работы, хотя было там надежно, спокойно и вполне обеспеченно. И вот, теперь, вместе с навязчивой идеей Рыбки – отчего-то в голове Сафо сразу прочно засела эта кличка Геннадия – о найме помощников основному автору, несправедливость собиралась просочиться и в новую жизнь Сонечки.
Сафо решила набрать очередной абзац. Трудяга-компьютер в очередной раз свихнулся и вытворил чудо. Что-то заело в клавишах или в мозгах. Сафо не притрагивалась к клавиатуре, на экране не появлялось никаких букв, а звук из колонок вылетал такой, будто кто-то печатает.
Это показалось Сонечке настолько забавным, что она даже не стала перегружать комп. Пусть Лилия придет, полюбуется… Такого глюка еще не было!
Но прежде, чем звать компаньоншу, Сафо еще раз вернулась к предыдущим рассуждениям.
– Бросить или побороться? – вслух спросила она сама себя. – Воевать? Но «от ненужных побед остается усталость»… Уходить? Но «ты сбегаешь от сложностей, а беспомощность следом»…
С невозмутимым выражением лица, Сонечка выудила из сумочки монетку, бросила на стол.
– «И вновь продолжается бой!» – пропела, завидев результат. Забрала монетку, выскочила на балкон обдумывать и обкуривать, звонко рассмеялась там, только тогда признавшись себе, что кидала монетку, не загадав, что будет орел, а что – решка. То есть, она сначала увидела, что выпало, а потом убедила себя, что изначально на такое выпадение планировалось продолжение игры. От таких хитрых попыток психики обмануть саму себя Сонечке сделалось необычайно весело.
– Посмотрим, кто кого! – азартно протянула она, раздумывая над дальнейшими своими планами. Потом споткнулась на полуслове и замерла. С соседнего балкона – то есть из кабинета Лилии – доносились приглушенные, но весьма напряженные голоса. Кажется, там кто-то ссорился… Писк, якобы от нажатия клавиш компа, все продолжался, посему ссорящиеся были уверены, что Сонечка сидит на рабочем месте и ваяет очередное интервью.
«Грех не воспользоваться столь полной безнаказанностью…» – подумала Сонечка и бесшумно переместилась к перегородке.
Кусочек мысленного дневника
Всеми дырочками своей черепушки по очереди прикладываюсь к небольшим круглым отверстиям в пластике балконных разделителей. Подглядываю, подслушиваю… В общем, характеризую себя с крайне негативной стороны.
По балкону влево-вправо разгуливает Лиличка. Туфли сброшены, спина расслаблена и оттого сгорблена. Дорогущий фирменный костюм смотрится теперь элегантным, но безнадежно домашним, халатом. Тщательно отпедикюренные ногти недовольно постукивают по мягкому ворсу ковра. Ну и длиннющие же у нее пальцы на ногах! При должной тренировке, из них, вероятно, можно будет крутить первоклассные дули… С некоторых пор Лилия – это не домыслы, она сама признавалась – перестала видеть в Генике мужчину, нуждающегося в должном обращении. «С какого-то момента он стал мне чем-то вроде родственника. Инцест в этом смысле штука хорошая, но больше просто выгодная, чем доставляющая удовольствие. Понимаешь? Ну, как что-то само собой разумеющееся. Я не боюсь потерять страсть Генки и это просто ужасно. Наверно, мне нужно завести какого-нибудь любовника для разрядки…» – говорила когда-то она в порыве бабской откровенности. Теперь я вижу, что не врала. Сейчас, например, видимо, для релаксации после недавнего стресса, Лиличка, абсолютно не стесняясь Геннадия, приводит себя в порядок. Она наложила на лицо травяную маску, чем пробудила в Рыбке все первобытные страхи. Он боится ее ящерного окраса, боится проповедуемых ею идей, предчувствуя в них очередное яблоко для Адама, боится ее ярко красных ногтей, потому что только опасное имеет право одеваться в такой цвет. Он сидит прямо на балконном порожке, смотрит на Лилию чуть вылупленными глазами-пуговками, вздрагивает от каждого ее резкого движения и бормочет очень нервно и зло. Никаких признаков толстяка-добрячка, никаких улыбочек и каламбуров. Эти двое – стоят друг друга. Приторная слащавая обворожительность на людях и откровенная бесконтрольная злость наедине друг с другом.
