— Шлеп! — грузно раздается где-то у меня под ногами.
Наклоняюсь.
Большая зеленоватая лягва, идиотски выпучив глаза на огонь, раскорячилась на сухом полене.
Тьфу!
Чувствую, что краснею, боязливо оглядываюсь на ребят. Хорошо, что не видели.
Отбрасываю лягушку ногой, ложусь, закрываюсь покрывалом и тут же мертвецки засыпаю.
22. КАК НАДО ВЫХОДИТЬ СУХИМ ИЗ ВОДЫ
Просыпаюсь от оглушительного удара грома. Тьма и духота.
— Ребята! Вставай! — слышится из мрака голос Юрки, — живо дров.
Где их искать в темноте? Делая несколько шагов в сторону, натыкаясь на сучья, шарю руками… Рядом со мной Васька крушит целые деревья.
Юрка раздувает костер. Вспыхнувшее пламя освещает тяжелые лапы елок, со всех сторон окружающих нас. Молния. Гром.
Мы с Васькой натаскиваем целую гору сухого валежника. Громадный костер разгорается все ярче и ярче.
— Стоп! — командует Юрка, — раздевайся!
То есть как раздеваться? Позвольте, где же здесь логика? Гроза надвигается, значит впереди дождь, ветер, холод — зачем же раздеваться? Я пробую протестовать, но видя, что Юрка и Васька с лихорадочной быстротой стаскивают с себя положительно все, слепо следую их примеру.
— Всю одежду сюда, — мой мешок брезентовый — не промокнет.
Юрка запихивает рубашки, трусики, фуфайки в свой вещевой мешок, туго его завязывает и вешает на толстый сучок сосны.
— Так! Теперь все в порядке!
Странный порядок: ночью, в грозу, стоять голым среди дремучего леса.
— А ну, тащи еще дров, про запас!
При ярком свете разгоревшегося костра это задача не трудная. Мы натаскиваем кучу хворосту и укладываем его рядом с костром…
Порыв ветра, другой — и сквозь непрерывные раскаты грома слышится шум приближающегося дождя. Тяжело падают первые, крупные капли, и разбившись в густой сосновой хвое, осыпают спину мелкими брызгами. Васька подбрасывает в костер новую охапку хворосту.
— На гимнастику — становись!
И оба, повернувшись спинами к огню, с совершенно серьезными лицами, становятся в соответствующие позы.
Я гляжу на них в недоумении…
— Вольные движения — начинай!
— Раз-два! Раз-два! — взмах руками, наклон туловища вперед… Ну, что может быть лучше — ветер рвет, дождик поливает, а они гимнастику делают? Но этот самый дождик ужасно холодный— надо же как-нибудь согреваться. Я подбегаю к ним и становлюсь в ряд.
— Раз-два! Раз-два! Руки в стороны, руки кверху, руки вниз!.. Ага, как будто теплее стало! А ну-ка еще! Приседание с выбрасыванием рук вперед! Раз-два! Раз-два! Ух, то-то жарко… Хоть раздевайся. Раздеваться-то, положим, дальше уж некуда.
— Стой! Спасай костер, ребята!
Наваливаем сверху новых дров. Пламя, шипя, борется с водой побеждает и снова мечется вверх громадными языками.
— Ура! Наша взяла! На гимнастику — становись!
— Раз-два! Раз-два!
Гром, молния, дождик, ветер — все проносится мимо. В предрассветном сумраке, у залитого водой костра три голых мокрых тела, от которых, что называется, пар идет столбом.
— Баста! — в последний раз командует Юрка и снимает с дерева свой брезентовый мешок. — Получай, ребята, одежонку!
Трусики, рубашка, фуфайка — все абсолютно сухо. Ай да Юрка, ловко придумано.
— Ну, ребята, спать некогда, да и негде — кругом вода! До дому верст восемь — не больше. Айда!
23. ВОЗДУШНЫЙ МОСТ
Канава! самая обыкновенная, узкая канава, которую в сухое время курица вброд перейдет. А сейчас, после ливня, мчится по ней мутный поток, шириной больше сажени. Не перепрыгнешь.
Юрка палкой пробует глубину — ого, с головкой будет.
— Широко, глубоко, а главное, грязно! — определяет Юрка. — Надо, ребята, что-нибудь придумать.
