е звуки райского пения. Широко открытый рот придает лицу птицы-девы даже некоторое сходство с маской античной трагедии.
Примечательно, что лубочная традиция в издательской марке «Алконоста» не просматривается вовсе (нет даже привычного нимба над головой), но зато, как кажется, проступают другие источники анненковского вдохновения: картины В. М. Васнецова «Сирин и Алконост» и «Гамаюн — птица вещая». Наклон головы у анненковского Алконоста такой же, как у васнецовского Гамаюна, открытый рот — как у васнецовского Алконоста, положение крыльев отсылает одновременно к обеим картинам.
Анненков отмечает в «Дневнике моих встреч», что сенсационная выставка картин Васнецова 1899 года была первой выставкой, на которую его отвел отец, и первой выставкой, им вообще увиденной, а потому особенно запомнившейся[565]. О ее посещении рассказывает он и в автобиографической «Повести о пустяках»:
Вместе с отцом Коленька едет на выставку картин, первую выставку, какую он видит в жизни. Держась за руки, они блуждают по залам Академии Художеств, останавливаясь пред огромными полотнами: «Три богатыря», «Витязь на распутье», «Битва», «Гамаюн», «Сирин», «Алконост». Иван Павлович объясняет содержание картин, говорит о былинах, о древних богатырях, о вещих птицах, о сказителе Рябинине[566].
Примечательно, что васнецовские «Сирин», «Алконост», «Гамаюн» названы Анненковым в числе навсегда потрясших его[567].
Соблазнительно было бы предположить, что Анненков, делая издательскую марку, ориентировался не просто на картину Васнецова «Сирин и Алконост», но и на ее интерпретацию в стихотворении Блока[568]. Однако это кажется невозможным: стихотворение «Сирин и Алконост» было опубликовано только в 1919 году в первом выпуске «Записок мечтателей». Зато другое стихотворение Блока, навеянное живописью Васнецова, — «Гамаюн, птица вещая (Картина В. Васнецова)» — было хорошо известно хотя бы потому, что дважды (в 1911‐м и в 1916‐м) включалось в «мусагетовские» трехтомники Блока[569].
А так как васнецовская «птица печали» весьма похожа на васнецовскую же «птицу Гамаюн», то допустимо следующее парадоксальное предположение: сделанная Анненковым издательская марка содержит явные аллюзии не только на картины Васнецова, но и на знаковое стихотворение Блока «Гамаюн, птица вещая»: художник не просто «иллюстрировал» его, но и актуализировал, превратив юношеское стихотворение любимого поэта в пророчество о сегодняшней революционной России.
В пользу гипотезы об аллюзивной природе издательской марки и ее связи со стихотворением Блока говорит, на наш взгляд, то, что именно у Анненкова, а не у Васнецова лицо птицы «предвечным ужасом объято», что именно у Анненкова в гораздо большей степени, чем у Васнецова, птица оказывается «не в силах крыл поднять смятенных». Если птица Гамаюн падает с небес на землю, если не может взлететь — быть большой беде. Птица Гамаюн всегда должна быть в полете. На ее непригодность к земному существованию указывает древний иконографический признак вещей птицы — у нее нет ног. Васнецов, кстати, этим демонстративно пренебрегает и ноги рисует, а вот Анненков сначала, в первом варианте марки, ногу прорисовывает, а во втором — нет, оставляя лишь крылья, которые силятся, но не могут поднять птицу в небо. Не просто вещая, а откровенно зловещая природа образа, ставшего издательской маркой «Алконоста», особенно отчетливо видна на уникальном, «целиком раскрашенном от руки самим художником» экземпляре «Двенадцати» Блока, приобретенном для своего собрания французским коллекционером и филологом Рене Герра (см. илл. на вкладке)[570].
В общем, если признать возможность подобного сращивания смыслов, то получится следующее: если Алянский, говоря «Алконост», подразумевал птицу Сирин, то Анненков — птицу Гамаюн.
Существенный вклад в развитие «алконостовской» мифологии внес Блок. В первом же номере журнала «Записки мечтателей», выпущенном в мае 1919 года, он напечатал то самое стихотворение «Сирин и Алконост», которое пролежало в его личном архиве без малого двадцать лет. Кстати, год создания стихотворения в алконостовском альманахе не обозначен. Безусловно, эта публикация была шагом преднамеренным, «мифотворческим» и имевшем «мифологические» последствия. Так, в 1922 году в рецензии на четвертый выпуск «Записок мечтателей» (в нем были помещены некрологи Блоку), опубликованной в журнале «Книга и революция», название издательства обыгрывается уже исключительно в блоковском ключе: «<…> журнал родился и жил под благодатным знаком Блока. И когда умер Блок, птица-Печаль, Алконост, пропела скорбную песнь о кончине его»[571].
