— Угадали. Масте Мерт прислал.
Зловеще усмехаюсь. Вот что значит оброненное на прощание «сунэ». Отпиваю глоток, наслаждаясь вкусом. Всего три дня без любимого напитка, а кажется, прошла вечность.
— Итэн, Стиг. Где вы научились заваривать чай?
— Деон торгует с Аризом, маста Лика. Чай, кофе, шоколад. Адэн Кэлнирайн не садился за стол без чашки какао. Это масте Райн не приучен… не требует деликатесов.
Делаю вид, что не замечаю оговорки, но ставлю в памяти зарубку. После того, что я узнала сегодня, не удивлюсь, если Дэйна ограничивали во многом.
— Вы служили при бывшем адэне?
— Да, маста Лика, с десяти лет. — Стиг поправляет и без того ровно повязанный платок на голове. — Мои родители из замковой прислуги, я здесь родился и вырос.
— Значит, вы знали старшего брата Дэйна — Дастирайна?
— Маста Лика, вы неверно представляете себе положение слуг в замке. При встрече с хозяевами нужно было склониться до земли и не разгибаться, пока они не пройдут. Дастирайна мне довелось видеть только издали. — Стиг разливает чай по чашкам. — Очень красивый молодой человек, копия своего отца. Он погиб совсем юным.
— Давно это случилось?
— Три года тому назад, в день Перерождения Душ. Этот праздник по-прежнему проводят в Гроде у храма Анды.
Киваю. По традиции в этот день адэн должен собственноручно погасить священное пламя и зажечь его вновь.
— И что же там произошло?
— Никто толком не понял. Адэн Кэлнирайн проводил обряд десятки раз, каждый год. Но в тот день огонь вырвался и сжёг и его, и масту Олинирáйн, и их сына. Секундная вспышка — и их не стало.
— Дэйна с ними не было?
— Маста Райн тогда не покидал замка.
— Почему? — в груди нарастает глухое раздражение. — Он такой же сын адэна, как и Даст!
Стиг отворачивается, видит, что в столовую входит Дэйн, и пользуется этим, чтобы поклониться и исчезнуть. С досадой набрасываюсь на отбивную. Дэйн по обыкновению ест медленно, разрезает мясо на мелкие кусочки, тщательно пережёвывает. С подозрением принюхивается к чаю, отпивает маленький глоточек, морщится, но пьёт. Последний кусочек хлеба он старательно доедает. Запоздало вспоминаю, что Дэйн никогда не оставляет на тарелке ни крошки.
— Ты голодал? — не выдерживаю я.
Хмыканье.
— Я уже говорил, что в Деоне не голодают.
— Вопрос не о Деоне, а о тебе.
Прежде чем ответить, он допивает чай. Аккуратно пристраивает чашку на блюдце, резко вскидывает голову. Во взгляде злой вызов.
— Да.
— Это тоже входит в процесс создания проводника? — еле сдерживаю гнев.
— Не важно. Кто успел тебя просветить?
— Посол Мерт. Мог бы и сам рассказать.
— О чём? Что я — искусственно созданный урод? — золотые глаза яростно сверкают.
— Ты не урод, — сержусь я. — Но о том, что откровения Анды приходят к тебе через дикую боль, ты обязан был сказать мне сразу. Как и о том, что я твоя жена.
— Сразу? Когда ты набросилась на меня потому, что я разрушил твою жизнь? Разлучил с любимым человеком? Не хватало тебе в тот момент узнать, что ты насильно связана с калечным недомужчиной!
— В чём ты не мужчина, Дэйн? Извини, у меня была возможность тебя разглядеть, всё на месте. А чтобы проверить…
Опустившийся с невероятной силой кулак крушит стол на мелкие части. Поднос с хрустом ломается пополам, с жалобным звоном раскалываются на части чашки. Мою руку скручивает острая боль. Непроизвольно вскрикиваю, костяшки саднят так, словно с них содрали кожу. Этого достаточно, чтобы Дэйн переменился в лице.
— Лика?!
— Лечи себя, быстро! — тычу пальцем в его окровавленную ладонь с торчащим осколком. — Мне же передаётся всё, что ты испытываешь!
Боль проходит по мере того, как кисть его руки принимает нормальный вид. Какой только изверг придумал эти браки по-деонски!
— Замечательно, — криво улыбается Дэйн. — Теперь ты окончательно меня возненавидела.
— Я тебя не ненавижу, — раздельно и внятно произношу я. — Должна, наверное, но не получается. Родителей твоих — да. Своими руками придушила бы, веришь?
— Ничего бы ты с ними не сделала. Они были в своём праве.
Он проводит рукой над останками стола и посуды, и на глазах всё принимает первоначальный вид. Скатерть чище, чем была.
— Дэйн, я предупреждала тебя: я не безмолвная скотина, не предмет интерьера… и тебе не враг. Ты можешь мне доверять. Представь, насколько получилось бы хуже, если бы я услышала правду на Совете Домов. Подтвердила бы их подозрения. Ко всему прочему тебя обвинили бы в том, что ты привязал жену обманом.
— Но это так. Я сознательно обманул тебя, Лика.
— Это уже не имеет значения. Какая разница, чем ты руководствовался тогда, теперь мы связаны. У нас даже боль одна на двоих! Я тебе плюху не могу отвесить без того, чтобы не ощутить последствия!
— Соболезную. Хотя особо сокрушаться не о чем. На меня побои почти не действуют — привычка.
Словно ледяной душ. Ну да… Били, морили голодом… Как ещё над ним издевались?
