Всех жестоко клонило ко сну, но ждали рассвета, когда станет возможным спустить шлюпки и двинуться к берегу. Никогда еще реи на мачтах не были усеяны таким количеством добровольных впередсмотрящих. Грубые шутки и веселье были забыты, и жизнь на корабле замерла, словно все ощутили нависшее над ними проклятье, ожидая за каждой волной узреть роковую западню. Офицеры с истомленными, осунувшимися лицами не покидали мостика, тревожно вглядывались в дымящийся туманом мрак. Где-то там лежал спасительный берег. Но где-то там мог скрываться и смертельный враг… Николай Львович, всегда покорявший своим рассудочным спокойствием, нынче не скрывал волнения, ворчал в усы: «Дозорные мы здесь или пленники?», не стесняясь крестился и покачивал седой головой. В течение последних двух суток солнце ни на минуту не показывалось, а потому было невозможно по его высоте вычислить точную широту и долготу места. Не было видно ни звезд, ни луны… Так что оставалось гадать на кофейной гуще, молиться Господу и не терять надежды.
Чтобы укрепить дух людей и сгорстить их веру, заутренняя молитва отца Киприяна началась раньше обычного. Но, подхваченная по обыкновению всей командой, нынче она прозвучала не утверждающим гимном, а покорным отчаянием.
…Крыков вместе с боцманом Кормухиным пару раз обходил палубу, ободряя притихших матросов:
– Держись, молодцы! С нами Андреевский флаг! Помни присягу! Виду робкого судьбе не покажем! Скоро рассвет, ребята, а там и спасенье!
И подавленная команда как будто верила – с разных мест летели нестройные голоса:
– Рады стараться, ваш бродь!
…Между тем туманным утром 14 июля 1701 года адмирал королевского флота Швеции шаутбенахт ярл Юленшерна отдал приказ кораблям эскадры бросить якоря вблизи острова Сосновец, в горле Белого моря. Шторм, в который попала эскадра, не пощадил шведские корабли. Один фрегат из пяти, идущих в кильватере его линейного флагмана «Корона», бесследно пропал.
– Проклятый шторм! Дьявольский туман… Тысяча залпов чертей! Все одно к одному, словно Божие упреждение. – Адмирал Юленшерна был раздражен не на шутку. Его набрякшее гневом левое веко дергал нервический тик.
В каюте командующего наступило молчание; старшие офицеры, окружавшие за столом предводителя, раздумывали над услышанным. Слышно было, как на шканцах ударили барабаны, дечные боцманы отдавали команды вахтенным матросам.
Флаг-офицер Окке Шварцкопф мельком посмотрел в приоткрытый иллюминатор: невдалеке свинцовые волны с шумом бились об угрюмый русский берег; черноголовые чайки резали крылом сырой, пропитанный морской пылью воздух.
– Гере шаутбенахт, полагаю, решительно нет надобности так убиваться. – Окке, не смея дрогнуть шпагой, нарушил настороженную тишину. – Вот увидите, все будет хорошо. Шкипер Уркварт, коему ваше высокопревосходительство доверили управлять фрегатом «Святая Бригитта», не подведет.
– Вот как… Вы не ошибаетесь, Шварцкопф? – Адмирал, не поднимая глаз на флаг-офицера, продолжал рассматривать свои крепкие бледно-розовые ногти.
– Шкипер Уркварт отменно знает эти места. Он не один год ходил с товаром к берегам московитов. Будьте покойны, гере шаутбенахт. Вы не прогадали: Уркварт славный моряк – с головы до ног. Настоящий морской волк. Право, я не удивлюсь, если он преподнесет нам сюрприз… и притащит за собой какую-нибудь варварскую лохань русских.
– Я не люблю сюрпризов, Окке. Впрочем, ваша уверенность вдохновляет. А посему, пока мы будем ждать Уркварта, лично вам, Шварцкопф, я поручаю взять десант и на двух вельботах исследовать остров. Фарватер Двины коварен! Нам нужен опытный лоцман, Окке! Вы все знаете, господа, цель нашего священного похода к этим диким берегам. – Ярл Юленшерна, поблескивая глазами из-под седых бровей, обвел колким взором собравшихся. – Разгром Новодвинской цитадели, уничтожение Архангельска, а вместе с ним уничтожение и царской верфи. Великая Швеция не может допустить, чтобы на ее морских просторах кто-то еще поднимал паруса… и уж тем более, если сия дерзость исходит от варварской России и их неугомонного кесаря. Русский медведь должен сидеть в своей темной, вонючей берлоге! А если нет – его шкура должна быть брошена к ногам нашего благословенного короля Карла Двенадцатого. А теперь за дело, господа офицеры! Довольно рядиться в овечьи шкуры!.. Поднять на всех кораблях штандарты его величества и надеть боевые мундиры! Передайте своим матросам и солдатам десанта: всех их ждет награда и слава! Богатства Московии – это не жалкие гроши норвежского Тромса. Скоро в карманах наших смельчаков, господа, будет звенеть червонное золото русских… А их красотки будут мыть ноги нашим матросам и ублажать в постелях солдат удачи шведского короля!
…Начинал заниматься рассвет: робкий, пугливый, как первый сон. Воздух стал ломким и крепким. Дышишь – будто сосешь тонкую хрупкую льдинку. Вода за бортом точно отяжелела, стала тугой и плотной, похожей на нерповый жир.
Сидевшие на шканцах матросы кутались в волглые кожаны, хмуро грелись трубками, кашляли в кулак, ожидая команды.
