Белый ожидания издателя оправдал и просьбу Кнорре, по-видимому, уважил, передав обещанную для первого номера журнала статью прямо в тот же день, когда получил записку, или несколькими днями позже: статья Белого датирована тем же днем, что и записка Кнорре, — 9 января 1919 года.
Программную статью для журнала «Алконоста» Белый озаглавил «Дневник писателя»[603]. Ее тема и, что особенно важно, название очевидно коррелировали с уже обговоренным названием журнала — «Дневники писателей». Более того, название журнала нарочито обыгрывалось в первых же строках вступительного эссе Белого:
Я испытал чувство радости, получив приглашенье участвовать — здесь, на страницах издания, посвященного «дневникам» тех писателей, с мыслями, чувствами и пожеланиями которых считаться привык.
Чувствовать себя среди тех, кого любишь и в той обстановке, какая слагается на страницах издания этого — счастие; и впервые, быть может, возможность общения; многие формы общения изжиты: к ним не вернуться искусственно; но общение с теми, кого уважаешь, — осталось; и форма общения моего есть «дневник» <…>[604].
Как следует из этих строк, сама идея осуществить в «Алконосте» издание журнальчика-дневника принадлежала не Белому — иначе зачем бы он стал благодарить за «приглашенье участвовать»? Учитывая цитированное выше августовское письмо Алянского Иванову, можно предположить, что у истоков предприятия стоял Иванов. Однако и Иванов в преамбуле к представленному в первый номер журнала материалу пишет об «уставе» журнала как о чем-то ему если не навязанном, то предложенном[605]. Думается, что основная инициатива здесь исходила от самого Алянского, считавшего журнал своим важнейшим делом. «Лично для меня это единственная цель, и я забросил все и гоню по мере сил журнал», — признавался он в письме Белому от 19 февраля[606].
В любом случае Белый идею издавать журнал с радостью подхватил и творчески развил. Как кажется, именно Белый, написав вступительную статью к первому номеру журнала, легитимировал и его название — «Дневники писателей». Статья «Дневник писателя» свидетельствовала об общем согласии всех участников проекта с идеей выпускать журнал в жанре дневников писателей и с названием «Дневники писателей». На фоне этого «общего согласия» Белый внес наиболее существенный вклад в разработку концепции журнала-дневника и его структуры.
В статье «Дневник писателя» Белый исходил из того, что в послереволюционное время радикально изменились представления об объективном и субъективном, о личности и коллективе, писателе и читателе:
Все сошли с места, все — сдвинуты; писатель, рабочий, крестьянин, француз, русский, немец; перегородки сломались; индивидуальны все взгляды, все вкусы; «индивидуальность» «есть общее» место последнего времени; «учить» больше некого; фикция «поучений» отпала <…>. «Писатель» в недавнем, искусственно-созданном смысле исчез, как исчез и «читатель». Но что-то осталось (даже растет спрос на книгу); читается всё без разбору; читается — всеми[607].
Новая эпоха (по определению Белого — мистериальная) ставит перед писателем новые задачи, диктует новые темы и характер их подачи — намеренно субъективный:
Начинаю «Дневник»! Буду в нем я описывать все, что мелькнет в сознавании: события индивидуальные и события общие одинаково переживаются мною: в индивидуальном конкретнее выражают себя духи времени <…>. Почему я веду свой «Дневник»? Мне писать почти не о чем: определенная тема претит. Если я говорю, что писать почти не о чем, это вовсе не значит, что темы мои истощились; наоборот, мои темы размножились <…> все — предмет темы[608].
Из этих предпосылок Белый делает практический вывод:
Буду описывать все, что ни есть: постараюся отрешиться от всех предрассудков «задания», «темы» <…>. Буду-ка я говорить о случайном событии дня, о погоде, о книге, о братстве народов, о том, что я видел во сне и о том, чего вовсе не видел; все это хочу я поставить перед собою самим; я хочу здесь описывать, что случилось во мне, в моем мире сознания, когда то-то и то-то предстало «событием» в нем. Событие — «со-бытие»: бытие моих внутренних актов соединилось с событием чего-то лежащего вне меня; соединение двух «бытий» есть со-бытие; как произошло соединение это и Кто Соединитель? Не «Я» ли?[609]
Безусловно, не все, что предлагал Белый в «Дневнике писателя», могло быть взято на вооружение другими авторами «Алконоста» и его издателем: статья Белого проникнута откровенно антропософским публицистическим пафосом. Однако ее важнейшие выводы были приняты в качестве программы журнала.
