сын. – Он затих на минуту и снова с жаром повторил: – Никогда не говори.
- Я человек, Джимми, понимаешь, хочешь ты этого или нет. – Юноша высвободился из его объятий. – Я не могу не думать.
Ветер меж тем все усиливался. Собиравшиеся отовсюду облака еще сияли круто вздыбленными белоснежными спинами, но их обращенные к земле подбрюшья уже наливались свинцовой тяжестью. Океан, похитив у неба клочья облаков, украсился ими. Растрепанные кроны деревьев смешались в одну колышущуюся, тревожно гудящую массу. Прямо на глазах земля окутывалась преждевременными сумерками.
- Сейчас польет, – заметил Джимми, бросив взгляд на почерневшее небо. – Хорошо бы не попугал, а по-настоящему. Земля давно дождя просит. Пойдем-ка в дом. Простудишься.
Гроэр позволил увести себя. Забытая им книга с девушкой его грез осталась лежать у обрыва.
- И хватит бегать голышом, – заботливой нянькой ворчал Джимми. – На-ка вот, надень свитер.
Гроэр машинально оделся.
- Не забудь вымыть руки. Мы садимся ужинать. Кажется, я вовремя успел все приготовить.
Джимми был искуссным кулинаром. Он любил покушать сам и от души потчевал своего подопечного. Их кухня располагалась за домом, в саду. Райский климат Калифорнии позволял находиться на воздухе круглый год. Пожалуй, только дождь и мог загнать их раньше времени под крышу. Но это не в счет, поскольку случался он крайне редко. И сегодня был именно тот, редкий день.
Они уже заканчивали вечернюю трапезу, когда разбухшие и отяжелевшие небеса разродились неистовым ливнем. На террасу вбежал промокший Тим.
- Где тебя носит, бездельник? – накинулся на него Джимми. – Изволь-ка поесть. Вторые сутки к миске не подходишь.
Пес сунул лохматую морду в миску, нехотя принюхался и, виновато покосившись на Джимми, попятился. Доплелся до подстилки, положил голову на мокрые грязные лапы и покорно стал ждать, когда его выбранят.
Пока Гроэр сидел, хмуро глядя перед собой, Джимми обтер мокрого пса тряпкой, собрал и перемыл посуду, вытер стол, расставил все по местам.
Дождь тщетно рвался внутрь сквозь крышу, превратив ее в грохочущий барабан. Ему ничего не оставалось, кроме как обтекать сплошным потоком стены и запотевшие стекла.
Джимми подумал о том, что работы ему теперь прибавится – выправлять размытые дорожки, расчищать грязь, собирать и сжигать поломанные ветки. Но вслух сказал только:
- Ну и льет. Природа на осенний лад настраивается. Да и то, пора уж.
Гроэр всегда удивлялся, как удается его опекуну определять времена года. Сам он в них абсолютно не разбирался. Может эти самые сезоны и существовали, но отличались они друг от друга весьма символически, если круглый год можно было купаться в бассейне и круглый год днем ходить босиком. Правда к "зиме" ночи становились не только длиннее, но и холоднее, и Джимми включал автономное отопление или зажигал камин. Последнее больше для уюта, объяснял он. Часть деревьев в саду – тех, что родом из средней полосы, исправно скидывала на пару месяцев листву, сохраняя приобретенные их предками привычки, но в конце февраля уже покрывалась цветами. Зато другая часть – та, что вечнозеленая, и не думала оголяться. В результате у Гроэра и создавалось обманчивое ощущение неизменности, застойности времени, состоящего из одного сплошного лета.
Другое дело Джимми. Как человек куда более искушенный, он не только определял времена года по солнцу, по деревьям – следя за их ростом, цветением и созреванием плодов, но и вел счет дням. На задней стене дома, над кухонной плитой, куда Учитель никогда не наведывался, он с первого года пребывания здесь делал ежедневные зарубки, и после каждых 30 или 31 оставлял паузу. Когда таких ежемесячных зарубок набиралось 12, он процарапывал крестик. Вот по этим самым крестикам и определял Джимми, сколько зим и весен прошло со дня его добровольного заточения, какой сейчас год и сколько им обоим лет.
- Лето-осень-зима-весна, потом снова лето и снова осень, – мрачно ворчал юноша, глядя в никуда. – И так всю жизнь, да, Джимми?
Джимми промолчал. Он не сомневался, что всю жизнь так не будет. На всю жизнь пусть не рассчитывает.
- Шел бы ты спать, сынок, – немного погодя посоветовал он. – Под шум дождя хорошо спится.
- Под такой-то грохот? Скажешь тоже.
- Скоро утихнет. Тропические ливни буйные, да быстро выдыхаются.
- Нет. Спать я не хочу. Лучше почитаю.
Гроэр не знал, что такое телевизор, радио, компьютер и даже телефон. Единственным источником информации для него были книги. Он с детства привык к такому образу жизни, потому что другого не видел... Но пришло время, когда, читая, он начал анализировать свое положение и понял, наконец, что с ним что-то не так.
Его опекун – дело другое. Тот явно знал многое, да предпочитал помалкивать. Гроэру никак не удавалось его разговорить, выведать, как он жил раньше, чем занимался, имел ли когда-нибудь жену, детей, и это его злило.
С шумом отодвинув тяжелый стул, он поднялся и побрел к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Выщербленные деревянные ступени тоскливо поскрипывали под его босыми ногами.