— Боль — это только начало, правильно? Потом я начну ощущать твои эмоции?
— И больше я не смогу тебе соврать.
— А я — тебе. Но я и не собираюсь тебя обманывать. И ты перестань скрытничать. Мне не хочется вредить тебе потому, что я чего-то не знаю, не понимаю, не ориентируюсь в ситуации. Ещё меньше у меня желания выяснять подробности твоей личной жизни у посторонних людей. Я жалею о том, что пошла за разъяснениями к масте Мерту и тем самым тебя подвела, дала повод для очередных грязных слухов. Больше это не повторится.
— Барт не будет болтать. Он неплохой человек. Анэн, Лика.
Дэйн собирает посуду.
— Лика, если бы не Деон… Я никогда бы не позволил себе то, что сделал.
Поднимаю откатившуюся вилку и кладу на поднос.
— Если бы не ты, мне было бы всё равно, что будет с Деоном.
Кухней называется вереница комнат, из которых по назначению используется лишь одна. Дэйн показывает посудомойку — очень похожую на те, что распространены в Аризе. Система подключения к водопроводу точно такая же, нет разве шнура, воткнутого в розетку.
— Не проще очищать посуду силой? — интересуюсь я.
— В исключительных случаях — пожалуйста. Но постоянно… Представляешь, сколько энергии на это придётся тратить?
— Машина тоже потребляет энергию.
— Крохи. Кстати, эта посудомойка — ровесница замка. Она будет работать даже без источника. Остальные созданы позднее, они намного мощнее. Некоторые рассчитаны на сервизы из нескольких тысяч предметов.
— В замке устраивали пиры?
— Пиры, балы, приёмы.
— Как в книге? — восхищённо спрашиваю я.
— Наверное, — равнодушное пожатие плечами. — Не присутствовал. Идём, заодно посмотришь, где расположена прачечная.
Прачечной громко называется закуток с конструкцией, отдалённо смахивающей на стиральную машину. В данный момент она работает, слышен плеск воды. Сверху прозрачная крышка, видно, как полощется ткань.
— И стираете обычным способом?
— Здесь зависит от масштаба. Вывести пятно на рубашке можно с помощью силы, постельное бельё проще положить в машину.
Соображаю несколько секунд, потом выпаливаю:
— Гладить не буду!
Изумлённый взгляд и хохот.
— Представил тебя с утюгом: опасное сочетание. Лика, до такого издевательства я не опущусь. Видишь, откидная решётка? Опускаешь её, раскладываешь вещь, и поток воздуха одновременно сушит и разглаживает.
— Но ты прекрасно знаешь, что такое утюг, — ехидно отмечаю я.
— Для тебя готов принести из музея, — смеётся Дэйн. — Вместе с гладильной доской. Желаешь?
— Пожалуй, я воспользуюсь решёткой. Так, с бытом разобрались. Последний вопрос: каковы мои полномочия? Как супруги адэна?
— Что ты имеешь в виду?
— Могу я что-либо менять в обстановке комнат? В саду? Просить о чём-либо Стига? Понятно, что в твоё управление хозяйством я не полезу — я ничего в этом не понимаю. Но переставить мебель или выбрать суп на обед мне позволено?
— Бывшая хозяйка приказывала слугам покруче адэна, — на губах Дэйна мелькает улыбка. — Лика, делай с замком всё что заблагорассудится, надеюсь, наружные стены и перекрытия устоят. Ещё я не хотел бы обнаружить в своём бельевом шкафу трусы в розовый горошек, даже если это покажется тебе забавным. Со Стигом договаривайся сама. Я в его дела не суюсь, он прекрасно справляется, но, уверен, твои просьбы без внимания не оставит.
— Зачем сразу в горошек? — чувствую, что краснею. — Тебе тёмное к лицу. А в алой хламиде ты смотрелся просто ужасно!
— Слышал бы тебя Совет, — ухмыляется Дэйн. — Традиционное одеяние проводников, подобие священного плаща Анды, ты обозвала хламидой.
— Жуткой хламидой, — поправляю я. — И корона у тебя отвратительная, а в кольцах пальцы врастопырку. Что с тобой сделает Совет, если на заседание ты придёшь в нормальном виде? Без этих чудовищных извращений?
— Ничего. В очередной раз заявит, что я сопливый недоносок, недостойный трона.
— А почему сопливый? В Деоне же никто не болеет.
— Против недоноска ты не возражаешь? — хмыкает Дэйн.
— В Аризе выхаживают и шестимесячных младенцев. Нет ничего плохого в том, чтобы родиться до срока.
Тихий смешок.
— Я семимесячный. Возвращаемся?
Сама беру его за руку. Надо тренироваться перемещаться с дополнительным грузом. Представляю свою комнату — и оп!
— Ты быстро учишься. — Похвала Дэйна теплом разливается по телу.
— Если не думать о том, что я потратила день на то, что дети в Деоне осваивают за час, то да. Зато я пишу стихи на высоком диалекте. Хочешь прочитаю?
— Нет-нет! — Дэйн умоляюще вытягивает руки вперёд. — Только не стихи… тем более на высоком диалекте.
Ну не зараза ли? Я к нему со всей душой, а он!..
— Радуйся, что вдобавок я с блеском прошла тест на неконфликтность.
— Поправь меня, если ошибаюсь, — прищуривается Дэйн. — Ты пытаешься намекнуть, как мне повезло с женой?
— Не намекаю, а говорю прямо. Конечно, ты этого не заслужил, поскольку всё время то врёшь, то язвишь. Но я спишу это на издержки трудного детства.