Я сам во время своих скитаний в дебрях Америки сдирал их целыми дюжинами, и мне всегда казалось, что это очень веселое занятие. Наверно, мне казалось так потому, что я сам был «сдирающим», а вот в положении человека, который рискует быть «ободранным», я очутился впервые и, должен сознаться, положение это не из приятных.
Я пристально вглядывался, не блеснет ли в руках юных индейцев томагавк или нож, и на всякий случай придвинул поближе к себе свои узелки, чтобы, уткнув голову между ними, спасти себя от мучительной операции; как вдруг дядя сказал: «Тпру!» — и мы остановились перед крыльцом небольшого деревянного дома.
4. ДЯДЯ ФЕДЯ ГОВОРИТ
Оба моих воображаемых врага с быстротою молнии оказались на земле.
Я лично не торопился. Моя позиция, на крышке собственного чемодана, казалась мне сравнительно безопасной и прочной, а там, внизу, меня ожидало неизвестное и страшное будущее.
— Приехали! Слезай, Анатолий! — сказал дядя, сбрасывая с телеги связки купленных им в кооперативе веревок.
Легко сказать — слезай! От десятиверстной тряски ноги мои затекли и онемели. Стоило мне только подняться, как я тотчас же убедился в том, что рассчитывать на легкий прыжок вниз не приходится.
Я сел на край телеги, спустил с нее ноги, потом, перевернувшись на живот, повисел несколько мгновений над будкой, болтая ногами в поисках точки опоры. Дядя и оба индейца с живым интересом наблюдали за всеми этими странными манипуляциями.
Наконец я решился.
Прыжок оказался в высшей степени неудачным.
Я неторопливо вылезал из-под телеги, сохраняя, насколько было возможно, небрежный и независимый вид человека, попавшего туда по собственному желанию, чтобы посмотреть, все ли там благополучно.
Откровенный хохот юных туземцев меня смутил.
Тут молчаливый дядя Федя разразился целой речью, которая сразу определила наши дальнейшие отношения.
— Смешно, но не очень! Анатолий — малый городской, на телеге никогда не ездил, ну, вот его и растрясло. Кроме того, он был болен. Между прочим, я вас еще не познакомил? Юрка, — ткнул он пальцем в одного из индейцев. — Васька, — указал он на другого. — А это — Анатолий, Анатоша, как зовет его тетка. Мы будем звать его Толькой. Так вот! Никаких драк, никаких обид! Вы должны добиться того, чтобы он через месяц стал таким же здоровым парнишкой, как и вы сами. Понятно?
— Понятно! — в один голос ответили ребята.
— Завтра я вас, всех троих, отправлю путешествовать, — продолжал дядя Федя, — поведете к Еремеичу лодку.
— Ура! — заорали ребята, отхватывая в восторге пляску диких вокруг телеги.
Я не знал, кто такой Еремеич и почему надо радоваться тому, что мы поведем к нему какую-то лодку, но все же решил поддержать общее настроение: я тоже закричал, замахал руками и крикнул «ура!»
— Цыц! — замахнулся на нас дядя Федя. Мы замерли.
— Распрячь Буланку и отогнать в ночное. Накачать воды. А ты, Толька, таскай свои вещи в дом, здесь, брат, люди все занятые и нянек никому не полагается.
Дорогая тетя! Если бы ты знала, как я проклинал твою заботливость, таская в дом чемодан, две корзины и четыре узелка!
Во время этой работы я узнал от ребят массу интересных вещей, а именно: что Еремеич живет в 70 верстах вниз по реке, что дядя Федя брал у него лодку на время, что мы поедем туда на лодке, а оттуда пойдем пешком, напрямик, верст 40, что у меня самая смешная курточка в мире и, наконец, что хоть, кажется, я и славный малый, но все-таки «тюря с квасом». Я не знал, что такое «тюря», и поэтому обиделся, но не очень.
5. Я ТОЖЕ «РАБОТАЮ»
Тетя Лиза, жена дяди Феди, была так же молчалива и решительна, как ее муж.
Она подошла ко мне, взяла за плечи и, повернув меня лицом к свету, осмотрела с головы до ног.
— Что ж, бывают и хуже! — об'явила она, окончив осмотр. — Ничего, выходишься.
Сознание, что где-то есть ребята «хуже меня», мало меня порадовало. Откровенно говоря, я сомневался, что можно найти мальчика «лучше» меня, а тут, вдруг, пожалуйте… В течение нескольких часов услышать, что ты «фигура», «тюря с квасом» и, наконец, что бывают и «хуже» — это было уж чересчур.
Дома, в Москве, с теткой и двенадцатью старушками я бы знал, что делать в таком случае. Но какой смысл плакать, раз никто не обращает на тебя ни малейшего внимания? Все заняты своим делом: дядя отмечает что-то в записной книжке, тетя Лиза жарит яичницу, Юрка качает воду из колодца, а Васька только что проскакал мимо окна верхом на Буланке.
Я сдержал свое негодование и подошел к дяде.
— Дядя Федя, я перенес вещи!
— Ну? — спросил он, не отрываясь от книжки.
— Что же мне теперь делать?
— А? — он удивленно посмотрел на меня, — тебе делать нечего?
— Хм!.. — он на минуту задумался.
— Ага! Видишь поросенка? — указал он в угол двора.
— Вижу!
— А дверь в свинятник видишь?
— Вижу!
— Так вот, загони поросенка в свинятник! — и он снова углубился в свои записи.