Но придумать трудно. На той стороне канавы — строевой лес, а на этой молодая вырубка с одиноко торчащими кое-где голыми и длинными березами. Для моста материала не имеется.
Мы скидываем с плеч мешки и усаживаемся на берегу канавы в довольно мрачном настроении.
— Вот так влипли! — ворчит Юрка. — Эта канава с торфяников идет. Жди теперь, пока вся вода из болота выльется. А в обход на мост — пять верст крюку.
Я смотрю на высокую тонкую березу, уныло наклонившуюся с нашего берега над канавой, и в моей голове возникает гениальная мысль. Я вовсе не желаю делиться с кем бы то ни было честью своего изобретения.
Я встаю, подхожу к березе и молча лезу на нее. Береза постепенно наклоняется под тяжестью моего тела по направлению к противоположному берегу.
— Ура! Молодец Толька! — кричат ребята.
Еще несколько движений вверх по стволу, береза еще чуть-чуть наклоняется, и я легко соскакиваю на землю, а дерево снова выпрямляется, как на пружинах.
Готово — я на другом берегу.
Через канаву ко мне летят наши мешки, и Юрка и Васька по очереди переправляются через нее по моему способу.
— Ну, Толька, ты больше не тюря! — торжественно обʼявляет Юрка. — Можешь бить меня чем угодно, если я еще когда-нибудь так тебя назову.
Так была снята с меня позорная кличка.
ПРИМЕЧАНИЕ. К сведению читателей, незнакомых с гастрономией, сообщаю, что тюря, как это мне удалось выяснить, представляет из себя кушанье, состоящее из кваса, крошеного хлеба и мелко нарезанного лука, так что, собственно говоря, ничего особенно позорного в этой кличке для меня не было.
24. ПИСЬМО ОТ ТЕТИ
— Ничего, будет толк! — сказал дядя Федя, поворачивая меня перед собой во все стороны. — Однако, в каких-таких боях ты участвовал? Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — начал он было считать царапины на моем теле, но на десятой сбился со счету.
— Это, дядя Федя, от ястреба, а вот эта — от барсуков… А вот эта…
— Ну, ну, — ладно! На-ка вот — письмо тебе от тети, — и он, вынув из кармана замусоленный конверт, протянул мне его, — это чтение будет тебе сейчас особенно полезно.
Милая тетя! Я не могу удержаться от искушения привести здесь полностью твое замечательное письмо.
Дорогой Анатошенька!
Не могу тебе рассказать, до чего я по тебе соскучилась. Как ты там поживаешь и главное, как твое здоровье? Береги себя, мой ангел, помни, что ты единственное мое утешение на старости лет. Здоровье у тебя хрупкое — долго ли до греха? В сырую погоду из дома не выходи и боже тебя сохрани — ножки промочить. Ты, по молодости своей, может быть, и не предполагаешь, какие это может иметь ужасные последствия. Не говоря уже о гриппе, инфлюэнце, бронхите и воспалении в легких, ты рискуешь подхватить ревматизм, который будет тебя мучить до конца твоих дней. Пожалуйста, ни на одну минуту не забывай об этом. Плотно ли запирается в твоей комнате форточка? Избегай сквозняков. В холодную погоду надевай галоши и обязательно носи фуфайку. Между прочим, я забыла тебя предупредить, чтобы ты осторожнее обращался с различными домашними животными; помни, что лошади брыкаются, а коровы бодаются. А у наших знакомых Будгаговых был индейский петух, который очень больно клевался. Ты опасайся, а то клюнет тебя по темечку — много ли тебе надо?
Просили тебя поцеловать тетя Марья Андреевна, тетя Анфиса Семеновна… (следует перечисление имен 12-ти старушек).
Крепко тебя целую
P. S. Не забывай про теплый набрюшник, который я тебе связала перед твоим отʼездом.
— Как ты думаешь, — спросил меня дядя Федя, когда я кончил читать письмо. — Что сказала бы тетя Соня, если бы увидела тебя вот таким, — и он широким жестом обвел все мое полуголое, обгоревшее на солнце, исцарапанное тело.
Я подумал с минуту.
— Мне кажется, дядя Федя, она бы ничего не сказала.
— Ты в этом уверен?
— Безусловно. Она бы просто скоропостижно умерла от разрыва сердца.