В деревню они с невольницей и вправду приехали затемно, но зато теперь их ждали. Светился ярко прямоугольник окна, лохматый круглолицый Ждав встретил телеги у ворот и принялся тут же распрягать коней, Лукерья поднесла ковш с холодным шипучим квасом, сразу поинтересовавшись:
— Потчевать прикажешь, батюшка Андрей Ильич, али сперва париться пойдешь?
— Париться! — решил Матях. — После еды всегда только спать хочется, а отмыться от степной грязи нужно.
— Как скажешь, батюшка. Ты ступай, баня натоплена. А Варе я сейчас велю квасу для хлебного пару принести.
Разумеется, Варя пришла. Правда, не сразу, а к уже успевшему согреться и разомлеть на полке Андрею. Плеснула квасом на камень печи, начала греть Матяха веничком в ароматных клубах пара — но на этот раз уже сержант сграбастал девку и опрокинул на влажные дубовые доски полатей. Потом ополоснулся, пристроился и хорошенько «потер Варе спину», забрался под потолок, в самый жар, приходить в себя, и мечтательно произнес:
— Сейчас бы пива…
— У Лукерьи мед хмельной есть, — отозвалась Варвара. — Завсегда для боярина запасала.
— Лукерья не придет, — ухмыльнулся Андрей. — Муж-то дома.
Словно в ответ хлопнула дверь предбанника, появился белесый женский бок.
— Боярин меду в баню просит, — сообщила ему Варя.
— Это мы мигом, — узнал Андрей голос Лукерьи. — Сейчас мужа пошлю.
— И невольницу захватите, — свесился с полка Матях. — Ее тоже отмыть после дороги надо.
Женщина вышла, а спустя несколько минут послышался яростный визг, словно кто-то прищемил кошке хвост и никак не хочет отпускать. Голую татарку впихнули в парную, следом за ней, ухохатываясь, вошли Ждан и Касьян. Алсу, кидаясь из стороны в сторону и пытаясь прикрыть наготу, прорывалась к дверям. Правда, безуспешно. Последней появилась Лукерья, принялась старательно разводить в кадушке воду, а затем, уловив момент, внезапно опрокинула ее пленнице на голову. Визг захлебнулся. Пока татарка протирала залитые глаза, мужчины кинули ее на скамью, принялись стегать вениками. Причем, похоже, от души, а не из желания прогреть и смыть грязь. Девушка брыкалась, пытаясь отбиться от ударов, опять начала визжать — но тут подкралась женщина и снова под общий хохот вылила на нее ведро воды.
— Давай-давай, отродье басурманское, — посоветовал Ждан. — Принимай причастие русское.
Поняв, что вырваться из рук истязателей не получится, Алсу свернулась калачиком, одновременно спасаясь и от нескромных взоров, и от сыплющихся на тело ударов, но не тут-то было — пленители сохраняли решимость отмыть ее целиком, от пяток и макушки до пупка, а потому, растерев в волосах настойку ромашки и смыв ее водой, пройдясь вениками по спине и ногам, мужчины опять взялись за жертву, повернули на спину, раскинули руки и развели ноги, открыв своим взорам и веникам нетронутые девичьи груди, похожие на две перевернутые пиалы из чуть желтоватой слоновой кости, украшенные остроконечными сосками, впалый мускулистый живот, рыжие кудри внизу.
— Тепленькой… — Лукерья обрушила на невольницу новый поток.
Татарка всхлипнула, закрыла глаза и отвернула лицо в сторону. Честное слово, Андрею стало ее жалко. Но он твердо помнил внушенную еще начальной школой истину: чистота — залог здоровья. А потому вмешиваться не стал.
— Ладно, отпарили, — наконец решил Ждан. — Пойду на кухне ее посажу, чтобы не простыла.
— Так как, сказываешь, тебя звать-величать? — Стоило закрыться двери, как Касьян тут же запустил свою единственную руку Лукерье между бедер.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответила женщина и легонько стукнула его черпаком по макушке.
— Кажется, пива мне сегодня не дождаться, — сделал правильный вывод Матях и спрыгнул с полка. — Пойдем, Варвара, ужинать. А то мое брюхо уже к спине присохло.
В горнице Андрея ждал сюрприз: на широком топчане лежала, прикрытая белым покрывалом, толстая перина, да еще со свернутым одеялом поверх.
— Гриша? — лаконично спросил он у Варвары.
Девушка кивнула и поставила на стол кувшин, деревянную стопку, блюдо, на котором красовались тонкие ломтики жареной рыбы, присыпанные сверху колечками лука.
— Еще стакан давай, — указал на кувшин сержант.
Варя опять кивнула, вышла, а вернулась не только со стаканом, но и с длинной чугунной латкой. Поставила на стол, сняла крышку — к потолку взметнулись клубы сизого пара. Из латки, из груды бурой квашеной капусты, выглядывал бок потемневшего от долгого пребывания в печи гуся.
От такого красочного зрелища Андрей забыл даже про вино. Он торопливо достал ложку, запустил ее в капустные россыпи, зачерпнул, поднес ко рту, одними губами попробовал несколько прядок…
— Какая вкуснятина! Варя, у тебя золотые руки. — Андрей набил капустой рот. В тушеном гусе, как известно, самое главное, вкусное и ценное — это капуста. — Вот уж порадовала, так порадовала. Кстати, а ведь и я тебе гостинец приготовил! Куда там Ждан мои сумки кинул?
