ь, оба вошли в пустой дом рука об руку и закрыли за собой дверь. Вскоре увидел он их в окне второго этажа, но тут гардины задернулись.
Он не знал, долго ли простоял, знал только, что возвращался быстрее. Сюда он шел медленно и тяжело, подобно римским рабам, тянущим за собой прикованные к ногам цепи и железные ядра. Какое же чувство освобождения они должны были испытывать, когда с них снимали цепи и они, ничем не сдерживаемые, могли броситься в горнило борьбы!
Не колеблясь, он прошел прямо по газону и остановился у открытой двери в подвальную гостиную, гостиную Сальвесена. Постоял около нее, отяжелевший, грузный, глядя в глубокий мрак. Услышал слабый возглас, кто-то бросился ему навстречу, и в "ту же минуту почувствовал ее трепещущее тело. И когда Хермансен наконец открыл рот, то совсем не для того, чтобы произнести речь.
Сальвесен и фру Хермансен обещали жить в доме Андерсенов и ухаживать за животными, пока хозяева находятся в свадебном путешествии, и дел тут хватало. Свинья опоросилась и принесла тринадцать поросят, голубка вывела птенцов, а несколько кур собирались стать наседками. Одна из них пролезла через сетку и уверенно направилась к клумбе под окном гостиной Хермансена. Он сам слышал ее хвастливое кудахтанье, стоя в гостиной и укладывая свои вещи.
Последние две недели он проживал у фру Сальвесен, а свою гостиную использовал как рабочий кабинет, поскольку там находились все нужные бумаги. Теперь он собирался совсем перебраться к фру Сальвесен, а его жена — вернуться в свой дом. Она и Сальвесен не могли долго оставаться у Андерсенов, те на днях должны были приехать. У новобрачных брали интервью для радио, и накануне из Южной Швеции передавали, что они совершили сказочное путешествие по всей Европе и целую неделю прожили на французской Ривьере.
Хермансен только что упаковал последние документы, когда услышал куриное клохтанье, Он был в хорошем настроении. Таких трудов стоило разобрать все бумаги и выйти из всех комиссий, сложить с себя разные полномочия. Он хотел все привести в порядок. Теперь с делами покончено, и он был рад, что сможет жить спокойно.
Когда он вышел на лестницу, курица, махая крыльями, вылетела из куста. Она снесла яйцо. Хермансен взял яйцо в руки, оно было теплое, немножко влажное.
Там, где когда-то была живая изгородь, он встретил Сальвесена, тот, обливаясь потом, тащил кресло на свое новое местожительство.
— Нам везет с погодой, в такую погоду хорошо переезжать, — заметил он мимоходом.
— Погода бесподобная, — сказал Хермансен. — Да, чуть не забыл, Сальвесен. Ванна там немножко течет.
Потом каждый пошел к себе. Было как-то непривычно идти новой дорогой, но, в сущности, все осталось почти по-прежнему. Дома похожи друг на друга, и даже обстановка почти одинаковая.
— Из него мы сделаем яичнииу на завтрак, — сказал Хермансен, с гордостью показывая яйцо. — А что, если и нам завести кур?
— Сейчас изжарю, как только покончу с этим! — у фру Сальвесен руки были заняты кипой его одежды. Она не смогла его обнять, только поцеловала. И очень боялась, что чувство может захватить ее и одежда упадет на пол. Нет, этого не должно случиться, вон идет фру Хермансен через лужайку с корзиной в руках, то же помогает переезду.
Женщины встретились и обменялись вещами.
— Я не успела их заштопать, но они чистые! — сказала фру Хермансен, отдавая корзину с носками. — Кстати, ему нужно давать чистые носки каждый день. У него потеют ноги!
— О да, он такой темпераментный! — растроганно вздохнула фру Сальвесен. — Как варить ему яйца — вкрутую или всмятку?
— Вкрутую!
— Подумать только, что мы будем соседями, — сказал подошедший Сальвесен. Хермансен хотел ответить, но в это время на дороге показалась фру Сэм, она шла вместе с пастором.
— Вот теперь видите, к чему привела эта свадьба! — фру Сэм по-прежнему сердилась на Аяксена зато, что тот согласился на венчание, но ей нельзя было слишком явно показывать свою неприязнь, ведь она была председателем церковного комитета, а ее муж преподавал закон божий, и он и пастор — оба, в сущности, служили в одном департаменте.
Они направлялись на участок, предназначенный для постройки церкви. Банковские служащие получили отпуск все в одно время, и повсюду было множество людей. Многим не хотелось никуда уезжать, предпочитали проводить отпуск дома. Одни уютно расположились на газонах, другие сидели в тени с бутылкой пива и смотрели, как играют дети.
— Какая бессмыслица, они превратили весь поселок в кемпинг, — проворчала фру Сэм. После падения Хермансена ее ответственность повысилась вдвойне. Но она сказала это самой себе, ибо не ожидала более сочувствия от пастора. Он любезно раскланивался направо и налево, приветствуя своих новых прихожан.
Дойдя до конца поселка, они увидели машину Андерсена. Все пассажиры загорели и прекрасно выглядели, но путешествие явно тяжело отразилось на старом «бьюике». Что-то случилось с коробкой скоростей или с карданом, потому что, проезжая по поселку, машина грохотала, словно реактивный самолет. Все кругом приветствовали их, восклицая «добро пожаловать!». А в саду ждала другая делегация. Молчаливая, мрачная группа людей с портфелями под мышкой. Кредиторы, очевидно, услышавшие интервью по радио. Андерсен собрал все счета. Смотреть на их общую сумму просто не стоило.