«Ладно! Покажу я им, чего я стою. Меня никакой ответственной работой не испугаешь!»
Я вышел на двор и подошел к поросенку. Вид у него был удивительно кроткий. Он лежал на правом боку, на куче навоза и с самым невинным выражением на своем поросячьем лице поглядывал на меня прищуренным глазом. Я слегка подергал его за заднюю ногу.
— Домой! Иди домой! — сказал я не громко, но достаточно убедительно.
Розовое ухо поднялось, насторожилось и опустилось опять.
Я дернул сильнее.
— Иди, тебе говорят!
Поросенок приподнял голову и слегка отбрыкнулся ногой: «отвяжись, мол, чего привязался?»
Я окончательно рассердился и изо всей силы потянул его вниз, с навозной кучи.
В дальнейшем события развернулись с невероятной быстротой. Поросенок, взбрыкнув ногами, отчаянно завизжал и бросился под меня. Зажав его коленями и шлепнувшись при этом носом в навоз, я некоторое время ехал на нем верхом, лицом к хвосту.
Почувствовав, что мои силы ослабевают, я разжал ноги и, несколько раз перевернувшись через голову, лег пластом в плоское корыто, наполненное какой-то скользкой и теплой дрянью (впоследствии я узнал, что это была смесь моченого хлеба, пареного овса и творога для цыплят).
Поросенок, как будто ничего особенного не случилось, мирно помахивая хвостом, не торопясь, направлялся к своей излюбленной куче навоза.
Я рассвирепел. Охота на диких кабанов всегда была моим любимым развлечением. Я убивал их тысячами в густых прибрежных зарослях Миссисипи и в камышах Калифорнии. А тут вдруг какой-то поросенок меня, великого следопыта, тычет носом в навозную кучу!
Схватив вместо копья метлу, я храбро устремился на врага. Тихий дворик заметно оживился: поросенок визжал, цепная собака злобно лаяла, куры, испуганно кудахтая, дождем рассыпались в разные стороны…
Размахивая метлой, с боевым криком предков — У-ззз-у! — я, не отставая ни на шаг, несся за поросенком.
Дядя и тетя выскочили на крыльцо и что-то мне кричали, но что — я не слышал. У меня была одна цель — во что бы то ни стало хватить своего врага метелкой.
Поросенок заметно начал сдавать. Вот-вот, ближе и ближе!.. Я уже поднимаю метлу и нацеливаюсь ею в нахальный, вертлявый хвост, как вдруг сильная рука дяди Феди хватает меня за куртку и останавливает на полном ходу.
— Собственно говоря, чего ты хочешь? — спокойно спрашивает он.
— Как чего? Загнать поросенка, — с достоинством отвечаю я.
— Так-с!.. А куда?
— В свинятник, конечно.
— Н-да! А как же он войдет в свинятник, раз дверь в него затворена.
Я никогда не думал, что какой-то глупый розовый поросенок может вывалять человека в навозе, загонять его до одышки, да потом еще заставить его покраснеть. Оказывается, преехидное животное!
Впрочем, это вообще был неудачнейший день в моей жизни.
6. «УЗУ!»
Чистый воздух, дальний путь на тряской телеге и, наконец, охота за поросенком привели к тому, что полная тарелка яичницы и две кружки молока за ужином показались мне легонькой закуской.
В конце ужина Юрка, многозначительно кашлянув, заявил ни к кому определенно не обращаясь:
— Ужасно душно в комнатах, прямо дышать нечем.
Последовало минутное молчание.
— И сколько комаров в нашу комнату набилось, — так и гудят! — сокрушенно вздохнул Васька.
— Прошлую ночь мы совсем не спали…
— На сеновал хотите? — спросил дядя Федя, — так бы и сказали. Нечего антимонии-то разводить! Можете!
Комната была слишком мала для того, чтобы вновь отдаться воинственным пляскам. Поэтому мы ограничились тем, что Юрка и Васька вполголоса прокричали «ура», а я процедил сквозь зубы свое излюбленное: «у-зззз-у!»
Дядя заинтересованно повернулся ко мне:
— Что это за слово такое, а? Ты, когда за поросенком гонялся, так тоже все его кричал.
— Видишь ли, дядя Федя, — пояснил я, — это как будто индейский боевой клич…
— А! У Майн-Рида вычитал?
— Нет, у вас на заборе.
— Что? у меня на заборе?
— Ну, да! «УЗУ. 8-й агроучасток».
Дядя, откинувшись на спинку стула, оглушительно захохотал.
— Узу! Узу — боевой клич! Ах ты, Чингакху ты, этакий! Вот, выдумал… Да, ты знаешь, что такое УЗУ? Ведь это же «уездное земельное управление»!
7. ТРУДНО ЖИТЬ БЕЗ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА
Таинственный сеновал, на котором нам предстояло провести ночь, оказался громадным темным сараем с земляным полом и без единого окошка. В одном из углов возвышалась куча душистого сена. Я не мог определить ее вышину, потому что вершина ее терялась в черном мраке.
Юрка и Васька взяли с собой только легкие покрывала. Я имел самое смутное представление о том, что значит — «спать на сеновале», и поэтому захватил с собою все, что полагается для того, чтобы спать на кровати, а именно: подушку, две простыни, покрывало и ночную рубашку. Хотел захватить и ватное одеяло, но вовремя сообразил, что в жаркую июньскую ночь оно, пожалуй, и не понадобится.