Сержант взял со стола свечу, вышел во двор, нашел сумки, достал запомнившийся свернутый платок, вернулся в дом и протянул девке. Варя недоверчиво развернула подарок и пораженно охнула. Глаза ее округлились, она несколько раз посмотрела то на монисто, то на уплетающего капусту Андрея, потом подняла украшение, примерила к груди. Заметалась в поисках зеркала — но таковым Матях еще не обзавелся. Тогда девушка положила подарок на стол и начала решительно раздеваться.
Андрей обреченно понял, что выпить сегодня так и не сможет.
Проснулся он оттого, что теплый бок Варвары исчез из-под одеяла — девушка ушла готовить завтрак.
Вчерашняя рыба и гусь, как и положено на боярской усадьбе, еще ввечеру были истреблены дворней. Матях добрался до стола, понюхал горлышко кувшина. Так и есть, водка. Стаканчик вина с утра он бы, может, и выпил, но этого не хотелось. Боярский сын Андрей Матях сладко потянулся, надел портки, вышел на улицу, бодрой трусцой пробежался до колодезного журавля, окатился ледяной водой.
— Что ж ты мучаешься так, боярин? — окликнул сержанта развалившийся на крылечке Касьян. — В бане воды горячей еще полно.
— Горячей вечером умываться нужно. — Андрей крутанул руками, разгоняя кровь. — Чтобы спалось лучше. А утром хорошо холодненького. А чего телеги вчера не убрали?
Повозки с трофейным добром стояли возле дома.
— А места нет во дворе, — пожал плечами холоп. — Ждан сказывал, оброк намедни с двух дворов доставили. Телок пригнали, убоины привезли, капусту, репу, брюкву, ячмень… Ну, в общем, и погреб весь полон, и закрома. Ярыга уже собрался в усадьбу все везти.
— Вот черт! — сплюнул Матях. — Мало добра — плохо, много — опять же головная боль. Только к Илье Федотовичу везти ничего не нужно. Придумаем что-нибудь, Я теперь здесь хозяин, при мне все и оставаться должно. Помоги лучше посмотреть, чего тут на мою долю выпало…
Разборка возов и сортировка имущества заняли время почти до обеда. Основной добычей оказались ковры — их обнаружилось аж четырнадцать штук. Большинство Андрей перетащил в свою комнату: выстелил ими пол, развесил на бревенчатых стенах, обил тонкую дверь. Пару войлочных ковриков, по совету Касьяна, отложил для походов — стелить на землю при ночлеге. Еще пару, самые потертые, отдал Лукерье, чтобы у себя с мужем в комнате постелили. Зимой ноги меньше студиться будут.
Закончив дело, подкрепились огненно-красным борщом, сваренным Варварой на парной телятине, закусили его заливной стерлядкой, под которую очень удачно проскочили две стопки хлебного вина, запили все сытом,[115] после чего Андрей обнял холопа за плечи и отвел во двор, к сложенным над загончиком для свиней походным сумкам. Показал на колчан со взятым у купца луком.
— Есть у меня такое дело, Касьян, — вздохнул сержант. — Я ведь не просто все забыл, а абсолютно все. Мне, как сыну боярскому, с лука стрелять положено. А я не помню, с какой стороны-то за него браться.
— Это ерунда, дело несложное, — отмахнулся старый воин. — Тут главное — наперсток хороший иметь. А то ведь тетива пальцы отрежет, «ква» сказать не успеешь. Постой, у меня вроде свой валялся где-то. Мне он более ни к чему. Может, тебе налезет, батюшка боярин. Вот, смотри. Самолично из рябины вырезал…
Наперсток оказался широким деревянным кольцом с узким пазом посередине. На большой палец Матяху он, естественно, не налез, но сержант не огорчился.
— Ерунда, дела на пару часов. Сейчас вырежу.
Рябины росли вдоль дороги, у заболоченной низинки перед деревней, так что далеко ходить не пришлось. Засапожником Андрей срезал ветку немногим толще своего пальца, снял кору, потом откромсал кусочек шириной сантиметра полтора, спрятал большой нож, вытащил маленький, который про себя называл «столовым», начал аккуратно выбирать сердцевину.
— Бог в помощь, разлюбезный наш батюшка-боярин Андрей Ильич…
— Здравствуй, Гриша. — Даже не оглядываясь, Матях узнал смерда по его глумливым интонациям. — Спасибо за перину. Нашлась, значит?
— Да вот сидел я, думу думал. — Терехин пристроился рядом с сержантом на старый рябиновый пенек. — Чем, думаю, хрюшек своих кормить? Они ведь, боярин, не то что овца али курица, что и пасутся сами, и яйца несут или шерсть дают. Хряк, он ведь как копилка. В него что кинул, то потом и сожрал. Ни больше и ни меньше.
— Значит, подбрасывать в эту копилочку нужно почаще, — улыбнулся Андрей, — и без жадности.
— Так ведь я, боярин, душа добрая, — рассмеялся Гриша, поглаживая курчавую с проседью бородку, — мне для родного кабанчика ничего не жаль. Вот только где бы взять все то, чего не жалко?
— Да хватит тебе крутить, — не выдержал Матях. — Говори прямо, чего хочешь?
— Лумпун наш, река, рыбкой особо не богат, — хитро прищурился смерд. — Но хрюшки, они ведь роду не боярского, к разносолам не капризные. Могут и плохонькую сожрать, коли подквасить, да запарить хорошенько, чтобы кости размякли.