– Ты сумасшедшая! – несмотря на свою явную перепутанность, Рыбка все же решается спорить. – Никаких прямых эфиров! Ты помнишь, чем окончился тот прямой эфир с Бесфамильной? Она чуть не завалила и наш проект, и себя за компанию… Пришлось экстренно менять планы и сворачиваться. Тогда хоть страховка была в виде этой Марины-Рины, что сейчас сидит. Зачем тебе такой риск?!
Опа! Это что-то новенькое. О таких нюансах мне никто не докладывал. По моим сведениям и в моей книжке все происходило совсем по-другому… Марина, что сидит, была страховкой? Кого и от чего она страховала?! Марина-Рина, что сидит… Рина, что…
– Не надо фамилии, просто Марина. Или уж Рина, если без путаницы. Я даже к этой кличке собачей уже привыкла, такая смиренная. Рина. Так и пиши…
Хриплый голос, очень короткая стрижка и крепкое телосложение. Глаза большие и, вероятно, красивые, но все время сощурены, оттого неподвластны изучению. Она не выглядела авантюристкой. Она совсем не походила на ту девушку Марину, которую когда-то мы с Павликом разыскивали по просьбе Марины Бесфамильной… И все же это была та же самая особа. Мать двоих детей, аферистка широкого профиля, умная и хваткая бестия, которая сейчас отчего-то выглядела обычной уголовницей. Плечи расправлены, но чуть приподняты, руки – на бедрах. От этого осанка кажется позой, а улыбка – надо заметить, у барышни ровные, красивые зубы, – ухмылочкой…
Прежде чем взять у нее интервью, я неделю изучала все подспудные материалы. Лилия как угорелая моталась по инстанциям, выбивая разрешение на это свидание. Что-то там не ладилось. Суд еще не огласил приговор, следствие еще не завершилось, потому нельзя было писать что-то о заключенной. Лилия еле доказала чиновникам – не без помощи Рыбки, разумеется, не без его влияния и финансирования – что наша книга ничего общего с преступлением, совершенным заключенной, иметь не будет. Что речь пойдет совсем о других, предыдущих ее грешках, и ничем не повредит следствию. Лилия моталась, как электровеник, и, наконец, добилась своего. Меня вели на свидание. Совсем чуть-чуть, но все же было страшно оставаться с девицей наедине. Несмотря на полную безобидность моего визита, забыть о том факте, что сидит эта Марина за самое настоящее преднамеренное убийство, я не могла. Впервые я видела убийцу так близко, а может, впервые знала, что тот, кто сидит передо мной – убийца.
– Хватит в гляделки играть, – интервьюируемая попыталась взять инициативу в свои руки. – Задавай свои вопросы.
– Я у вас по делам давно минувших дней, – я заходила издалека и глупо улыбалась: уж слишком хотелось облегчить вдруг образовавшийся «тяжелый» фон. Рина выглядела мрачно и вела себя соответственно. Напряженно и резко, будто человек, переживший громадную трагедию. В принципе, было с чего. Особо в материалы дела, за которое она осуждалась, я не вникала, но достоверно знала – она убила из ревности кого-то близкого и дорогого. Убила жестоко и осознанно, а теперь, вероятно, мается. Но меня все это не касалось. – Я к вам из того времени, когда город склонял пред вами свои золотые головы, когда вы блистали и покоряли элитные ночные клубы чужим пением. Все, что случилось с вами в дальнейшем – меня не касается. Давайте поговорим, как журналист и звезда. – мне казалось, я расшевелю ее этим, вытяну… В этой особе, судя по деяниям, должно было крыться немало импозантности. Для книги она нужна была мне яркой и запоминающейся… Образ сломленной, умудренной уголовницы, со скептическим прищуром, совсем туда не подходил… – Я не играю. Вы ведь и впрямь звезда. Звезда афер. Кто еще до такого бы додумался… В общем, я к вам по поводу певицы Черубины и ваших с ней махинаций… Не бойтесь рассказать все правду. Она красива и потому заслуживает обнародования…