Об этом, как кажется, свидетельствует кокетливое извинение в «Кручах» Вячеслава Иванова, предваряющее «Раздумье первое: о кризисе гуманизма». В нем Иванов апеллирует к «уставу» журнала «Записки мечтателей», но фактически излагает ту концепцию, которую Белый сформулировал применительно к «Дневникам писателей»:
Прошу извинить этот авто-эпиграф в рифмах <…>, но, согласно уставу «Записок мечтателей», требующему мгновенных снимков с текущей «мечтательской» психологии, прошу занести, тем не менее, и рецидив бреда в протокол, не взирая на явное отступление бредовой грезы от порядка дня, — разумею: исторического дня. После чего, в порядке очередном, отваживаюсь изложить свое «Раздумье первое <…>»[610].
В этом плане показательны очевидные переклички между статьей Белого и письмом Алянского Блоку от 19 февраля 1919 года. В этом письме Алянский пытался напомнить Блоку о тех задачах, которые в настоящее время стоят перед художниками вообще и перед авторами журнала издательства «Алконост» в частности:
Наши дни не укладываются ни в какие рамки; они совмещают в себе бесчисленное количество противоречий. Бесчисленные дороги открыты. Идите, куда хотите, только идите. Думается мне, только, что не следует заранее определять дорогу, т. к. это будет также гадательно и также неверно, как неверно все в наши дни. Мне кажется, что физиономия журнала должна складываться самой жизнью. В зависимости от того, как будут «мечтатели» воспринимать то или иное явление жизни, будет определяться и путь журнала.
История и будущее поколение будут искать по разным документам, что и как переживали в эти дни люди с острейшим восприятием, люди одаренные талантом передачи этих восприятий? <…> Мне хочется только сказать, что «Записки мечтателей» потому и называются «дневниками писателей», что писатель на этих страницах записывает то, что привлекает его внимание. Почему впечатление от театра или от книги менее ценно, чем впечатление от боя и бури? Почему впечатление уличной встречи менее ценно впечатлений растительной природы?
<…> «Записки мечтателей» допускают на своих страницах все, что от «мечтателей» — вот физиономия (полагается, что «мечтатель» художник). Только тогда существование «Записок мечт<ателей>» и будет оправдано, когда художники займутся своим делом[611].
В этом фрагменте письма обращает на себя внимание то же, что и в «извинениях» Иванова: с одной стороны, журнал Алянский называет уже «Записками мечтателей», с другой же — в качестве концепции журнала он фактически пересказывает мысли Белого, обосновывающие концепцию «Дневников писателей». Более того, Алянский настойчиво подчеркивает смысловую тождественность старого и нового названий журнала: «Мне хочется только сказать, что „Записки мечтателей“ потому и называются „дневниками писателей“…»; «полагается, что „мечтатель“ художник».
Итак, к середине февраля новое название журнала было уже придумано, но старой концепции журнала оно не противоречило. Более того, несмотря на изменение названия журнала, еще в конце февраля журнал по-прежнему планировалось открыть статьей Белого «Дневник писателя». «<…> посылаю корректуру Вашей статьи „Дневник писателя“, которую очень прошу выверить по возможности быстрей, т. к. с нее начнется журнал; необходимо отпечатать его в первую очередь, иначе не хватит шрифта», — писал Алянский Белому 24 февраля 1919 года[612].
Представляется значимым то, что тему писательского дневника планировалось продолжить в следующих выпусках. 28 февраля Белый сообщил Алянскому, что высылает ему «статью для 2<-го> № „Журнала“»[613]. На связь этой статьи со вступительной статьей к первому выпуску недвусмысленно указывало ее название «Дневник писателя» и подзаголовок «Почему я не могу культурно работать»[614].
Достаточно долгое время старое название «Дневники писателей» и новое название «Записки мечтателей» существовали практически на равных правах. И если не делал принципиального различия между «Дневниками» и «Записками» сам Алянский, то что уж говорить о других.
«О, „Альконост“! — писал в юбилейном альбоме Алянского В. Э. Мейерхольд 1 марта 1919 года. — Один из мечтателей бережет свои силы, чтобы как можно скорее дать хоть две странички своих записок самому энергичному из издателей — Самуилу Мироновичу Алянскому для задуманных Дневников»[615].
В этом приветствии Мейерхольда, как и у Алянского, нет принципиального различия между записками и дневниками; эти понятия выступают если не тождественными, то очень близкими, взаимозаменяющими и проясняющими друг друга.