Но вернемся в 1918 год, к периоду создания издательства, когда блоковское стихотворение еще не было известно ни автору издательской марки Анненкову, ни Алянскому. Судя по мемуарам последнего, он не обсуждал с Блоком обступившие его «трудности», а сразу принес на утверждение «выбранные типографские украшения, шрифт для набора поэмы, марку издательства». «Все это, — вспоминает он, — получило одобрение Александра Александровича»[572].
Однако изначальная поддержка Блоком названия издательства отнюдь не означала изначального полного согласия Блока с пониманием образа Алконоста Алянским, который, как мы старались показать, соблазнился прежде всего сходством двух райских птиц Сирина и Алконоста. На это несогласие указывает запись, сделанная Блоком 1 марта 1919 года в юбилейном альбоме Алянского:
Дорогой Самуил Миронович! Сегодня весь день я думал об «Алконосте». Вы сами не знали, какое имя дали издательству. Будет «Алконост», и будет он в истории, потому что все, что начато в 1918 году, в истории будет. И очень важно то, что начат он в июне (а не раньше), потому что каждый месяц, если не каждый день этого года — равен году или десятку лет. — Да будет Алконост[573].
Если из этого текста убрать поздравительную риторику, то останется намек на необходимость иной, более широкой и, возможно, более актуальной трактовки образа, ставшего названием последнего символистского издательства. Безусловно, стихотворение «Сирин и Алконост» такую дополнительную трактовку давало, но не исчерпывало.
В этом плане несомненный интерес представляет яростная публицистическая заметка, написанная Блоком в феврале 1921 года и направленная против попыток государства закрыть частные издательства. Доказывая право писателей-символистов печататься в «Алконосте» (а не в Госиздате), Блок объяснял:
Издательство «Алконост» не стесняет себя рамками литературных направлений. Тот факт, что вокруг него соединились писатели, примыкающие к символизму, объясняется лишь тем, что именно эти писатели по преимуществу оказались носителями духа времени. Группа символистов видит размеры развертывающихся мировых событий, наступление которых они предчувствовали и предсказывали. Поэтому, они обращены лицом не к прошедшему, тем менее — к настоящему. Они с тревогой всматриваются в будущее. Этим определяется лицо издательства и объясняется имя сумрачной и вещей русской птицы, которое оно носит[574].
Поразительным в этом документе является то, что «сумрачная и вещая русская птица», предчувствующая и предсказывающая будущее, — отнюдь не Алконост, к которому эпитет «вещий» обычно не прилагался, а конечно же — Гамаюн. И Блок знал это лучше, чем кто бы то ни было, так как сам же вслед за Васнецовым прославил ее вещий дар в стихотворении «Гамаюн, птица вещая». Очевидно, Блок совершенно сознательно подменил один образ другим (или, по меньшей мере, контаминировал образы), переосмыслив в духе времени символику придуманного Алянским названия издательства. Он фактически сформулировал то же, что сделал в издательской марке «Алконоста» Анненков (говорим «Алконост» — подразумеваем «Гамаюн»). Только, как и положено, художник использовал для этого визуальные средства, а поэт — словесные.
Случайно или нет такое совпадение — непонятно. Не исключено, что Алянский и здесь о чем-то умолчал, как, к сожалению, умолчал и о многом другом. Как бы то ни было, метаморфозы Алконоста (превращение райского Сирина в вещего Гамаюна) отвечали «духу времени», к которому соединившиеся вокруг Алянского писатели и деятели искусства были особенно чутки.
Другие писатели, литераторы, художники, деятели искусства, печатавшиеся в «Алконосте» или к Алянскому расположенные, так же дружно взялись интерпретировать, осмыслять и переосмыслять название издательства. В уже упоминавшихся альбомах Алянского зафиксированы многообразные опыты интерпретации образа Алконоста[575].
Художник Н. Н. Купреянов нарисовал в альбоме Алянского Алконоста неотличимым двойником Сирина (см. илл. на вкладке)[576].
Иванов-Разумник привел цитаты из оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Начал с цитат (не вполне точных) из арии Алконоста:
Укрепись надёждою,
Верой несомненною…
Есть я птица милости,
Алконост зовомая…
И закончил — что показательно — словами из совместной песни Сирина и Алконоста:
Царство светлое нарождается,
Град невидимый созидается[577]