Анатоша Одуванчиков в стране краснокожих — страница 8 из 9

Массивность постройки навела меня на мысль о том, что барсук по силе и величине вряд ли уступает медведю.

— Раз, два, три, четыре норы, — сосчитал Васька, — целая колония.

Я, как ни вглядывался, так-таки ни одной норы и не рассмотрел.

Не мог же я предполагать, что маленькие темные отверстия, замаскированные перепутанными корнями деревьев, и есть те самые норы, в которых обитают могущественные барсуки.

Юрка притянул нас с Васькой вплотную к себе и зашептал:

— До заката солнца остается какой-нибудь час. Дождемся выхода и посмотрим. Заляжем вон в тех елочках. Вперед!

Ребята улеглись на животы и поползли к группе густого ельника, растущего на скате оврага, как раз напротив барсучьих берлог.

Я тоже лег на живот и пополз за ними. Нет, положительно, и Африка, и Америка гораздо более благоустроены, чем наша Владимирская губерния. По крайней мере, когда я подползал к пугливым африканским антилопам и к сторожким стадам аризонских бизонов, никакие сучья подо мной не трещали, сухая трава не лезла мне в нос, большие бурые муравьи не заползали мне под трусики, вещевой мешок не давил мне плеч. Вообще, это было легкое и приятное развлечение, а здесь!.. Когда мы, наконец, доползли до назначенной цели, я весь был мокрый от пота, локти и колени ныли от напряжения, и я мысленно проклинал и барсуков, и их норы, и всех, кто ими интересуется.



Ребята улеглись, расчистив себе отверстия в густой чаще елок. Я сделал то же самое. Затем Юрка отдал грозное приказание:

— Не разговаривать, не кашлять, не чихать, не шевелиться! — И оба они, по бокам от меня, замерли, как убитые.

Если бы Юрка не запретил, то мне наверно и в голову бы не пришло, ни кашлять, ни чихать, ни, тем более, чесаться. А тут и двух минут не прошло, как у меня нестерпимо запершило в горле. Я уже втянул в себя воздух для того, чтобы громогласно откашляться, но, вспомнив запрет и уткнувшись лицом в траву, сдержал себя. Но только для того, чтобы у меня тотчас же защекотало в носу. Я сморщил нос, засопел, но, скосив глаза направо, увидел выразительно сжатый кулак Юрки и снова сдержался. В ту же секунду у меня зачесалась левая пятка. Я осторожно, крадучись, почесал ее пальцами правой ноги, зачесалась правая.

Удивительное дело! Когда я часами поджидал на водопоях, у соленых озер слонов, жираф и зебр — ничего подобного никогда со мной не случалось. Я сидел себе тихонечко в зарослях колючего кактуса, сжимая в руках длинноствольную винтовку, и чувствовал себя так же удобно и комфортабельно, как в Москве на тетушкином диване…



Ну, вот теперь зачесалась лопатка. Я осторожно стал заносить руку за спину, но Юрка сердито нахмурил брови и указал мне глазами на норы. Я осторожно выглянул из-за елок.

Из-под корней, наверху террасы, выглядывала длинная острая мордочка, с разноцветными пятнами, как у фокстерьера. Зверек повертел носом, понюхал воздух и осторожно вылез из норы. Этот самый барсук оказался совсем маленьким животным — не выше фокстерьера, но значительно шире и массивнее. И из-за такого безобидного зверька мне пришлось принять на себя столько мук!



Барсук, постояв на террасе, вдруг фыркнул и в одно мгновение исчез в норе.

Очевидно, он нас так или иначе заметил. Я сделал движение, чтобы подняться, но Юрка надавил мне на спину и беззвучно прошептал:

— Лежи! Это он обманывает!

Я вспомнил, что нечто подобное проделывают на водопоях антилопы и благородные олени, но чтобы какой-то грубый, необразованный барсук был способен на такие хитрости — этого я не предполагал. Прошло несколько минут, и барсук снова вышел из норки на этот раз храбро и непринужденно. Следом за ним показался другой и, наконец, выкатились из норы несколько маленьких, кругленьких шариков, которые, по внимательном рассмотрении, оказались молодыми барсучатами. Первый барсук лениво подошел к стоящему около самой террасы дереву и начал боком об него чесаться. Я заметил, что мох и кора этого дерева на высоте барсучьего роста, были основательно стерты. Это вошло в привычку барсуков.

Барсучата, под наблюдением матери, затеяли развеселую игру, скатываясь вниз по склону террасы до следующего уступа. Некоторых чересчур увлекающихся баловников заботливая мамаша награждала ласковыми, но достаточно полновесными оплеухами.

Я взглянул на другие, рядом расположенные террасы и всюду увидел ту же картину. Везде, пыхтя и сопя, копошились веселые барсучата.

Вот одно из семейств, с двумя взрослыми барсуками во главе, спустилось вниз, перешло русло полувысохшего ручья и прямиком направилась к нам… Они обогнули группу елок, за которыми мы лежали и, судя по шороху, карабкались на вершину оврага за нами.

Ребята продолжали лежать смирно, но мною овладело нестерпимое любопытство.

Я повернул голову и встретился взглядом со старым барсуком. Он стоял неподвижно на краю оврага, в каких-нибудь пятнадцати шагах от меня, и пристально, в упор, смотрел мне в глаза. Я не выдержал этого взгляда, почему-то вскочил и закричал что-то нечленораздельное. Дальше все смешалось в какой-то невероятный хаос.