Джимми молча смотрел ему вслед, дивясь про себя, когда успел его подопечный вырасти, когда превратился в хорошо сложенного взрослого мужчину. Сначала видна была вся фигура юноши, потом от плеч и ниже, потом только ноги. Ноги тоже исчезли, а Джимми все смотрел на обшарпанные ступени. Сколько лет они поднимаются и спускаются по ним? Без малого уже двадцать. Считай, целая жизнь! Крошке Гро не было и года, когда их поселили на этой вилле... Когда их здесь заточили.
Казалось, еще вчера он носился по саду, как дикий волчонок, все круша и ломая или, затихнув вдруг, куда-то надолго исчезал. Огрызался, зубоскалил, не слушался, капризничал, с большой неохотой позволяя обнять и приласкать себя. Но чаще ходил за Джимми по пятам, наблюдая за тем, как тот работает, ставил его в тупик своими внезапными расспросами, за которыми всегда скрывался подвох.
Как-то, ему тогда было лет девять, Гроэр нашел себе новое занятие – "охоту". К их искусственному пруду повадились слетаться дикие пеликаны. Повидимому выслеживать да вылавливать рыбу из морских глубин дело хлопотное и не всегда успешное. А тут, вот она – готовенькая, заманчиво серебрится в неглубоком пруду. Бывало рассядуться на берегу пернатые лентяи с умильными физиономиями, развесив свои клювы-мешки, и косят голодный глаз на откормленные спинки форели. Джимми возмущался, нервничал, пытался гонять их, размахивая руками. А Гроэр без лишнего шума смастерил втихомолку рогатку собственной конструкции, набрал целый пакет мелких камушков и, спрятавшись спозаранку в кустах, принялся обстреливать непрошенных гостей. Пеликаны погоготали, похлопали недовольно крыльями да и убрались восвояси. Правда на следующий день, как ни в чем не бывало, явились снова и снова получили отпор, поскольку Гроэр уже был на своем посту. А одного ему даже удалось забить насмерть. Такая игра – кто кого – продолжалась довольно долго и оставалась для мальчонки самым азартным занятием до тех пор, пока пеликаны не поняли, что тут им ничего не светит.
И вот наконец Гроэр вырос. Хорошо это или плохо? Ответ мог быть только один: хуже некуда.
Пальцы Джимми привычным движением скользнули под рубашку, нащупали ненавистный шрам – причину всех его бед и злоключений. Шрам жег. Клеймом горел на груди, предательски просвечивал сквозь рубашку. По крайней мере так ему казалось.
Порывы ветра швыряли упругие веревки дождя в окно, расплющивая их в причудливые студенистые узоры, будто по стеклу проползла гигантская скользкая улитка. Джимми завернулся в огромный плащ, накинул на голову капюшон и, подхватив фонарь, вышел в сад. Грозно провисшее небо обрушилось на него водяной лавиной, вдавило босые ноги в раскисшую холодную землю. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, он двинулся вперед. Солнце, укутанное толстым одеялом туч, с трудом освещало землю призрачным предзакатным светом.
Обойдя дом по периметру, Джимми обследовал все водосточные трубы. Убедившись, что ни одну не забило палой листвой, он проверил стоки, выковыривая из них сучки, песок и мелкие камни. В огороде вихрящийся поток пробил брешь в грядке с помидорами, завалил несколько кустов и принялся размывать следующие. Джимми понимал, что бороться сейчас с этой напастью бесполезно и, махнув рукой, повернул обратно.
Проходя мимо глухих ворот, сделанных из листового крашеного железа, приваренного с двух сторон к металлической раме, он остановился. - Чем портить мне грядки, лучше бы размыло эти чертовы ворота да унесло их в океан, – проворчал он, осуждающе покосившись на небо.
Фокус заключался в том, что ни у него, ни тем более у его подопечного не было ключей от ворот. Для обоих ворота были продолжением глухой стены. Открыть их мог только один человек, вместе с воротами державший на запоре их судьбы.
Гроэр остановился посреди узкой длинной комнаты со скошенным потолком, в углы которой уже прокралась подгоняемая непогодой ночная тьма. Большие окна во всю длину стены выходили в сад. В обычные дни отсюда хорошо просматривался океан. Но сейчас по стеклам сплошной стеной сбегала вода. Шум ливня здесь, под самой крышей, был трудно переносим. Казалось, он отбивал дробь не по черепице, а по барабанным перепонкам. Однако, как и пророчил всезнайка Джимми, постепенно дождь начал утихать, и Гроэр тотчас забыл о нем, но продолжал стоять посреди комнаты, сжимая и разжимая кулаки и уперев взгляд в невидимого противника, который все отчетливее проступал из глубины темнеющего окна. Ночное окно служило единственной возможностью для обитателей виллы увидеть свое отражение, поскольку в доме не было зеркал. И Гроэр толком даже не знал, каков он, как выглядит, какого цвета у него глаза.
Библиотека. Его единственная отрада. Все здесь было знакомо до противного. Нестройные вереницы книг на длинных стеллажах, которые он знал едва ли не наизусть. Пятна чернил на рассохшихся досках длинного стола – свидетельство занятий малолетнего Гроэра с Джимми, когда тот усердно обучал его математике и грамоте. Капли воска. Случалось, они оставались без света, и тогда в ход шли свечи. Подпаленные углы стола, борозды от перочинного ножика – следы мальчишеских шалостей. Сколько Гроэр помнил себя, столько помнил эту библиотеку. Не счесть часов, проведенных под ее косой крышей.