— Масте Дэйнирайн у Анды особенный, — ухмыляется глава Дома. — Пожалуй, я поверю, что она женщина. Опекает лучше матери. Жизнь сохранила там, где остальные умирали, за насилие отомстила, андэ привела. Слово «малыш» в откровениях появилось десять лет назад, не так ли? Как раз тогда, когда адэн сделал из младшего сына проводника… Попросите её, Дэйнирайн, — продолжает он уже без издёвки. — Ваша андэ язык знает, может, к вам Анда и снизойдёт.
Делаю шаг вперёд с намерением прямо сейчас высказать всё, что накипело. Дэйн перехватывает меня, притягивает к себе.
— Не надо, Лика.
— Надо! — протестую я. — Масте Рейш, у вас дети есть?
— Нет, — вместо него отзывается Шэрн. — Простите его, маста Лика. Оттого и исходит желчью, что Кэлнирайн мог позволить себе изуродовать сына, когда мы и дочери были бы безгранично рады. А ты, — суровый взгляд в сторону мужа, — помолчи, не провоцируй. О слишком важных вещах мы говорим, чтобы собачиться по-прежнему.
Она горько улыбается.
— Собачиться… В Деоне и собак не осталось, последняя в том году сдохла. У волков вроде пара кошек доживает, Серг над ними трясётся. Как ни бейся, срок жизни живых существ всё равно конечен. Так у нас кроме скотины одни пичужки в Сейде и останутся… Надо собрать Совет Домов.
Последняя жёсткая фраза — не предложение, а утверждение.
— Дети выдвинули идею, и идею дельную. Над ней всем миром стоит подумать, а не устраивать грызню из-за старых разногласий.
Дэйн недовольно морщится. Конечно, обидно, ребёнком назвали. Но если вспомнить, сколько лет Рейшу и Шэрн, то нужно поблагодарить, что нас не с грудными младенцами сравнили.
— После пророчества Совет уже собирался, — зло бросает Дэйн. — И заявил мне, что перемены Деону не нужны.
— Масте Дэйнирайн, послушайте, что я скажу, — вдруг очень серьёзно, без тени враждебности обращается к нему Рейш. — То, что вы добрых чувств ни к кому не испытываете и в драку лезете до того, как на вас нападут, объяснимо. Но коли вы, в сущности дитя, по любому поводу оскорбляете людей, старше вас на сотни лет, не ждите, что они начнут к вам относиться без предвзятости.
Глава второго Дома переводит дыхание.
— Власть в ваших руках, и сделать вам никто ничего не может, а душу помотать — с удовольствием. Все разумные предложения вы умудряетесь преподнести так, что хочется возразить вам назло.
— Кэлнирайну вы не возражали, — угрюмо замечает Дэйн. — И обзывать его в глаза не посмели бы.
— Трусость присуща нам всем. Кэлнирайн был чудовищно жесток, его боялись до икоты. Вы хотите вызывать такой же страх?
— Страх или ненависть — невелика разница. Я ничего хорошего от вас не жду.
— А зря, — Рейш бросает взгляд на меня. — Ваша андэ гораздо практичнее. Выстраивает взаимоотношения, исподволь склоняет всех в вашу пользу. Подозреваю, что именно благодаря ей я впервые вижу не озлобленного мальчишку, а правителя. Которого можно и выслушать, и поддержать.
— Дорогой, правильно ли я понимаю, что ваши разногласия с адэном Дэйнирайном временно улажены? — многозначительно интересуется Шэрн.
— Это зависит исключительно от адэна, — глава Второго Дома пристально глядит на Дэйна. — Коли он и дальше будет вести себя, как сейчас, можно и навсегда о раздорах забыть. Препираться, когда речь идёт о существовании Деона, — глупо. Но гордость и самолюбие не у него одного есть.
— Так не задевайте, — Дэйн начинает привычно кривить губы, затем делает над собой усилие и продолжает более спокойно: — Рейш, мне напомнить вам, что я услышал на коронации? Как вы меня встретили и какими эпитетами наградили? А ведь я к власти не рвался, о ней не то что не мечтал — не думал никогда. Моя была вина, что, по вашему же выражению, наследника «ни прибить ни отодвинуть»?
— Вы поймите, — глава Дома вздыхает. — Мы тоже люди. Калечный, невесть чему обученый, всю жизнь взаперти. И огромная безграничная власть. Испугались мы, Дэйнирайн. Вдруг бы вы мстить взялись? Или дурить? Мальчик же совсем, прости Анда. Никто из Райнов так рано корону не принимал.
— Поэтому нужно было подстраховаться? Ткнуть мне в лицо моей ущербностью?
— Ну вы в долгу не остались, — напоминает Рейш. — Кэлнирайн не был столь груб и остр на язык. Признáюсь, мы первое время даже не вслушивались в смысл того, что вы говорите, настолько велико было негодование.
— Так вам и надо, — ворчит Дэйн. — Вас шестеро, а я один.
Шэрн прячет улыбку.
— Совет состоится завтра в девять, — продолжает Дэйн другим тоном — спокойным и деловым. — Присутствие всех проводников обязательно. Также кроме моей андэ я приглашаю и остальных жён глав Домов. Маста Шэрн, в первую очередь это касается вас. Вы изучали Перелом, ваши знания нам пригодятся.
— Благодарю. Я буду надеяться, что этой ночью Анда подскажет нам ответ, — склоняет голову Шэрн.
— Пусть Анда дарует вам продолжение рода, — церемонно произносит на прощание Рейш.
