- Вот именно, "пока что", – передразнила его Клара. – Сегодня у нас случай особый. Исключительный. Мы не можем рисковать. Не можем допускать даже минимального риска.
В операционной воцарилась тишина, тревожно пульсирующая ударами двух сердец, многократно усиленными тахометрами.
- Как сейчас? Есть перемены?
- Диастолическое давление не падает, но и не поднимается.
- Не поднимается, – проворчала Клара. – Ваш компьютер ни к черту не годится! Сестра! Pea 7 с хлористым натрием, быстро! – четко и громко потребовала она.
Милдред бросилась к столику с медикаментами, помня наизусть, в какой ячейке находится какой препарат. Выхватив две ампулы, она наполнила баллон шприца и вопросительно посмотрела на Клару, зная, что та предпочитает делать инъекции сама.
- Введите раствор, – распорядилась Клара.
Милдред уверенно вонзила иглу в резиновый шланг катетера, закрепленного в вене на руке реципиента.
Все произошло так внезапно, что присутствующие в первый момент окаменели от неожиданности. Один из двух тахометров сбился с ритма, захлебнулся и умолк. Теперь в операционной ритмично и бесстрастно стучало только одно сердце.
Казалось, замешательство длилось вечность.
Все, что возможно предпринять в целях реанимации, безошибочно выполнял компьютер. Но даже он оказался бессилён – тахометр Гроссе молчал.
Сотрудники окружили бездыханное тело, не смея верить в саму возможность летального исхода для человека, бывшего для них богом, дьяволом – кем угодно, только не обыкновенным смертным.
"Это конец... конец... конец..." – выстукивал в висках Клары тахометр Гроэра.
- Конец? – не то растерянно, не то недоуменно произнесла она вслух.
Медленно подойдя к изголовью Гроссе, Клара устремила тоскливый взгляд на его застывшее лицо, на плотно сомкнутые губы и веки, которые никогда уже не откроются.
- Конец... – снова прошептала она, как во сне.
Протянув руку, нервно вздрагивающими пальцами коснулась его бровей, волос, лба. Она спешила поймать последнее, покидающее его тепло прежде, чем холод смерти начнет расползаться по телу. Морщинки на лице разгладились, и сейчас он выглядел значительно моложе. Даже со вспоротым животом он был похож на мирно спящего, но никак не на мертвеца. Казалось, наваждение кончится, веки дрогнут, нахмурятся брови, соберутся на лбу знакомые суровые складки... Ее сердце разрывалось на части, но глаза были сухи.
- Это она! Она убила его! – вдруг раздался злобный вопль Милдред.
Сотрудники, выведенные из шокового состояния, все, как oдин, обернулись в направлении ее простертой руки.
Клара не удостоила Милдред даже взглядом, продолжая держаться так, будто была одна в помещении. В эту минуту для нее никого не существовало. Склонившись над Гроссе, она прижалась щекой ко все еще теплой щеке и беззвучно прошептала ему на ухо – он должен был ее услышать:
- Я сделала это из любви к тебе, Эрих. Потому что не могу без тебя жить. Прости. Но не прощай. Знаю, знаю, ты никогда меня бы не простил.
Она выпрямилась, обвела равнодушным взглядом обращенные к ней лица, задержалась на Милдред. Казалось, только теперь до нее дошел смысл ее слов.
- Подайте сюда пустые ампулы, – тихо проговорила Клара.
Милдред так резко протянула их Кларе, что чудом не порезала ей руку.
– Проверьте вы. – Едва взглянув на склянки, Клара передала их Хиллу.
- Боже праведный! Хлористый кальций! – прочел тот с содроганием. –Pea 7 с хлористым кальцием вызывает моментальную остановку сердца!
- Что и произошло, – глухо подтвердил Роджер.
- Этого не может быть! – взвизгнула Милдред, выхватывая из рук Хилла злополучные ампулы. Тупо уставилась на них. – Да я же лично перед операцией перебрала все медикаменты. Хлористый кальций лежит у меня в третьем ряду, втoрая ячейка слева. Вот здесь! – Она извлекла из указанной ячейки ампулу и изменившимся голосом прочитала: – Хлористый натрий...
Последовала долгая пауза. Милдред стояла белая, как кафельные стены операционной. Потом лицо ее покрылось багровыми пятнами.
- Ампулу подложили! Их поменяли местами! – убежденно заявила она. – И это мог сделать только один человек... мисс Клара! Кто другой мог знать наперед, что она пожелает прибегнуть именно к этому препарату. Мне с самого начала казалось ее поведение подозрительным.
У брызжущей ненавистью Милдред не было прямых улик против Клары. А следовательно она не могла доказать ее виновность.
При желании Кларе ничего не стоило разделаться со своей злобной противницей, напомнив ей, что не прикасалась к шприцу, что инъекцию Милдред делала собственноручно, что прямая обязанность хирургической сестры тщательно проверять препараты, прежде чем вводить их больному, а не доверяться своей памяти.
Но для Клары сейчас существовала лишь одна реальность, потрясшая ее, ошеломившая, обескуражившая: Гроссе мертв! Его больше не существует.