– Чаво ты, Клим, ровно сторожевой пес, всё уши востришь? – нарушил тишину старый матрос Сырцев. – Теперича уж все позади, грузиться скоро возьмемся… Вот развидится маненько, и айда трафить шлюпки помалу.
Однако марсовый в ответ не обронил и скупого словца. Шея его была напряжена, обветренное лицо оставалось сосредоточенным и далеким. Временами он по-птичьи приподнимал выше голову и напряженно прислушивался к мерному плеску воды.
– Места здесь, должно быть, добычливые, – не обижаясь на молчание Клима, вновь затянул Митрич. – Кишки-то уж истомились по свежатинке… А-а?.. Ушицы бы доброй, да рыбки вдоволь…
– Заткнись. – Марсовый вдруг привстал, подозвал скупым жестом боцмана. – Враг там, вот крест! Шведы! – ткнув пальцем в курящийся туман, шепнул матрос. – Оповести офицеров, Жбан. Бей тревогу!
– Да ты рехнулся?.. – выпучив глаза, с неверием прохрипел боцман. – Нетути там никовось, балабан[106]…
Тем не менее снедаемый сомнением и тревогой Маслов решил сам все проверить. Но, сделав несколько шагов, он тоже вдруг услышал тихий всплеск весел, вплетающийся во вздохи волны. Под ложечкой засосало – пустынный, молчаливый борт напоминал межу, за которой его ждала смерть.
– Эй, Жбан? – Митрич вместе с другими насторожился. – Живой, нет? – В тусклом свете фонаря лицо Маслова лоснилось от пота.
– Да-а… – Он, сам не зная зачем, вытянул из голенища свою плеть.
Его боцманские обязанности ограничивались наведением порядка, разгоном драк между осерчавшими матросами, но стрелять при исполнении службы ему еще не приходилось… Чем дольше он сверлил борт взглядом, тем яснее понимал, что первым должен подойти к нему сам. Обязан, потому как он – боцман. «Эх, была не была! У колодца да не напиться…» Молодцевато крякнув, он загремел каблуками. Уперевшись в фальшборт руками, боцман впился взглядом в туман, и… по спине его разлился холод. «Матерь Божья… То ли видится мне, то ли кажется, то ли старый колдун куражится… А ведь и впрямь швед на нас прет!» Вся вода, насколько позволял зреть туман, была усеяна большими флотскими шлюпками, в которых молчаливо, как камни, сидели люди. У Маслова зарябило в глазах от блестящих кирас и медных касок шведского десанта. Вооруженные мушкетами, копьями и абордажными палашами, они ждали только приказа. И все они, суровые и немые, как показалось боцману, смотрели именно на него.
Жбан ахнул и шаркнул сапогами назад.
– Братцы! – прохрипел он и не совладал с голосом: в груди при каждом вздохе что-то свистело. – Братцы-ы, в ружье! Швед у бортов!
Крик боцмана потонул в гулком грохоте вонзающихся в древесину абордажных крючьев. Маслов хотел было броситься к своим, но заизвивался, точно червь на крючке, прибитый стальным когтем к фальшборту. Когда русские схватились за оружие, правый борт уже густел от карабкающихся по веревкам шведов.
Орудия «Виктории» дали беглый огонь. Бриг окутался дымом вперемешку с туманом, сквозь который рыжими кинжалами сверкали вспышки выстрелов. В быстром чередовании они прокатились вдоль всего борта от носа до кормы, харкая огнем и смертью, разрывая штурмующих на куски.
…Первое столбнячное потрясение моряков схлынуло. Боевой дух был на высоте: рвал сердце из груди, бил по вискам, заставляя руки ловко управляться с оружием. Под орудийные лафеты судорожно подбивались специальные лиственничные клинья, чтоб опустить стволы и дать возможность пушкам сверху вниз, прямой наводкой бить по шведским вельботам.
…Дергачев казнился, что не сумел предвидеть сию оказию. Ящики с картечью во время аврала, как назло, были глубоко похоронены под провизией, а бить по неприятелю ядрами было не лучшим делом. Поэтому был отдан приказ зарядить пушки обрывками цепей и книпелями – «лихой свистушкой» – для перебивания такелажа врага.
Одновременно с этим шкиперы командовали натягиванием плетенных из линей[107] сеток над шканцами и баком. Сетки эти должны были удержать во время боя падающие на людей осколки мачт и рей.
– Слава королю-у!! На абордаж! Впере-ед!
Шведы ответили плотным ружейным огнем, яростным ревом и свинцовым дождем пуль.
Гере Уркварт – командир фрегата «Святая Бригитта» – в золоченой кольчуге и синем бархатном плаще на плечах, в сияющей каске с желтым плюмажем, окруженный дечными офицерами, держал в правой руке обнаженный клинок и напряженно следил за ходом боя.
…Туман рассеивался, и очертания застрявшего на рифах корабля московитов теперь были отчетливы. Бриг находился в пушечном выстреле от его фрегата, и Уркварт в подзорную трубу мог ясно, без труда разглядеть окраску высоких бортов, ванты, сверкающие белизной и надраенной бронзой. Все пушечные порты «Виктории» были открыты. Капитан видел и самих русских, метавшихся по своему бригу. Их было много, и среди четких линий, прочерченных штагами и вантами, на фоне розовеющего неба они казались ему большой стаей птиц, галдящей среди ветвей заваленного бурей дерева. Он с удовлетворением отметил, как молчание его десанта, сдерживавшего до времени свою мощь, околдовало московитов своей магической силой.