В течение следующего часа из сада Андерсенов тянулась вереница машин. Это были грузовики, и в их кузовах стояла мебель.
— До чего же тяжелая у них работа, смотреть страшно! — сказала фру Андерсен, когда по лестнице тащили пианино.
Она вместе с мужем сидела на скамейке в саду, каждый с бутылкой пива. Пиво купили по дороге, на него как раз хватило денег после того, как расплатились за бензин.
Андерсен почесал в затылке. Волосы еще носили следы завивки.
— Не знаю, — задумчиво произнес он. — Работа — это благословение.
Фру Андерсен кивнула. Она, как всегда, была согласна с мужем.
— Завтра я пойду на работу! — он сделал глоток из бутылки. — Конечно, такое безделье до добра не доводит, но все-таки… Ну и ну! — сказал он, улыбаясь.
— А теперь пойдем глянем на поросят! — сказала фру Андерсен, вставая со скамейки.
Дорогой читатель!
Очень рад, что в связи с выходом моей книги «Андерсенам — ура!» в русском переводе я имею возможность обратиться к тебе непосредственно.
В издательстве «Молодая гвардия» меня попросили написать о себе, о моей работе. Я делаю это с удовольствием, но боюсь, что получатся только разбросанные эпизоды, возможно, случайные и несвязные. Причина — краткость срока, всего один день. Я приехал в Москву, не зная, что книга скоро выйдет. Поэтому это будет лишь набросок послания писателя читателю.
Я пишу эти строки в гостинице, неподалеку от Кремля. Пишу 25 октября 1975 года. Я нахожусь в Москве как участник Международной конференции писателей, посвященной теме «Ответственность писателя за мир во всем мире», в связи с 30-летием победы над немецким фашизмом.
Мне кажется удивительным стечением обстоятельств, что я пишу именно здесь и именно теперь. Бросая взгляд в окно, я вижу собор Василия Блаженного, Красную площадь.
Почему я так люблю этот город? Почему для меня всегда счастье видеть золотые соборные купола и красные стены Кремля? Потому что он стал символом победившей Октябрьской революции?
Конечно, поэтому. Но не только поэтому. Прости, что я делюсь с тобой очень личным. Москва всегда вызывает во мне теплые воспоминания. Здесь я встретил свою нынешнюю жену. Мы оба впервые приехали в Москву делегатами на Международный конгресс мира в 1962 году.
До той поры мы не были знакомы. Но однажды вместе прошлись по Красной площади. Теперь у нас двое детей, и их колыбельной стали «Подмосковные вечера».
А потом я бывал здесь часто. Сейчас я седьмой раз в Советском Союзе.
Я сказал, что пребывание здесь вызывает во мне теплые чувства. И это тоже удивительно, потому что когда я ребенком услышал впервые о Советском Союзе, то испытал лишь страх. Как же сочетается одно с другим?
Я родился в 1922 году, в маленькой крестьянской усадьбе на самой южной оконечности Норвегии. Нас в семье было восемь детей. В ту пору в Норвегии царила страшная нищета и классовые противоречия резко обострились. Местные газеты рассказывали всякие ужасы о русской революции и о большевиках, внушая людям боязнь, как бы революция не началась и у нас.
Моя мать была очень религиозна и очень любила своих детей. Мне было лет пять, и я помню, как по вечерам, укладывая нас спать, она молилась и просила бога сделать так, чтобы большевики к нам не пришли. Она была уверена, что они отберут наш крохотный клочок земли и засадят нас в тюрьму.
Потребовалось много лет, чтобы она изменила свое мнение. Нашу страну оккупировали немецкие нацисты. Фашисты забрали радиоприемники, и было строго запрещено слушать радио. Мы спрятали приемник на сеновале, и мать всегда с волнением слушала наши рассказы о новостях. У нас была карта Советского Союза, и мы булавками отмечали на ней продвижение Красной Армии.
Так мы узнавали Советский Союз, и названия его городов врезались в наше сознание: Сталинград, Киев, Минск, Ленинград. Мать больше всего волновала судьба Ленинграда, переживавшего блокаду. Я помню, как она смотрела на карту и шептала: «Лишь бы они выдержали! Боже, помоги им!»
Так жизнь учит нас понимать, так в беде познаешь своих друзей.
Я очень привязан к родным местам и большую часть материала для своих книг почерпнул там — в Вест Агдере, в Южной Норвегии.
Я не буду пытаться описать тамошнюю природу, набросаю только несколько штрихов: узкие фьорды, отвесные скалы и пустоши на плоскогорьях. Хутора отделены друг от друга многими километрами. Две-три коровы в хозяйстве, да несколько овец.
Места очень красивые, но человек не может жить только любуясь природой, пусть и прекрасной. Здесь находятся крупнейшие электростанции Норвегии, но электрический ток уходит в города и в промышленные районы страны, а местному населению работать негде, поскольку заводов тут мало. Именно эта область известна самым большим количеством переселенцев в Америку. Здесь царила безработица, получить образование было невозможно, и я закончил только начальную школу. В юности я брался за случайную работу — был лесорубом, землекопом, ходил на промысел сельди, в ту пору сельди было много. Могу гордиться и тем, что я хороший столяр. Это давняя традиция в наших краях; многие из эмигрировавших в Америку работают там столярами.