— Сати, — благодарит Дэйн, и мне радостно, от того, что он больше не ищет подвоха в пожелании.
Протянутая рука, и мы в нашей спальне. По коже бегут мурашки от предвкушения.
— Раз я тебя одевал, то и раздевать положено мне, — взгляд Дэйна совершенно шальной.
— Будильник, — напоминаю я. — На половину восьмого. Потом делай что хочешь.
— Какая ты ответственная, — он протягивает мне часы. — Держи. А я вообще-то мечтал поваляться с тобой утром подольше.
— Это не последнее наше утро, — сама стаскиваю с него рубашку.
Поджарый, жилистый — о существовании мускулов узнаёшь, только когда снимешь одежду. Тонкая изящная шея, гладкая чистая кожа… а засосы у деонцев бывают?
— Лика… ох, да что ж ты делаешь…
Ответить «экспериментирую»?
— Всё, сама нарвалась…
Привычный уже океан огня ластится к моим ногам. Фигура из языков пламени — Дэйн. Его непередаваемая усмешка, прищуренные глаза, резкие черты лица. Алые волосы струятся по плечам.
— Помоги, дитя…
Передо мной Деон, на месте Грода пылает костёр. От костра веером расходится огненная сеть и охватывает весь мир. Затем сеть медленно стягивается к югу, туда, где теперь стоят замки.
— Уничтожь клетку. Ты можешь, ты сильный…
В языках костра я вижу храм Анды, он начинает рушиться, крошатся колонны, разваливается на части купол, падает статуя, гаснет огонь на постаменте. Линии слабеют и исчезают.
— Освободи меня…
Открываю глаза, нащупываю часы. Семь утра. И часа не поспали! Поворачиваюсь и натыкаюсь на бодрый взгляд Дэйна.
— Лика, «помоги и освободи» — это я понял, а дальше?
Вначале я его целую, дожидаюсь тихого стона и только затем перевожу откровение с диалекта на обычный деонский.
— Не зря, значит, мы просили ночью Анду, — улыбается Дэйн.
— Ты просил, — уточняю я. — Мой скромный вклад заключался лишь в переводе. Когда ты собирался мне сказать, что вообще не знаешь высокий язык? Между прочим, я на тебя обиделась, когда ты отказался слушать стихи!
— Я выучу, — обещает мой муж. — Теперь обязательно выучу… Лика, ловушка у нас под носом.
Если он хочет переключить моё внимание, ему это удаётся.
— Храм Анды в Гроде? Но ему же много сотен лет!
— Примерно полторы тысячи. Это первый храм Анды в Деоне. Время постройки неизвестно, тысячу четыреста восемьдесят три года назад, когда основали Грод, храм уже стоял.
— А кто его построил?
— По легенде, он возник сам. С неба упала алая звезда, и на этом месте за одну ночь выросли колонны и статуя на постаменте. Легенду, кстати, подтверждает то, что всё это — единый кусок неизвестного материала, по твёрдости не уступающего базальту. Такого больше нет нигде в Деоне. Непонятно, чем обрабатывали камень, его невозможно поцарапать, однако ты помнишь, какая там тонкая работа. Складки плаща, волосы Анды. Даже существует теория, что статуя — это застывшая энергия. Куполом храм накрыли гораздо позже, и его как раз незадолго до Перелома меняли.
— Откуда же берётся огонь?
— Горит крошечный ручеёк энергии. — Дэйн замирает, трясёт головой. — Меняли купол… Чёрт, вот это действительно кощунство!
— Что именно? — жадно подаюсь вперёд.
— Похоже, жрецы привязали свою ловушку к храму. Они создали огромную сеть, накрыли ею весь Деон, затем стянули и прикрепили узловые нити к колоннам. Понимаешь, та энергия, которую преобразуют люди, больше не годится для дальнейшего использования, — Дэйн садится на кровати, не обращая внимания на то, что одеяло сползает на пол. — Смотри: я беру поток и создаю из него не материальную вещь, а, скажем, тот же силовой барьер. — В его руке появляется бледная сфера. — Теперь другая энергия на неё воздействовать не может. Помнишь защиту той комнаты, куда тебя засадили?
— Ещё бы!
— Не удивлялась, почему я обгорел?
— Сам же говорил — всё, что соприкасается с защитой, сгорает. — Задумываюсь. — То есть, если один человек превратил энергию в барьер с определёнными свойствами, то у второго не получится на данный барьер повлиять?
Хитрый прищур.
— И?
— Анда не может изменить то, что уже отдала. Грубо говоря, подарила энергию, и всё, потеряла над ней власть. Дэйн, вот обидно-то! Её поймали с её же помощью!
— Какая у меня догадливая андэ. — Солнечная улыбка. — Она не может, а человек — вполне. Прорвался же я к тебе. Больно было — не представляешь.
— Представляю, — обнимаю его и опять целую. — Я в самую первую ночь прочувствовала, что значит настоящая боль. Не: «ах, у меня голова болит», а так, что дышать невозможно. Как же ты жил, Дэйн?
— Тебя ждал, — он счастливо жмурится. — Лика…
В эту минуту раздаётся мелодия часов — будильник. Слова, которые вырываются у Дэйна, мне незнакомы, не иначе те самые ругательства, которых нет ни в одном словаре. Вскакиваю и бегу к себе одеваться.
— Я быстро!
На кухне приходится включить свет. Самое сложное — рассчитать порции на семнадцать человек, желательно чтобы с запасом. Плиты в Деоне — чудо, варочная панель позволяет регулировать диаметр поверхности нагрева от двух до пятидесяти иенов. Готовить одно удовольствие.