Мимо меня желтыми комочками прокатились вниз барсучата. Старый барсук надулся, вырос у меня на глазах, угрожающе зафыркал и двинулся прямо на меня. Я прыгнул в сторону, с намерением спрятаться за елками, оступился и кубарем полетел вниз.

— «Юный охотник под натиском страшного гризли[2] сорвался с утеса в бездонную пропасть», — пронеслось у меня в голове.

Когда я вынырнул из глубокого бочага на дне оврага, то первое, что я увидел — был короткий хвост моего врага, исчезающего за выступом террасы.

Ребята встретили меня оглушительным хохотом. Я тут же был провозглашен «непобедимым истребителем барсуков». Но что мне было до этого почетного звания? К моим ранам прибавился новый десяток царапин; я с головы до ног был мокрый как мышь.

Барсук, конечно, зверек безобидный, но я никому не советую загораживать ему дорогу, в особенности, когда он прогуливается с семейством. В таких случаях свирепость его, по крайней мере на мой взгляд, не уступает злобе леопардов и пантер.

Право же, не мешало бы Майн-Риду побывать в свое время у нас, во Владимирской губернии. Я думаю, что в приключениях у него не было бы недостатка.

20. ДУХОВОЙ ОРКЕСТР

Мы расположились на ночевку под большой, раскидистой сосной. Быстро набрали сухого хворосту и запалили жаркий костер, вокруг которого я развесил на просушку свою одежду и все содержимое моего вещевого мешка, который, побывав в воде вместе со мной, был промочен насквозь.



Юрка прислушивался к отдаленным раскатам грома и сердито ворчал:

— Опять гроза! Ну да ладно, авось успеем выспаться.

Мы наскоро закусили, запивая хлеб кипяченой водой из фляжек. Затем ребята вытащили из мешков рубашки, фуфайки и носки и начали одеваться. Я в недоумении следил за ними.

— А зачем вы одеваетесь? — спросил я их.

— Спать ложимся, — коротко ответил Юрка.

Странно! На сеновале, на реке — всюду спали голыми, а тут одеваются, как будто мороза ждут. Ночь душная, жаркая — в чем же дело?

— А зачем же все-таки одеваться?

— От комаров, — пояснил мне Васька, — на реке, на отмелях продувает, их почти нет, а тут так нажгут, что и не заснешь.

— Но ведь у нас покрывала, можно в них завернуться.

— Покрывало комар прокусит, а вот если два слоя одежды, так уже тут, шалишь, — в первую жало просунет, а во второй наткнется.

Я настолько убедился в житейской опытности моих спутников, что спорить не стал, а быстро напялил на себя все, что было у меня в вещевом мешке и плотно, с головой завернувшись в покрывало, улегся около костра.



Тотчас же надо мной загудела комариная музыка.

Сначала мне доставляло глубокое удовлетворение сознание того, что жужжать-то они жужжат, а укусить меня не могут. Но понемногу этот концерт начал меня раздражать.

На фоне общего гула выделялись различные инструменты. Вот над самом моим ухом тонкая, дребезжащая флейта… Вот где-то, в окрестностях носа низко гудит баритон, а около земли, подбираясь под покрывало, хрипло сипит расстроенный гобой… А, черт бы их взял! Не дают заснуть! Надо думать о чем-нибудь, чтобы не слышать этой надоедливой музыки…


21. НОЧНЫЕ СТРАХИ

Ужи, осы, ястреба, барсуки… Оказывается, все это достаточно интересно, а кое-что даже и опасно. Ведь не скатись я так ловко в овраг, этот зверь наверно укусил бы меня… Может быть, и ногу отгрыз бы… А может быть, и вообще… в клочки бы растерзал. Собирай тогда Анатошу Одуванчикова по кусочкам… А ведь мы и всего-то отошли от барсучьих нор каких-нибудь полверсты. Кто его знает, может быть, это злобное, мстительное животное стоит где-нибудь тут, за ближайшим кустом.

Я представил себе ночную тьму и густые заросли вокруг нас, и зябкая дрожь пробежала у меня по спине.

Страшно!.. Конечно, львов и тигров здесь нет, а все-таки… Вдруг сквозь комариный гул я явственно услышал чьи-то тяжелые, грузные шаги. Вот оно!..

Хрустнул сучок… Зашуршала трава…

Шлеп!.. Шлеп!.. Нет, это не барсук… для барсука шаги слишком медленные, слишком размеренные… Кто же это может быть? Все ближе и ближе, прямо к моей голове…

Шлеп!..

Медведь! Ну да конечно медведь. Почему бы им здесь не быть? Сколько угодно. Леса, овраги — самое подходящее место.

Шлеп!

У самой моей головы… Вот открою покрывало, а он стоит надо мной громадный, лохматый и лапу поднял для удара. Одно движение, и прощай череп!..

Притвориться мертвым?.. Я слышал, что это очень хорошее средство от медвежьей опасности, но ведь надо же человеку дышать, в особенности в духоте, под плотным покрывалом.

Шлеп!..

Нет! Больше не могу!

Срываю с себя покрывало, вскакиваю и дико смотрю в темноту. Никого!



Мерцает потухший костер, мирно посапывают ребята… Неужели почудилось? Вслушиваюсь.