До самого последнего момента трагической развязки она не могла бы с уверенностью ответить себе на вопрос: желала ли она его смерти? Она не знала этого наверняка, когда длинными бессонными ночами вынашивала свои коварные замыслы. Не знала наверняка и тогда, когда меняла местами ампулы на хирургической тележке. Она не желала ему смерти даже когда услышала свой собственный голос, твердо произнесший: "Введите раствор". Даже сейчас она все еще сомневалась, надеясь на чудо, не веря, что он мог вот так просто, без борьбы, взять и умереть. Гроссе бессмертен. Убить его невозможно. Он окружен черным нимбом неприкосновенности.
До самого последнего момента она была убеждена, что вмешаются некие таинственные силы и не позволят свершиться задуманному. Когда рукой Милдред она вводила смертоносное лекарство, ей казалось, что вот сейчас его глаза откроются, он поднимется во весь рост, опутанный проводами и шлангами, с распоротым кровоточащим нутром, но несокрушимый в своем могуществе. И, подобно мощному грозовому разряду, его взгляд покарает ее, испепелив тут же, на месте.
Но ничего сверхестественного не произошло. Гроссе тихо испустил дух. И земля не разверзлась под нею. И не рухнула громада двуликой клиники, как замок в старой сказке про поверженного злого волшебника.
А коли так, что могут сделать ей эти жалкие двуногие кроты, эта сторожевая дворняжка Милдред.
- Мисс Клара, объясните, что все это значит, – услышала она голос доктора Хилла.
Клара нехотя оторвала взгляд от Гроссе и с вызовом посмотрела на враждебно подступавших коллег.
- Во-первых, – очень медленно заговорила она, – не мисс Клара, а миссис Гроссе.
- Тем более.
- Уж не решили ли вы, что, завладев его фамилией, обрели права и на его жизнь? – В голосе старого Батлера слышалась не только издевка, но и угроза.
- Это вы здесь человеческой жизнью распоряжаетесь, как своей собственностью. Мне глубоко противна вся ваша шайка убийц и это омерзительное логово. Я не задумываясь уничтожила бы его вместе с вами.
От такой неслыханной дерзости лица сотрудников вытянулись.
- Посмотрите на эту чистоплюйку! – прошипела Милдред. – Себя она к "шайке убийц" не причисляет.
- И что же вас удерживает? – Обычно бледный, как покойник, Батлер сейчас стал багровым.
- Безразличие, – вяло проронила Клара. – На этом свете мне нужен лишь один-единственный человек – Эрих Гроссе. Ну а ему нужны были вы. И жертвы. Много жертв. Им владела мания бессмертия. Мне не было места в его жизни.
- Так что же вы выиграли, убив его, безумная женщина?! – воскликнул Хилл.
- Что я выиграла? – Какое-то время Клара рассеянно смотрела на Хилла, вернее, сквозь него, казалось, не понимая смысла вопроса. – Что я выиграла... – задумчиво повторила она.
И, словно очнувшись, стремительно подошла ко второму столу, туда, где лежал всеми забытый Гроэр. Сдернув с его головы салфетку, она победоносно выкрикнула:
– Вот это!
И тут все увидели чудо. Перед ними лежал Гроссе, сказочным образом помолодевший.
Сходство усиливалось одинаково застывшими позами, сомкнутыми веками, четким, в мельчайших подробностях повторенным силуэтом профиля. С той лишь разницей, что этот Гроссе спал, а тот, подлинный, был мертв.
Сгрудившись вокруг операционного стола, сотрудники в растерян-ности созерцали невероятное явление.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, Клара лихорадочно обдумывала свой следующий шаг.
ГЛАВА 42
С того злополучного дня, как она впервые увидела Гроэра и узнала о тайных замыслах своего возлюбленного, Клара лишилась сна и покоя. Всю жизнь она любила одного Гроссе. И вдруг их оказалось двое. Гроссе стареющий – замкнутый, своенравный, преступно порочный и гениально неповторимый, принадлежащий ей и в то же время не принадлежавший никому. И другой Гроссе – тот же кумир, тот же идол, только снова юный, не запятнанный еще ничьей кровью, девственно невинный душой и телом. И она раздвоилась. Будто со стороны Клара увидела всю неприглядность и оскорбительность своей рабской, полной унижений любви. Гроэр нежданно потянулся к ней с куда большим пылом, чем его сумрачный прообраз, суля ей неиспытанные дотоле радости разделенной любви.
Однако Гроссе подлинный, учуяв возможность конкуренции, не остановился ни перед чем в своем стремлении завоевать надежный перевес в душевных колебаниях Клары. Но он переусердствовал, ее бедный Эрих. И Клара заподозрила подвох. Опасность. Она слишком хорошо его знала.
Подсознание, помимо ее воли, трудилось день и ночь. Взвешивало все "за" и "против", искало варианты, дробило и суммировало факты. Подсознание руководило ею, когда она инстинктивно избегала смотреть на Гроэра, дабы не возбудить подозрительность Гроссе. В ней затаились две женщины – одна по-прежнему любила только Гроссе, другая – Гроссе в Гроэре. Обе выжидали, лицемерили, накапливали силы. Обе не знали заранее, кто из них победит. И сейчас одна оплакивала потерю, другая торжествовала победу.
Одного она не предусмотрела – возможного разоблачения. Если не мобилизовать все душевные и умственные силы, всю свою волю, она погубит не только себя, но и Гроэра.